Он не собирался расстраивать им жизнь. Если он и причинял им боль, то только в кровати.
Когда я возвращалась на каникулы домой, то в доме всегда находила одну или двух девушек. Одна девушка, которая мне особенно нравилась, прожила у нас довольно долго. Ее звали Одри Джонс. Она работала натурщицей в художественной школе и на самом деле влюбилась в отца. Вряд ли она была сильно старше меня. Я думаю, что она была дочерью его делового партнера.
Мы с Одри стали подругами. Мы вместе совершали походы по магазинам за одеждой. У нее была страсть покупать белье, в котором она потом ходила по дому. Оглядываясь в прошлое, я думаю, что мой отец, которого звали Ричард (но он настаивал, чтобы его называли Диком) был не прочь взять нас обеих к себе в постель. Но он не мог решиться позвать меня. Конечно, он был уверен, что я нахожусь где-то в доме, когда трахался с Одри.
Я пыталась избегать их, когда они начинали свои развлечения. Я уходила из дома, хотя идти мне было, в сущности, некуда, часами бродила по улицам Портленда, приходила домой в три утра, – и обнаруживала, что они трахаются в моей спальне. Не знаю, почему Одри в конце концов ушла, но однажды ее просто не оказалось в доме. Мой отец больше никогда не говорил о ней. И я никогда ее не видела. Вероятно, случилось что-то ужасное, а он влюбился в нее. Иногда, общаясь с незнакомыми людьми, я называлась ее именем в память о ней. Я становилась Одри Джонс, когда это имя подходило мне.
После съемок «Галы» разгул плоти завершился. На последующие несколько месяцев я стала затворницей, одинокой леди в особняке. Я ничего не хотела – только читать. Я редко выходила в город, и то только для того, чтобы купить что-нибудь и поесть мексиканской кухни. Мексиканская кухня с детства казалась мне экзотичной. Здесь, в Лос-Анджелесе, я предавалась фантазиям, как будто живу в дикой и опасной стране. Воображаемая Мексика диких пистолеро, жизнерадостных шлюх, духовой и гитарной музыки, и полуденной сиесты в темных комнатах, когда жара становится невыносимой. Нафантазированная чушь.
Я достала дневник, свою «подушечную книгу», и вытащила ручку. Думая о призраках отца и мужа, я сочинила небольшую историю о перевоплощении, как один человек после смерти перевоплощается в другого человека, и как героиня, то есть я, влюбляется во второго мужчину, считая, что он – первый… Но она заблуждалась, потому что этот новый человек – в сущности совершенно другая личность, и не имеет ничего общего с умершим… Она стала жертвой собственного воображения… Ну ладно, а как все это кончится? Нужен конец. Я перестала писать. У меня не было концовки.
«Самое важное – знать, к чему ты стремишься… Запиши концовку». Голос Мэсона Эллиотта вернулся ко мне. В его низком тоне я слышала уверенность. Я снова начала думать о нем. Наши пути пересеклись уже дважды. В первый раз он вывел меня из депрессии. Во второй раз дал мне хороший совет. Мэсон Эллиотт был не только красивым, но и полезным человеком. Разве можно требовать больше?
БОЛЬШЕ…
Не могу сказать, в какой момент меня охватила потребность узнать больше о Мэсоне Эллиотте. Это желание поднималось во мне медленно, как солнце на рассвете. В недели, последующие за встречей в баре «Беверли-Уилшир» я ловила себя на том, что ищу его глазами. Заходя в ресторан или бар, я оглядывалась – нет ли его здесь? Я ловила себя на том, что прислушивалась к разговорам, надеясь услышать его характерный голос. Устав от своей компании, не желая встречаться с людьми, я поняла, что скучаю без него. Я понимала, что это глупо. Я даже не была с ним знакома. Я жила только воспоминаниями о нем и его голосе. У него есть своя собственная жизнь. У него абсолютно нет никакой необходимости встречаться со мной. Не в моем характере бегать за мужчинами. Я никогда этим не занималась.
Однажды вечером я просматривала последние романы в «Бук Супе», книжном магазине в Уэст-Голливуде, и выходя из магазина, поняла, что нахожусь рядом с отелем «Бель Аж». Я вошла в холл и поднялась на крышу. Неужели я всерьез ожидала увидеть его там? Конечно, нет.
Я села в то же самое кресло, как тогда, но бассейн выглядел совсем по-другому. Тут было полно народу. В воде плескались, вопили и булькали двое детей. Неровный ряд лежащих расслабленных тел, лишенных чувственности, потому что они были неподвижными и усталыми. Мои воспоминания о Мэсоне Эллиотте походили на видеопленку, которую я могла перематывать взад и вперед, замедляя ее, чтобы увидеть повторение какого-нибудь жеста и открыть в нем что-нибудь новое. Я всего лишь погружалась в мысленную игру самовозбуждения? Я поднялась и подошла туда, где он стоял, глядя на город. И ничего не увидела. Было еще слишком рано. Мне был нужен свет в конце дня, начало заката. Мне были нужны движущиеся тени. Целый час я потерянно бродила вокруг бассейна.
Я начала видеть себя в новом свете – как женщину на покое. Вся моя жизнь казалась прошедшей. Вещи, окружавшие меня, уходили в прошлое. Во мне произошел разлад. Пока я сидела, поглощая мексиканский обед, и глядела на знакомое меню, у меня возникло впечатление, что я уже ела. Я больше никуда не спешила. Глядя на только что налитый напиток, я чувствовала, что секунду назад допила его. Я начинала читать новый роман и после нескольких страниц воображала, что уже читала эту книгу. Я открывала последнюю главу, чего раньше никогда не делала, просто чтобы поскорее покончить с книгой. Я удалилась на покой, и у меня больше не осталось никаких дел. Кроме него. Школьное сочинение на тему «Мэсон Эллиотт, его жизнь и эпоха» стала моим единственным заданием на бесконечные летние каникулы.
Я позвонила Ласло Ронаю – не для того, чтобы проверить будущее, потому что мне казалось, что его у меня нет – а чтобы задать простой вопрос.
– Как я могу связаться с людьми, которых видела пару раз, но с которыми не знакома?
– Вы знаете их имена?
– Да.
– Посмотрите в телефонной книге.
– Нет, я имею в виду контакт в смысле духовной связи.
– А, ясно. Когда они умерли?
– Они живы.
– Вы в своем уме?
– Вы же знаете, что я чокнутая, – ответила я. Это было очевидно хотя бы из того, что называла Мэсона «они».
– Вы хотите находиться с кем-нибудь, не встречаясь физически, я так понял?
– Да.
– Можно спросить, зачем вам это нужно?
– Сама толком не знаю.
– Не знаю, чем могу помочь. Вы хотите следить за ними?
– Нет, – ответила я. Это была ложь, и я знала это. Именно этого я хотела. И Ласло не мог мне помочь. Мне стало жутко.
Сидя в баре «Риджент-Беверли-Уилшир» за тем же столиком, как и раньше, я могла слышать и видеть его. Про себя я повторяла анекдот про адвоката. «Мне нужно сердце, не бывшее в употреблении». Эта строчка, вырванная из анекдота, становилась строкой стихотворения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Когда я возвращалась на каникулы домой, то в доме всегда находила одну или двух девушек. Одна девушка, которая мне особенно нравилась, прожила у нас довольно долго. Ее звали Одри Джонс. Она работала натурщицей в художественной школе и на самом деле влюбилась в отца. Вряд ли она была сильно старше меня. Я думаю, что она была дочерью его делового партнера.
Мы с Одри стали подругами. Мы вместе совершали походы по магазинам за одеждой. У нее была страсть покупать белье, в котором она потом ходила по дому. Оглядываясь в прошлое, я думаю, что мой отец, которого звали Ричард (но он настаивал, чтобы его называли Диком) был не прочь взять нас обеих к себе в постель. Но он не мог решиться позвать меня. Конечно, он был уверен, что я нахожусь где-то в доме, когда трахался с Одри.
Я пыталась избегать их, когда они начинали свои развлечения. Я уходила из дома, хотя идти мне было, в сущности, некуда, часами бродила по улицам Портленда, приходила домой в три утра, – и обнаруживала, что они трахаются в моей спальне. Не знаю, почему Одри в конце концов ушла, но однажды ее просто не оказалось в доме. Мой отец больше никогда не говорил о ней. И я никогда ее не видела. Вероятно, случилось что-то ужасное, а он влюбился в нее. Иногда, общаясь с незнакомыми людьми, я называлась ее именем в память о ней. Я становилась Одри Джонс, когда это имя подходило мне.
После съемок «Галы» разгул плоти завершился. На последующие несколько месяцев я стала затворницей, одинокой леди в особняке. Я ничего не хотела – только читать. Я редко выходила в город, и то только для того, чтобы купить что-нибудь и поесть мексиканской кухни. Мексиканская кухня с детства казалась мне экзотичной. Здесь, в Лос-Анджелесе, я предавалась фантазиям, как будто живу в дикой и опасной стране. Воображаемая Мексика диких пистолеро, жизнерадостных шлюх, духовой и гитарной музыки, и полуденной сиесты в темных комнатах, когда жара становится невыносимой. Нафантазированная чушь.
Я достала дневник, свою «подушечную книгу», и вытащила ручку. Думая о призраках отца и мужа, я сочинила небольшую историю о перевоплощении, как один человек после смерти перевоплощается в другого человека, и как героиня, то есть я, влюбляется во второго мужчину, считая, что он – первый… Но она заблуждалась, потому что этот новый человек – в сущности совершенно другая личность, и не имеет ничего общего с умершим… Она стала жертвой собственного воображения… Ну ладно, а как все это кончится? Нужен конец. Я перестала писать. У меня не было концовки.
«Самое важное – знать, к чему ты стремишься… Запиши концовку». Голос Мэсона Эллиотта вернулся ко мне. В его низком тоне я слышала уверенность. Я снова начала думать о нем. Наши пути пересеклись уже дважды. В первый раз он вывел меня из депрессии. Во второй раз дал мне хороший совет. Мэсон Эллиотт был не только красивым, но и полезным человеком. Разве можно требовать больше?
БОЛЬШЕ…
Не могу сказать, в какой момент меня охватила потребность узнать больше о Мэсоне Эллиотте. Это желание поднималось во мне медленно, как солнце на рассвете. В недели, последующие за встречей в баре «Беверли-Уилшир» я ловила себя на том, что ищу его глазами. Заходя в ресторан или бар, я оглядывалась – нет ли его здесь? Я ловила себя на том, что прислушивалась к разговорам, надеясь услышать его характерный голос. Устав от своей компании, не желая встречаться с людьми, я поняла, что скучаю без него. Я понимала, что это глупо. Я даже не была с ним знакома. Я жила только воспоминаниями о нем и его голосе. У него есть своя собственная жизнь. У него абсолютно нет никакой необходимости встречаться со мной. Не в моем характере бегать за мужчинами. Я никогда этим не занималась.
Однажды вечером я просматривала последние романы в «Бук Супе», книжном магазине в Уэст-Голливуде, и выходя из магазина, поняла, что нахожусь рядом с отелем «Бель Аж». Я вошла в холл и поднялась на крышу. Неужели я всерьез ожидала увидеть его там? Конечно, нет.
Я села в то же самое кресло, как тогда, но бассейн выглядел совсем по-другому. Тут было полно народу. В воде плескались, вопили и булькали двое детей. Неровный ряд лежащих расслабленных тел, лишенных чувственности, потому что они были неподвижными и усталыми. Мои воспоминания о Мэсоне Эллиотте походили на видеопленку, которую я могла перематывать взад и вперед, замедляя ее, чтобы увидеть повторение какого-нибудь жеста и открыть в нем что-нибудь новое. Я всего лишь погружалась в мысленную игру самовозбуждения? Я поднялась и подошла туда, где он стоял, глядя на город. И ничего не увидела. Было еще слишком рано. Мне был нужен свет в конце дня, начало заката. Мне были нужны движущиеся тени. Целый час я потерянно бродила вокруг бассейна.
Я начала видеть себя в новом свете – как женщину на покое. Вся моя жизнь казалась прошедшей. Вещи, окружавшие меня, уходили в прошлое. Во мне произошел разлад. Пока я сидела, поглощая мексиканский обед, и глядела на знакомое меню, у меня возникло впечатление, что я уже ела. Я больше никуда не спешила. Глядя на только что налитый напиток, я чувствовала, что секунду назад допила его. Я начинала читать новый роман и после нескольких страниц воображала, что уже читала эту книгу. Я открывала последнюю главу, чего раньше никогда не делала, просто чтобы поскорее покончить с книгой. Я удалилась на покой, и у меня больше не осталось никаких дел. Кроме него. Школьное сочинение на тему «Мэсон Эллиотт, его жизнь и эпоха» стала моим единственным заданием на бесконечные летние каникулы.
Я позвонила Ласло Ронаю – не для того, чтобы проверить будущее, потому что мне казалось, что его у меня нет – а чтобы задать простой вопрос.
– Как я могу связаться с людьми, которых видела пару раз, но с которыми не знакома?
– Вы знаете их имена?
– Да.
– Посмотрите в телефонной книге.
– Нет, я имею в виду контакт в смысле духовной связи.
– А, ясно. Когда они умерли?
– Они живы.
– Вы в своем уме?
– Вы же знаете, что я чокнутая, – ответила я. Это было очевидно хотя бы из того, что называла Мэсона «они».
– Вы хотите находиться с кем-нибудь, не встречаясь физически, я так понял?
– Да.
– Можно спросить, зачем вам это нужно?
– Сама толком не знаю.
– Не знаю, чем могу помочь. Вы хотите следить за ними?
– Нет, – ответила я. Это была ложь, и я знала это. Именно этого я хотела. И Ласло не мог мне помочь. Мне стало жутко.
Сидя в баре «Риджент-Беверли-Уилшир» за тем же столиком, как и раньше, я могла слышать и видеть его. Про себя я повторяла анекдот про адвоката. «Мне нужно сердце, не бывшее в употреблении». Эта строчка, вырванная из анекдота, становилась строкой стихотворения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83