А теперь, я знаю, еще есть имени Патриса Лумумбы, - он говорил отрывисто, быстро, торопясь убедить ее в том, что говорит правду. - Но тогда был один. А здания - два. На Моховой и на Ленинских горах. Я учился на Моховой. В старом здании. Тогда еще не было нового корпуса филологического факультета на Ленинских горах. Позже я видел его. Стиль модерн. - Он пожал плечами, как бы прося извинить его. - Не гармонирует с основным комплексом университета...
- Вот как... - произнесла она неопределенно.
- Но тогда, в пятидесятые годы, никаких диссидентов - я правильно говорю это слово? - у вас не было.
- Да, кажется... - Алина смущенно улыбнулась. - Тогда я была маленькой девочкой...
- О, понимаю!
Алина сухо покашляла, похлопав себя по горлу пальцами.
Он оживился.
- Так, - он посмотрел на часы, - напиться можно лишь в двух местах... Он отметил про себя, что волнуется. - Во-первых, в вашем номере в отеле... - Он посмотрел на верхний этаж, посмотрел так, как если бы это был небоскреб и туда, на последний этаж, предстояло идти по лестнице, и тут уж невольно улыбнулась Алина, проследив за его взглядом движением головы. - И, во-вторых, в моем номере в этом же отеле... - Он просветлел и сделал выражение лица если не самого гостеприимного, то одного из самых гостеприимных хозяев, готового принять любого гостя и когда угодно. - Но ведь ко мне в номер вы тоже не пойдете! К ужасному капиталисту, западному буржуа...
Алина рассмеялась:
- Ну что вы! Я не такая ханжа, как вам показалось. Идем к вам.
- В самом деле?! - Он ей не поверил.
- Ну вот... А теперь вы удивляетесь... Что же здесь такого странного?
Он молчал. Он как будто вспоминал нечто подобное, что уже было в его жизни. А может, в жизни его жены. Хотя разве жизнь жены и жизнь мужа, если только это и в самом деле муж и жена, не взаимосвязаны?
Алину задело его молчание.
- Кажется, это вы испугались пригласить в свой номер ужасную коммунистку из Советского Союза...
Он встрепенулся:
- Вы коммунистка?
Она внимательно смотрела на него.
- Вы не поняли меня! - Он почувствовал, что опять волнуется, но это было уже другое волнение. - Я ведь и сам коммунист... - Он вдруг понизил голос. Честное слово! Правда! - произнес он горячо, боясь, что она, чего доброго, примет его за провокатора. - Член Германской коммунистической партии с тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года...
- Как странно все это... - сказала она и снова посмотрела по сторонам, будто пытаясь найти подтверждение своим словам. - Вот уж никогда бы не подумала! Впервые в жизни приехала за границу, вообще впервые познакомилась с иностранцами - и надо же! - он оказался коммунистом...
- Вы огорчены? - пошутил он.
- Ну что вы!
- Тогда идем?
- Да.
Они уже не уточняли, куда именно и зачем.
Адам долго молчал, и тогда Евочка повторила свой вопрос:
- Я говорю, а разве сама Ева считает иначе?
- Сама Ева...
В руках Адама появляются странички с набросками новой главы к диссертации, над которой он работал, когда Евочка пришла к нему в кабинет, чтобы совратить его.
- Признаться, и сам я уже не знаю, как считает моя жена... То есть я знаю, конечно, как она считает, но она считает, что я не знаю, как она считает...
- Добавь, пожалуйста, еще два-три глагола, - улыбнулась Евочка.
- Да, конечно. Хотя в своей диссертации я употребил, кажется, все глаголы, но воз и ныне там... Теперь, по правде сказать, я до такой степени устал от бесконечных размышлений на эту тему, что стараюсь вообще не писать про современных Адама и Еву, не столько про Адама, сколько про Еву. Тема как бы даже запретная с некоторых пор, будто райское яблочко... хотя, признаться, тема эта мучает меня, будто свет клипом на ней сошелся.
- Да так оно и есть, - сказала Евочка, она вообще-то была не дура, - свет клипом сошелся на этой теме. Ты думаешь, что главное - это антивоенная тема?
- А тут и думать нечего.
- Правильно. Но тема Адама и Евы является основой. темы войны и мира.
- Внутривидовой борьбы, ты хочешь сказать?
- Нет, войны и мира. Я знаю, что такое внутривидовая борьба...
Адам долго молчал, и Евочка не мешала ему.
Она глядела на него ласково, успокаивающе, а он сосредоточенно молчал.
Потом он задумчиво произнес:
- Иногда и мне кажется, что всякая диссертация, коль скоро она не посвящена предотвращению войны, созданию лучшего общества и так далее, бессмысленна, праздна, безответственна, скучна, не заслуживает того, чтобы ее писали и читали, она вообще неуместна... Это сказал не я, к сожалению, но мог бы сказать и я, как, впрочем, и кто-то другой, мы словно ждали все время, что это скажут за нас, и это было сказано, однако не от нашего имени... Сейчас не время для историй чьего-то Я. И все-таки человеческая жизнь вершится или глумится над каждым отдельным Я, больше нигде...
Это был блистательный монолог Адама!
- Это правда, - откликнулась вдруг Алина.
- При таком точном цитировании, - буркнул Гей, - необходимо указывать первоисточник... Макс Фриш. "Назову себя Гантенбайн". Копирайт.
- Это правда, - повторила Алина, - человеческая жизнь вершится или глумится над каждым отдельным Я, больше нигде.
- В условиях современной цивилизации, особенно западной, все это воспринимается уже как нечто естественное.
- Что именно?
Гей усмехнулся:
- А кто кого погладит, по какому месту и как на это смотрит законный Адам или законная Ева... - Ему не хотелось втягиваться в бесплодную дискуссию на основе высказывания Макса Фриша.
Она поняла не сразу, а может, вообще не поняла.
- Я не об этом... Но как вы сказали? Законный Адам и законная Ева?
- Да, именно так это называется.
- Называется кем, где? Я в первый раз слышу...
- Но ведь вы только что вспоминали, что и сами венчались в церкви, как раз в этой самой, - Гей кивнул в сторону окна.
- Да, венчалась.
- И говорили, что ваш Адам - только ваш, ничей больше?
- Да...
- И говорили, что принадлежите лишь своему Адаму?
- Да, я говорила ему...
- А себе?
Она замялась как будто.
- Признаться, вот об этом я, пожалуй, не думала...
- Значит, вы просто жили? - спросил Гей, стараясь не делать ударения ни на одном из двух последних слов.
- Как, как вы сказали? - Она была, казалось, близка к смятению.
- Я имел в виду, что надо просто жить, - произнес он вроде как бесцветно.
Вот теперь она не знала, куда деваться от его взгляда.
- Да, я говорила так однажды... Но я вкладывала в эти слова совсем не тот смысл.
- Не тот - это какой же?
- Какой вкладываете вы.
Гей опять усмехнулся:
- Да нет, я ничего такого не вкладываю. Я просто смотрю фильм про Адама и Еву. И герои говорят мне, что надо ПРОСТО ЖИТЬ. ПРОСТО ЖИТЬ НАДО. ЖИТЬ НАДО ПРОСТО. С кем угодно, когда угодно, сколько угодно...
Алина вдруг метнулась к нему и вмазала пощечину.
Это был мощный импульс реакции воссоздания.
Не запланированный, как видно, Вселенской Канцелярией Миграции Душ, или как там это называется, - может быть, просто Вселенским Химуправлением Главка Минхимпрома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
- Вот как... - произнесла она неопределенно.
- Но тогда, в пятидесятые годы, никаких диссидентов - я правильно говорю это слово? - у вас не было.
- Да, кажется... - Алина смущенно улыбнулась. - Тогда я была маленькой девочкой...
- О, понимаю!
Алина сухо покашляла, похлопав себя по горлу пальцами.
Он оживился.
- Так, - он посмотрел на часы, - напиться можно лишь в двух местах... Он отметил про себя, что волнуется. - Во-первых, в вашем номере в отеле... - Он посмотрел на верхний этаж, посмотрел так, как если бы это был небоскреб и туда, на последний этаж, предстояло идти по лестнице, и тут уж невольно улыбнулась Алина, проследив за его взглядом движением головы. - И, во-вторых, в моем номере в этом же отеле... - Он просветлел и сделал выражение лица если не самого гостеприимного, то одного из самых гостеприимных хозяев, готового принять любого гостя и когда угодно. - Но ведь ко мне в номер вы тоже не пойдете! К ужасному капиталисту, западному буржуа...
Алина рассмеялась:
- Ну что вы! Я не такая ханжа, как вам показалось. Идем к вам.
- В самом деле?! - Он ей не поверил.
- Ну вот... А теперь вы удивляетесь... Что же здесь такого странного?
Он молчал. Он как будто вспоминал нечто подобное, что уже было в его жизни. А может, в жизни его жены. Хотя разве жизнь жены и жизнь мужа, если только это и в самом деле муж и жена, не взаимосвязаны?
Алину задело его молчание.
- Кажется, это вы испугались пригласить в свой номер ужасную коммунистку из Советского Союза...
Он встрепенулся:
- Вы коммунистка?
Она внимательно смотрела на него.
- Вы не поняли меня! - Он почувствовал, что опять волнуется, но это было уже другое волнение. - Я ведь и сам коммунист... - Он вдруг понизил голос. Честное слово! Правда! - произнес он горячо, боясь, что она, чего доброго, примет его за провокатора. - Член Германской коммунистической партии с тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года...
- Как странно все это... - сказала она и снова посмотрела по сторонам, будто пытаясь найти подтверждение своим словам. - Вот уж никогда бы не подумала! Впервые в жизни приехала за границу, вообще впервые познакомилась с иностранцами - и надо же! - он оказался коммунистом...
- Вы огорчены? - пошутил он.
- Ну что вы!
- Тогда идем?
- Да.
Они уже не уточняли, куда именно и зачем.
Адам долго молчал, и тогда Евочка повторила свой вопрос:
- Я говорю, а разве сама Ева считает иначе?
- Сама Ева...
В руках Адама появляются странички с набросками новой главы к диссертации, над которой он работал, когда Евочка пришла к нему в кабинет, чтобы совратить его.
- Признаться, и сам я уже не знаю, как считает моя жена... То есть я знаю, конечно, как она считает, но она считает, что я не знаю, как она считает...
- Добавь, пожалуйста, еще два-три глагола, - улыбнулась Евочка.
- Да, конечно. Хотя в своей диссертации я употребил, кажется, все глаголы, но воз и ныне там... Теперь, по правде сказать, я до такой степени устал от бесконечных размышлений на эту тему, что стараюсь вообще не писать про современных Адама и Еву, не столько про Адама, сколько про Еву. Тема как бы даже запретная с некоторых пор, будто райское яблочко... хотя, признаться, тема эта мучает меня, будто свет клипом на ней сошелся.
- Да так оно и есть, - сказала Евочка, она вообще-то была не дура, - свет клипом сошелся на этой теме. Ты думаешь, что главное - это антивоенная тема?
- А тут и думать нечего.
- Правильно. Но тема Адама и Евы является основой. темы войны и мира.
- Внутривидовой борьбы, ты хочешь сказать?
- Нет, войны и мира. Я знаю, что такое внутривидовая борьба...
Адам долго молчал, и Евочка не мешала ему.
Она глядела на него ласково, успокаивающе, а он сосредоточенно молчал.
Потом он задумчиво произнес:
- Иногда и мне кажется, что всякая диссертация, коль скоро она не посвящена предотвращению войны, созданию лучшего общества и так далее, бессмысленна, праздна, безответственна, скучна, не заслуживает того, чтобы ее писали и читали, она вообще неуместна... Это сказал не я, к сожалению, но мог бы сказать и я, как, впрочем, и кто-то другой, мы словно ждали все время, что это скажут за нас, и это было сказано, однако не от нашего имени... Сейчас не время для историй чьего-то Я. И все-таки человеческая жизнь вершится или глумится над каждым отдельным Я, больше нигде...
Это был блистательный монолог Адама!
- Это правда, - откликнулась вдруг Алина.
- При таком точном цитировании, - буркнул Гей, - необходимо указывать первоисточник... Макс Фриш. "Назову себя Гантенбайн". Копирайт.
- Это правда, - повторила Алина, - человеческая жизнь вершится или глумится над каждым отдельным Я, больше нигде.
- В условиях современной цивилизации, особенно западной, все это воспринимается уже как нечто естественное.
- Что именно?
Гей усмехнулся:
- А кто кого погладит, по какому месту и как на это смотрит законный Адам или законная Ева... - Ему не хотелось втягиваться в бесплодную дискуссию на основе высказывания Макса Фриша.
Она поняла не сразу, а может, вообще не поняла.
- Я не об этом... Но как вы сказали? Законный Адам и законная Ева?
- Да, именно так это называется.
- Называется кем, где? Я в первый раз слышу...
- Но ведь вы только что вспоминали, что и сами венчались в церкви, как раз в этой самой, - Гей кивнул в сторону окна.
- Да, венчалась.
- И говорили, что ваш Адам - только ваш, ничей больше?
- Да...
- И говорили, что принадлежите лишь своему Адаму?
- Да, я говорила ему...
- А себе?
Она замялась как будто.
- Признаться, вот об этом я, пожалуй, не думала...
- Значит, вы просто жили? - спросил Гей, стараясь не делать ударения ни на одном из двух последних слов.
- Как, как вы сказали? - Она была, казалось, близка к смятению.
- Я имел в виду, что надо просто жить, - произнес он вроде как бесцветно.
Вот теперь она не знала, куда деваться от его взгляда.
- Да, я говорила так однажды... Но я вкладывала в эти слова совсем не тот смысл.
- Не тот - это какой же?
- Какой вкладываете вы.
Гей опять усмехнулся:
- Да нет, я ничего такого не вкладываю. Я просто смотрю фильм про Адама и Еву. И герои говорят мне, что надо ПРОСТО ЖИТЬ. ПРОСТО ЖИТЬ НАДО. ЖИТЬ НАДО ПРОСТО. С кем угодно, когда угодно, сколько угодно...
Алина вдруг метнулась к нему и вмазала пощечину.
Это был мощный импульс реакции воссоздания.
Не запланированный, как видно, Вселенской Канцелярией Миграции Душ, или как там это называется, - может быть, просто Вселенским Химуправлением Главка Минхимпрома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115