Так уже было, когда сумасшедший Правитель Кеннехата велел казнить Летателя, Принесшего Плохие Вести. У тебя отберут крылья, куда бы ты ни полетела. Ни один Правитель не станет рисковать.
— Тогда я… поломаю их! — Марис была уже на грани срыва и сама не понимала, что говорит. — Он тоже никогда не полетит, я…
Фонарь выскользнул из пальцев Расса, разбитое стекло звякнуло на камнях, и свет погас. Единственной здоровой рукой Расс крепко ухватил Марис за запястье.
— Ты не сможешь, даже если бы захотела. И ты не поступишь так с Коллем. Но все-таки отдай мне крылья.
— Я не буду…
— Не знаю, что ты будешь или не будешь. Утром я думал, что ты решила погибнуть во время шторма, чтобы не расставаться с крыльями. Потому так испугался и разозлился. Я знаю, каково это, Марис. Но ты не должна винить Колля.
— Я не виню… и не стану удерживать его от полетов. Но я так хочу летать сама!.. Отец, ну пожалуйста.
Слезы побежали по ее щекам, и она двинулась ближе к Рассу, ища у него утешения.
— Марис. — Он хотел обнять ее, утешить, но мешали крылья. — Я ничего не могу изменить. Так уж сложилось. Тебе придется научиться жить без крыльев, как пришлось мне. По крайней мере ты летала, ты испытала восторг и радость полета.
— Но этого мало! — сквозь слезы отозвалась Марис. — Когда я была маленькой, еще в своей родной семье, я думала, этого достаточно. Ты был тогда лучшим летателем Эмберли. Я смотрела со скалы на тебя и на других и думала: если бы мне хоть на минутку крылья, то этого будет достаточно, я буду счастлива на всю жизнь. Но теперь знаю, что это не так.
Суровые морщины исчезли с лица Расса, он ласково прикоснулся к ее щеке, отер слезы.
— Наверно, ты права, — сказал он с усилием. — Я думал, если позволю тебе полетать хоть немного, это будет лучше, чем ничего. Но не получилось, да? Теперь ты никогда не станешь счастливой: не сможешь жить как бескрылые, потому что летала… Ты знаешь, как это прекрасно, и теперь будешь чувствовать себя обделенной.
Он внезапно замолчал, и Марис поняла, что он говорит не столько о ней, сколько о себе.
Отец помог ей снять и аккуратно сложить крылья, и они направились к дому. Дом, двухэтажное деревянное строение, стоял в окружении деревьев на берегу ручья. Летатели могли позволить себе такую роскошь. В дверях Расс пожелал Марис спокойной ночи и унес крылья с собой. Марис хотелось плакать… Что же она наделала? Отец ей больше не верит?!
Она забрела на кухню, нашла сыр, холодное мясо, чай и отнесла все в гостиную. Зажгла свечу в центре стола, поела немного, не сводя завороженного взгляда с танцующего пламени.
В дверях появился Колль и неуверенно остановился.
— Привет, Марис… Я ждал… Я рад, что ты вернулась.
Для своих тринадцати лет он был довольно высок. Гибкий, даже изящный. Длинные светло-рыжие волосы, пробивающийся над верхней губой пушок.
— Привет, Колль. Садись, не стой в дверях. Извини, что я взяла крылья.
— Я не возражаю, ты же знаешь, — сказал он, присаживаясь. — Ты летаешь гораздо лучше меня и… ну ты сама все знаешь. Отец разозлился?
Марис кивнула. У Колля был безрадостный, даже испуганный вид.
— Осталась всего неделя, Марис. Что будем делать? — спросил он, не глядя на сестру.
— А что мы можем? У нас нет выбора. — Она вздохнула и погладила Колля по руке.
Они уже не раз говорили на эту тему, и Марис воспринимала его мучения как свои собственные. Она заменяла ему сестру и мать, и Колль доверял ей безгранично. Он раскрыл Марис свой главный секрет, свой страх перед небом, которого всегда стыдился.
И сейчас он глядел на нее, как ребенок смотрит на мать, зная, что она бессильна ему помочь, но все еще надеясь.
— Неужели ничего нельзя сделать?
— Закон, Колль. — Марис вздохнула. — Ты же знаешь, нельзя нарушать традиций. Если бы у нас был выбор, мне бы достались крылья. Я бы стала летателем, а ты — певцом. Мы бы оба гордились тем, что делаем, и делаем хорошо… Мне будет тяжело смириться. Я так хочу крылья! Я владела ими, и мне кажется несправедливым, что сейчас их отбирают, но, может быть, это правильно, а я просто чего-то не понимаю. Люди, гораздо мудрее нас, решили, как все должно быть, а мы упрямо, по-детски, хотим все по-своему.
Колль нервно облизнул губы:
— Нет!
Марис вопросительно взглянула на него.
— Это неправильно, Марис. — Он упрямо тряхнул головой. — Совершенно неправильно! Я не хочу летать! И не хочу отбирать у тебя крылья. Какая нелепость. Я причиняю тебе боль, но не могу обидеть отца. Как я ему скажу? Я его сын и все такое… я обязан принять крылья. Он не простит мне отказа. Но нет ни одной песни о летателе, который боялся бы неба, как я. Настоящие летатели бесстрашны, значит, я просто не создан для этого.
Марис заметила, как у него дрожат руки.
— Не волнуйся, Колль. Все будет в порядке. На самом деле всем поначалу страшновато. И мне тоже… — Она солгала, чтобы успокоить брата.
— Но это несправедливо! — захныкал Колль. — Я хочу петь. А если меня заставят летать, я не смогу научиться петь, как поет Баррион. Зачем мне крылья? Марис, почему не тебе, раз ты так хочешь летать? Почему?
Марис, сама чуть не плача, смотрела на брата затуманенным взглядом и не находила ответа ни для него, ни для себя.
— Не знаю, малыш. Так было всегда, и, наверно, так должно быть…
Они долго сидели при свете свечи напротив друг друга, беспомощные и униженные. Говорили и говорили все об одном и том же. Два человека, пойманные в сети традиций, что были гораздо старше их обоих. Традиций, смысл которых они не могли понять…
Они разошлись уже под утро, так ничего и не решив. Оставшись одна, Марис с новой силой ощутила потерю, негодование, стыд. Она плакала, засыпая, и во сне снова увидела фиолетовое штормовое небо, в которое ей никогда больше не подняться.
Неделя, казалось, тянулась вечно.
Десятки раз за эти бесконечные дни Марис приходила на прыжковую скалу. Стояла беспомощно на самой вершине, держа руки в карманах, наблюдая за морем. Внизу проплывали рыбачьи лодки, кружили чайки, а как-то раз она заметила далеко-далеко стаю охотящихся серых морских кошек. И хотя внезапное сокращение ее горизонтов только сильнее растравляло душу, она продолжала приходить сюда, страстно желая единения с ветром. Но ветер лишь трепал ее волосы и уносился прочь.
Однажды она заметила, что за ней издали наблюдает Колль, но позже никто из них не обмолвился об этом.
Крылья хранились у Расса, поскольку они всегда принадлежали ему и будут принадлежать до тех пор, пока их не примет Колль. Когда Малому Эмберли требовался летатель, поручения выполнял Корм, живший в другом конце острова, или Шалли, которая летала в морском дозоре еще в те времена, когда Марис только-только осваивала крылья. Так что на острове осталось всего два летателя, пока Колль не получил полагающиеся ему по рождению крылья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
— Тогда я… поломаю их! — Марис была уже на грани срыва и сама не понимала, что говорит. — Он тоже никогда не полетит, я…
Фонарь выскользнул из пальцев Расса, разбитое стекло звякнуло на камнях, и свет погас. Единственной здоровой рукой Расс крепко ухватил Марис за запястье.
— Ты не сможешь, даже если бы захотела. И ты не поступишь так с Коллем. Но все-таки отдай мне крылья.
— Я не буду…
— Не знаю, что ты будешь или не будешь. Утром я думал, что ты решила погибнуть во время шторма, чтобы не расставаться с крыльями. Потому так испугался и разозлился. Я знаю, каково это, Марис. Но ты не должна винить Колля.
— Я не виню… и не стану удерживать его от полетов. Но я так хочу летать сама!.. Отец, ну пожалуйста.
Слезы побежали по ее щекам, и она двинулась ближе к Рассу, ища у него утешения.
— Марис. — Он хотел обнять ее, утешить, но мешали крылья. — Я ничего не могу изменить. Так уж сложилось. Тебе придется научиться жить без крыльев, как пришлось мне. По крайней мере ты летала, ты испытала восторг и радость полета.
— Но этого мало! — сквозь слезы отозвалась Марис. — Когда я была маленькой, еще в своей родной семье, я думала, этого достаточно. Ты был тогда лучшим летателем Эмберли. Я смотрела со скалы на тебя и на других и думала: если бы мне хоть на минутку крылья, то этого будет достаточно, я буду счастлива на всю жизнь. Но теперь знаю, что это не так.
Суровые морщины исчезли с лица Расса, он ласково прикоснулся к ее щеке, отер слезы.
— Наверно, ты права, — сказал он с усилием. — Я думал, если позволю тебе полетать хоть немного, это будет лучше, чем ничего. Но не получилось, да? Теперь ты никогда не станешь счастливой: не сможешь жить как бескрылые, потому что летала… Ты знаешь, как это прекрасно, и теперь будешь чувствовать себя обделенной.
Он внезапно замолчал, и Марис поняла, что он говорит не столько о ней, сколько о себе.
Отец помог ей снять и аккуратно сложить крылья, и они направились к дому. Дом, двухэтажное деревянное строение, стоял в окружении деревьев на берегу ручья. Летатели могли позволить себе такую роскошь. В дверях Расс пожелал Марис спокойной ночи и унес крылья с собой. Марис хотелось плакать… Что же она наделала? Отец ей больше не верит?!
Она забрела на кухню, нашла сыр, холодное мясо, чай и отнесла все в гостиную. Зажгла свечу в центре стола, поела немного, не сводя завороженного взгляда с танцующего пламени.
В дверях появился Колль и неуверенно остановился.
— Привет, Марис… Я ждал… Я рад, что ты вернулась.
Для своих тринадцати лет он был довольно высок. Гибкий, даже изящный. Длинные светло-рыжие волосы, пробивающийся над верхней губой пушок.
— Привет, Колль. Садись, не стой в дверях. Извини, что я взяла крылья.
— Я не возражаю, ты же знаешь, — сказал он, присаживаясь. — Ты летаешь гораздо лучше меня и… ну ты сама все знаешь. Отец разозлился?
Марис кивнула. У Колля был безрадостный, даже испуганный вид.
— Осталась всего неделя, Марис. Что будем делать? — спросил он, не глядя на сестру.
— А что мы можем? У нас нет выбора. — Она вздохнула и погладила Колля по руке.
Они уже не раз говорили на эту тему, и Марис воспринимала его мучения как свои собственные. Она заменяла ему сестру и мать, и Колль доверял ей безгранично. Он раскрыл Марис свой главный секрет, свой страх перед небом, которого всегда стыдился.
И сейчас он глядел на нее, как ребенок смотрит на мать, зная, что она бессильна ему помочь, но все еще надеясь.
— Неужели ничего нельзя сделать?
— Закон, Колль. — Марис вздохнула. — Ты же знаешь, нельзя нарушать традиций. Если бы у нас был выбор, мне бы достались крылья. Я бы стала летателем, а ты — певцом. Мы бы оба гордились тем, что делаем, и делаем хорошо… Мне будет тяжело смириться. Я так хочу крылья! Я владела ими, и мне кажется несправедливым, что сейчас их отбирают, но, может быть, это правильно, а я просто чего-то не понимаю. Люди, гораздо мудрее нас, решили, как все должно быть, а мы упрямо, по-детски, хотим все по-своему.
Колль нервно облизнул губы:
— Нет!
Марис вопросительно взглянула на него.
— Это неправильно, Марис. — Он упрямо тряхнул головой. — Совершенно неправильно! Я не хочу летать! И не хочу отбирать у тебя крылья. Какая нелепость. Я причиняю тебе боль, но не могу обидеть отца. Как я ему скажу? Я его сын и все такое… я обязан принять крылья. Он не простит мне отказа. Но нет ни одной песни о летателе, который боялся бы неба, как я. Настоящие летатели бесстрашны, значит, я просто не создан для этого.
Марис заметила, как у него дрожат руки.
— Не волнуйся, Колль. Все будет в порядке. На самом деле всем поначалу страшновато. И мне тоже… — Она солгала, чтобы успокоить брата.
— Но это несправедливо! — захныкал Колль. — Я хочу петь. А если меня заставят летать, я не смогу научиться петь, как поет Баррион. Зачем мне крылья? Марис, почему не тебе, раз ты так хочешь летать? Почему?
Марис, сама чуть не плача, смотрела на брата затуманенным взглядом и не находила ответа ни для него, ни для себя.
— Не знаю, малыш. Так было всегда, и, наверно, так должно быть…
Они долго сидели при свете свечи напротив друг друга, беспомощные и униженные. Говорили и говорили все об одном и том же. Два человека, пойманные в сети традиций, что были гораздо старше их обоих. Традиций, смысл которых они не могли понять…
Они разошлись уже под утро, так ничего и не решив. Оставшись одна, Марис с новой силой ощутила потерю, негодование, стыд. Она плакала, засыпая, и во сне снова увидела фиолетовое штормовое небо, в которое ей никогда больше не подняться.
Неделя, казалось, тянулась вечно.
Десятки раз за эти бесконечные дни Марис приходила на прыжковую скалу. Стояла беспомощно на самой вершине, держа руки в карманах, наблюдая за морем. Внизу проплывали рыбачьи лодки, кружили чайки, а как-то раз она заметила далеко-далеко стаю охотящихся серых морских кошек. И хотя внезапное сокращение ее горизонтов только сильнее растравляло душу, она продолжала приходить сюда, страстно желая единения с ветром. Но ветер лишь трепал ее волосы и уносился прочь.
Однажды она заметила, что за ней издали наблюдает Колль, но позже никто из них не обмолвился об этом.
Крылья хранились у Расса, поскольку они всегда принадлежали ему и будут принадлежать до тех пор, пока их не примет Колль. Когда Малому Эмберли требовался летатель, поручения выполнял Корм, живший в другом конце острова, или Шалли, которая летала в морском дозоре еще в те времена, когда Марис только-только осваивала крылья. Так что на острове осталось всего два летателя, пока Колль не получил полагающиеся ему по рождению крылья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95