Впечатляющие были ритуальчики (Свиттерсу особенно нравилась та часть, когда Домино заключала в свои ладони его голову), но, поскольку по завершении их Свиттерс всякий раз отказывался проверить результаты, им так и суждено было закончиться ничем. Господь свидетель, Свиттерсу хотелось ей угодить – просто-таки не меньше, чем снять табу, но стоило ему лишь направить трепещущий палец ноги к земле, как в его черепной коробке вспыхивал образ поверженного Р. Потни Смайта – и он поспешно, с извинениями, шел на попятный. Раздосадованная, хотя и исполненная сочувствия Домино от дальнейших попыток экзорцизма отказалась, а вскоре покончила и с молитвами. Теперь Свиттерс виделся с ней куда реже.
Лето он проводил по большей части в обществе Красавицы-под-Маской. Каждое утро аббатиса на несколько часов приходила к нему в насквозь пропеченный офис, где оба освежались при помощи чая и вееров из пальмовых листьев, где Свиттерс заново оттачивал свой французский и где эти двое постепенно притерпелись к маске под покрывалом. Всякий раз приподнимать покрывало, поднося к губам чашку с чаем, было страшно неудобно, так что спустя неделю аббатиса спросила, станет ли он возражать, если она откроет лицо. Разумеется, Свиттерс заверил ее, что все в порядке; но если «все в порядке» означало, будто он вообще не отвлекается на бородавку, напрочь о ней позабыл или что однажды к ней привыкнет, – значит он неправильно выразился. Каждый вторник, когда вечером в трапезной звучала ария «Как привык я к твоему лицу» из «Моей прекрасной леди», Свиттерс поневоле думал: «Вот пообщался бы Генри Хиггинс с Красавицей-под-Маской, небось по-другому бы запел!»
Учитывая, что во всем остальном она была настолько хороша, насколько вправе надеяться дама в ее почтенном возрасте, всякий бы предположил, что на этот небольшой Господень подарочек вполне можно взглянуть сквозь пальцы. Но нет. Вот где таился monstre sacre, сказочное чудовище. Свиттерс пытался сравнить бородавку с третьим глазом какого-нибудь азиатского святого, но бородавка была слепа, как крот, и в два раза омерзительнее. Она отталкивала и притягивала, она обладала жутковатой харизмой маньяка-убийцы. В своем округлом нагромождении красноты то была алая буква, вышитая навязчивым неврозом. И пакостной прыткости ей было не занимать.
И тем не менее Свиттерс и аббатиса более-менее примирились с ее докучным присутствием. Свиттерс упрямо не позволял бородавке себя нервировать, настоятельница упрямо не позволяла себе задумываться, а не нервирует ли его, часом, бородавка. Так продолжали они свои занятия.
– Этот шельмец работает на солнечных батареях, гражданскому населению неизвестных. Когда вы разживетесь обычным, настольным PC – жаль, что его нет уже сейчас, на таком учиться куда проще, – вам придется либо гонять генератор в дневные часы, либо, если вы предпочтете постоянный ток, батареи надо будет заряжать едва ли не каждую ночь. В любом случае, боюсь, каменного угля он сожрет не в пример больше. Динозавры вымерли того ради, чтобы чаты процветали.
Красавица-под-Маской кивнула. В киберпространстве она чувствовала себя не то чтобы как утка в апельсиновом соусе. Свиттерс объяснял это скорее ее воспитанием, нежели возрастом. Гляньте на Маэстру, в конце-то концов! По мере того как ползли иссушенные солнцем недели, аббатиса научилась чуть большему, нежели загружаться и выключать компьютер. Одна из проблем состояла в том, что печатала она с грехом пополам. Всякий раз, когда нужно было набрать длинное электронное письмо, Свиттерс выступал в роли стенографистки и бодро стучал по клавишам под ее диктовку. От такой тягомотины его бесенок, чего доброго, и сорвался бы с привязи; но спасали его две мысли: приятно было осознавать, что он подвизается секретарем не у кого-нибудь, а у синей ню Матисса; и он ликовал и радовался, представляя себе выражение стальной физиономии Мэйфлауэра Кэбота Фицджеральда всякий раз, как Лэнгли перехватывает очередное сообщение со Свиттерсова адреса, требующее папских реформ и пропагандирующее противозачаточные меры во всем мире. И – ха-ха! – как насчет пресловутых инструкций по экзорцизму?
Вскоре, однако, Свиттерсу показалось, что времени на электронную почту тратится все меньше и меньше, а на прочесывание Интернета, напротив, – не в пример больше. А предметом этих поисков была Мэри, она же Мириам, она же Мария, она же Мариан, она же Пресвятая Дева, она же Богородица, легендарная иудейка, чья непорочность осталась нетронутой – в целости и сохранности, как новехонький доллар, – даже когда она родила здоровенького мальчугана семи фунтов весом.
В одной из прежних бесед Домино поведала Свиттерсу о том, что пахомианки усердно пытаются переопределить их взаимоотношения с религией: с Христом, с Девой Марией и с Господом. Теперь, работая с Красавицей-под-Маской, Свиттерс со всей отчетливостью осознал, что на данный момент в центре их внимания – именно Дева Мария. Поскольку в Библии Дева Мария упоминается с десяток раз от силы, и то по большей части походя, и поскольку в первые четыреста лет существования Церкви внимания ей почитай что никакого не уделяли, любой материал, на основе которого возможна переоценка Богородицы, относится к сравнительно новому времени. Это вовсе не значило, что такого материала мало. О нет. О ней писали достаточно (в конце двадцатого века – просто горы и горы), чтобы забить «под завязку» все товарные вагоны в Вифлееме, на Голгофе и на железной дороге Санта-Фе. Если какой-то аспект материала интересовал аббатису больше других, она этого ничем не выдала.
Дело шло медленно. Из соображений как портативности, так и правительственной безопасности принтер у навороченного крошки-компьютера отсутствовал. Свиттерс считывал информацию с экрана, порой еще и переводя на ходу – поскольку по большей части тексты были на английском или итальянском, – а Красавица-под-Маской записывала за ним вручную, по-французски. После дневной сиесты они с Домино распечатывали расшифровку «стенограмм»; и несколько вечеров в неделю вся сестринская обитель сходилась на групповые дискуссии – обсудить собранные «по зернышку» сведения. Свиттерс охотно поучаствовал бы в таких обсуждениях – хотя бы только затем, чтобы очистить от липкой дряни интеллектуальный карбюратор и поддержать в порядке запальные свечи своего красноречия. До клуба К.О.З.Н.И. им было как до звезды небесной, но, хей, человек мыслящий суть человек, умеющий приспосабливаться.
Когда материал по Деве Марии, как оно случалось все чаще, затрагивал современные явления Пресвятой Девы – одно или более, – Свиттерса особенно тянуло вклиниться в беседу. К добру или к худу, но он уже хаживал электронными путями в Фатиму и наверняка мог бы добавить в обсуждение что-нибудь ценное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159
Лето он проводил по большей части в обществе Красавицы-под-Маской. Каждое утро аббатиса на несколько часов приходила к нему в насквозь пропеченный офис, где оба освежались при помощи чая и вееров из пальмовых листьев, где Свиттерс заново оттачивал свой французский и где эти двое постепенно притерпелись к маске под покрывалом. Всякий раз приподнимать покрывало, поднося к губам чашку с чаем, было страшно неудобно, так что спустя неделю аббатиса спросила, станет ли он возражать, если она откроет лицо. Разумеется, Свиттерс заверил ее, что все в порядке; но если «все в порядке» означало, будто он вообще не отвлекается на бородавку, напрочь о ней позабыл или что однажды к ней привыкнет, – значит он неправильно выразился. Каждый вторник, когда вечером в трапезной звучала ария «Как привык я к твоему лицу» из «Моей прекрасной леди», Свиттерс поневоле думал: «Вот пообщался бы Генри Хиггинс с Красавицей-под-Маской, небось по-другому бы запел!»
Учитывая, что во всем остальном она была настолько хороша, насколько вправе надеяться дама в ее почтенном возрасте, всякий бы предположил, что на этот небольшой Господень подарочек вполне можно взглянуть сквозь пальцы. Но нет. Вот где таился monstre sacre, сказочное чудовище. Свиттерс пытался сравнить бородавку с третьим глазом какого-нибудь азиатского святого, но бородавка была слепа, как крот, и в два раза омерзительнее. Она отталкивала и притягивала, она обладала жутковатой харизмой маньяка-убийцы. В своем округлом нагромождении красноты то была алая буква, вышитая навязчивым неврозом. И пакостной прыткости ей было не занимать.
И тем не менее Свиттерс и аббатиса более-менее примирились с ее докучным присутствием. Свиттерс упрямо не позволял бородавке себя нервировать, настоятельница упрямо не позволяла себе задумываться, а не нервирует ли его, часом, бородавка. Так продолжали они свои занятия.
– Этот шельмец работает на солнечных батареях, гражданскому населению неизвестных. Когда вы разживетесь обычным, настольным PC – жаль, что его нет уже сейчас, на таком учиться куда проще, – вам придется либо гонять генератор в дневные часы, либо, если вы предпочтете постоянный ток, батареи надо будет заряжать едва ли не каждую ночь. В любом случае, боюсь, каменного угля он сожрет не в пример больше. Динозавры вымерли того ради, чтобы чаты процветали.
Красавица-под-Маской кивнула. В киберпространстве она чувствовала себя не то чтобы как утка в апельсиновом соусе. Свиттерс объяснял это скорее ее воспитанием, нежели возрастом. Гляньте на Маэстру, в конце-то концов! По мере того как ползли иссушенные солнцем недели, аббатиса научилась чуть большему, нежели загружаться и выключать компьютер. Одна из проблем состояла в том, что печатала она с грехом пополам. Всякий раз, когда нужно было набрать длинное электронное письмо, Свиттерс выступал в роли стенографистки и бодро стучал по клавишам под ее диктовку. От такой тягомотины его бесенок, чего доброго, и сорвался бы с привязи; но спасали его две мысли: приятно было осознавать, что он подвизается секретарем не у кого-нибудь, а у синей ню Матисса; и он ликовал и радовался, представляя себе выражение стальной физиономии Мэйфлауэра Кэбота Фицджеральда всякий раз, как Лэнгли перехватывает очередное сообщение со Свиттерсова адреса, требующее папских реформ и пропагандирующее противозачаточные меры во всем мире. И – ха-ха! – как насчет пресловутых инструкций по экзорцизму?
Вскоре, однако, Свиттерсу показалось, что времени на электронную почту тратится все меньше и меньше, а на прочесывание Интернета, напротив, – не в пример больше. А предметом этих поисков была Мэри, она же Мириам, она же Мария, она же Мариан, она же Пресвятая Дева, она же Богородица, легендарная иудейка, чья непорочность осталась нетронутой – в целости и сохранности, как новехонький доллар, – даже когда она родила здоровенького мальчугана семи фунтов весом.
В одной из прежних бесед Домино поведала Свиттерсу о том, что пахомианки усердно пытаются переопределить их взаимоотношения с религией: с Христом, с Девой Марией и с Господом. Теперь, работая с Красавицей-под-Маской, Свиттерс со всей отчетливостью осознал, что на данный момент в центре их внимания – именно Дева Мария. Поскольку в Библии Дева Мария упоминается с десяток раз от силы, и то по большей части походя, и поскольку в первые четыреста лет существования Церкви внимания ей почитай что никакого не уделяли, любой материал, на основе которого возможна переоценка Богородицы, относится к сравнительно новому времени. Это вовсе не значило, что такого материала мало. О нет. О ней писали достаточно (в конце двадцатого века – просто горы и горы), чтобы забить «под завязку» все товарные вагоны в Вифлееме, на Голгофе и на железной дороге Санта-Фе. Если какой-то аспект материала интересовал аббатису больше других, она этого ничем не выдала.
Дело шло медленно. Из соображений как портативности, так и правительственной безопасности принтер у навороченного крошки-компьютера отсутствовал. Свиттерс считывал информацию с экрана, порой еще и переводя на ходу – поскольку по большей части тексты были на английском или итальянском, – а Красавица-под-Маской записывала за ним вручную, по-французски. После дневной сиесты они с Домино распечатывали расшифровку «стенограмм»; и несколько вечеров в неделю вся сестринская обитель сходилась на групповые дискуссии – обсудить собранные «по зернышку» сведения. Свиттерс охотно поучаствовал бы в таких обсуждениях – хотя бы только затем, чтобы очистить от липкой дряни интеллектуальный карбюратор и поддержать в порядке запальные свечи своего красноречия. До клуба К.О.З.Н.И. им было как до звезды небесной, но, хей, человек мыслящий суть человек, умеющий приспосабливаться.
Когда материал по Деве Марии, как оно случалось все чаще, затрагивал современные явления Пресвятой Девы – одно или более, – Свиттерса особенно тянуло вклиниться в беседу. К добру или к худу, но он уже хаживал электронными путями в Фатиму и наверняка мог бы добавить в обсуждение что-нибудь ценное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159