Вертолет не сел. И палить по оазису тоже не стал. Он с полдюжины раз облетел территорию – совсем низко, оглушая гулом, – и – бум-бум-бум – скрылся в направлении Дамаска. Однако ж вторжение это имело место быть менее чем трое суток спустя после того, как Домино послала Сканлани электронное письмо с отказом от предложения Церкви, так что Свиттерс ни минуты не сомневался насчет того, что за настроения царят в Риме. Домино очень сомневалась, что дело в этом, но не Свиттерс ли предостерегал ее всю дорогу, что Ватикан воспримет ее отказ отнюдь не с христианской кротостью и милосердием?
Свиттерс тем более тревожился, что на этом конкретном вертолете в отличие от тех, что летали над них головами в январе, не красовалось эмблемы сирийской армии. Собственно говоря, никаких знаков на нем вообще не было, и это упущение добра не сулило. И снова он задумался, а не замешан ли в эту религиозную катавасию и Лэнгли; это жутковатое чувство усилилось еще более, когда Свиттерс опять пару раз столкнулся с шакалами, рыскавшими под стенами сего Эдема с затаившимся с нем бумажным змием. При мысли о подслушивающих шакалах Домино лишь посмеялась – но задумчиво примолкла, когда Свиттерс рассказал ей про несколько сотен дельфинов-шпионов, что регулярно курсируют в морских заливах и гаванях волею своих цэрэушных дрессировщиков. Бывшие его коллеги на недостаток изобретательности не жаловались.
– Отныне и далее нам придется солоно, возлюбленная сестрица. Не хочу никого пугать, но чую – в хижине запахло гарью, а выходы обозначены нечетко.
Не менее упрямый, чем Домино, Свиттерс наконец убедил ее срочно созвать совещание для выработки оборонительной стратегии. Вертолет, оборвавший ей веревки для сушки белья и растрепавший ей волосы, послужил неплохим стимулом.
В тот вечер в комнату заседаний Свиттерс явился последним. Явился в потрепанном костюме (а что вы хотите после года стирки вручную!) и застенчиво усмехаясь. Как выяснилось, на его лэптоп только что пришло сообщение из Рима, в каковом, к вящему изумлению Свиттерса, Рим пошел на попятный и согласился, в обмен на фатимское пророчество, восстановить пахомианок в прежнем статусе без всяких неподобающих посягательств на их свободу слова.
Если Свиттерс надеялся, что на этом все и закончится и он теперь сможет со спокойной душою уехать из монастыря и переключить внимание на осуществление собственной программы действий – на реализацию киносценария своей жизни, включая ту сцену, где он с суровым мужественным обаянием Богарта убедит живописного амазонийского колдуна снять экзотическое табу, – так вот, если он надеялся именно на это, то он глубоко ошибался. Потому что на следующий же день Домино связалась со Сканлани и дерзко подняла ставку.
И хотя это шло вразрез с его самыми животрепещущими интересами – и с ее интересами тоже, если на то пошло, – Свиттерс поневоле восхитился ее опрометчивостью.
Последнее рассветное «кукареку» еще трепетало в зобу рыжего шантеклера, когда Домино постучалась в дверь. Нимало не смущаясь его наготы, столь отчетливо обозначенной под тонкой муслиновой простыней, она плюхнулась пухлой попкой (навозный жук времени скатывал ее ягодицы в аппетитные округлые шары) на табуретку у его изголовья и поделилась своими намерениями. Если ватиканские власти хотят заполучить фатимский документ, сообщила она, им придется выполнить еще одно требование. А именно: им придется согласиться публично обнародовать полный текст третьего пророчества не позже шести месяцев после получения такового и распространить его содержание в массах.
– Я бы предположил, что оговорка сия наших патриархов не порадует, – отметил Свиттерс.
Домино пожала плечами. Домино улыбнулась.
– C'est la vie.
– А как же Красавица-под-Маской? У меня сложилось впечатление, что она всегда требовала сохранить пророчество втайне, поскольку среди счастливых христиан земли оно того и гляди посеет сомнения и настроения весьма упаднические.
– Именно. Вот за этим я к тебе и пришла. Тетушка ведь не слышала твоих толкований этой Богородицыной отсылки на пирамиду. Она и по сей день опасается, что это – признание превосходства ислама как истинной религии. Мне нужно, чтобы ты ей все объяснил – и убедил ее в обратном. – Домино помолчала. Взгляд ее словно бы задержался на некоей выпуклости под одеялом – взгляд оценивающе-одобрительный. – Peut-etre меня тоже стоило бы убедить, – пробормотала она.
Они договорились встретиться в покоях Красавицы-под-Маской через час. Домино покинула его крайне неохотно, а когда наконец ушла, то у Свиттерса осталось отчетливое ощущение: гостья заглянула в его комнату насладиться тайным упоительным стыдом, что не давал покоя не только Фанни, но большинству ее сестер и братьев.
Немало возбужденный этой мысленной картиной Свиттерс задумался о сходной и, пожалуй, одновременной поблажке, но решил вместо этого лучше пересмотреть пророчества, вызывавшие в нем, как и следовало ожидать, чувства весьма двойственные. Со всей очевидностью, пророчества, уж от кого бы они ни исходили, от Девы Марии или от Лусии, выступили застрельщиками что надо. (И в прямом, и в переносном смысле. Не совпадение ли? Да какая разница!) Более того, некоторые их аспекты, Свиттерса отчасти настораживающие, Домино со временем прояснила к вящему его удовлетворению. Например, касательно первого пророчества, в котором Пресвятая Дева якобы предостерегала о «неведомом свете в ночи» в знак того, что Господь готов покарать свои непослушные подобия войной и голодом, Домино настаивала, что это – точное предсказание уникального (это слово она произнесла не без трепета, опасаясь, что здесь уместнее эпитет «необычный») метеорологического явления. 25 января 1938 года большая часть Северного полушария впала в панику, ослепленная ярчайшим и необычнейшим полярным сиянием в истории человечества – во всяком случае, именно так сей феномен описывали. Волнообразные многоцветные переливчатые ленты – широкие, ярко пылающие – безостановочно струились сквозь ночь под сухое потрескивание, так что тысячи и тысячи людей уверовали: мир объят пламенем, и конец света не за горами. С момента этого внушительного атмосферного лазерного цирка не прошло и девяноста дней, как Гитлер вступил в Австрию, и вспыхнула и заполыхала предсказанная в Фатиме война. Свиттерс прочесал Интернет на предмет «северного сияния» и вскорости убедился, что факты, изложенные Домино, соответствуют истине.
Во втором пророчестве его отталкивала вся эта чепуха насчет «посвящения России». Как Свиттерс себе это представлял, в лучшем случае фатимское повеление сводилось к «охоте за «красными», а в худшем – являло собою современный пример ложно направленного проповеднического пыла, поставленного на службу оправданию империализму Римско-Католической Церкви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159