Машинально я посмотрел на часы. Скоро начнется утренняя суета. Гошка будет торопиться в школу, ему вечно не хватает пяти минут, чтобы поесть и собраться, а Юрик, смотря по настроению, будет либо канючить спросонья, цепляясь за халат матери, либо прямо в постели начнет петь, звонко, повторяя только одно слово: "Мани-мани!.. Мани-мани!.."
Значит, все это было подстроено будто нарочно. Ни с того ни с сего пришло в голову именно сегодня заняться уборкой снега на балконе, будь он неладен. Все свелось вдруг к тому", что эти письма, вернее, только клочья писем, приснившиеся нынче мне, явились теперь даже не просто как знак грядущей беды, а как свидетельство уже свершившегося несчастья.
Я на цыпочках вошел в свою комнату, прикрыл дверь и быстро сунул газетный сверток в ящик стола. Здесь никто его не найдет. Разве что случайно. Ни у Алины, ни у Гошки не было привычки шарить в моих бумагах. Потом я сел за стол, будто собирался с утра пораньше поработать, и, все время настороженно поглядывая на дверь, воровато развернул сверток и переворошил всю кучу разорванных писем, вчитываясь в обрывки фраз на клочках и уже со всей очевидностью убеждаясь, что все это не снится мне и не мерещится.
Я хорошо помнил, что письма, которые столько лет хранила жена, были вовсе не ругательные, не злые, кои было бы не грех и порвать в один прекрасный момент, а самые что ни на есть душевные, сердечные, - в них я в минуту разлуки, когда уезжал в командировку или еще куда-нибудь, писал жене о том, что люблю ее, скучаю о ней и все такое прочее, и жена отвечала мне тем же, находя для меня порой еще более ласковые слова.
Самому первому из этих писем было ровно восемнадцать лет. Я и подумал о разорванных в клочки бумагах как о чем-то живом, ставшем частью меня самого за долгие годы и теперь вот убитом, уничтоженном.
Кто же мог это сделать? Да кто же еще, если не сама Алина. Только она. Больше некому. Гошке и в голову не пришло бы рвать эти письма. Юрик слишком мал для такого занятия. Да и письма всегда лежали последнее время не где попало, а в шкафу, на верхней закрытой полке, рядом с документами, в большом целлофановом пакете.
"Да что же это, в самом-то деле?.." - терялся я в догадках. Судя по всему, письма были разорваны в сердцах. Без предварительного прочтения. Как лежали они в конвертах, так и были исполосованы на три-четыре части. Вероятно, потом Алина хотела их сжечь. Для того и рвала. Чтобы скорее сгорели. Но почему-то не сожгла. То ли ей помешали, то ли передумала. И когда же все это случилось?
Меня подмывало разбудить Алину и тут же спросить, что же это такое произошло, но в эту минуту жена сама заглянула ко мне в комнату.
- Сколько времени? - Ей было неловко, что она проспала.
Я спохватился было, что Гошка опоздает в школу, но история с разорванными письмами сейчас волновала меня больше, чем все остальное, и я уставился в лицо жены.
Она смущенно поправила свои растрепанные со сна волосы и улыбнулась мне, торопясь уйти.
- Скажи быстрее, сколько?
Я впервые не думал о времени. Оно мне было теперь ни к чему. Взгляд Алины стал изучающим. Она слишком хорошо знала меня и тотчас поняла, что со мной что-то происходит, и шагнула вперед, к столу, чтобы без лишних слов посмотреть на часы и скорее уйти из комнаты. Она как бы давала мне возможность побыть одному, вполне уважая мою работу. Порой она хитрила немного и делала вид, что дурное мое настроение вызвано только работой, которая вдруг не задалась у меня, и это вполне естественно, потому что работа была научная, творческая.
Пока Алина шла ко мне от двери - всего четыре маленьких шага, - я задвинул ящик стола с разорванными письмами, не спуская с жены напряженного взгляда.
"Да как спросишь-то", - подумал я.
Алина молча взяла мою левую руку, на которой были часы, повернула ее, чтобы видеть стрелки, и ахнула:
- Ой, уже сколько!..
Она быстро пошла из комнаты. И в это время подал голос Юрик:
- Мама! Ты где?!
Он сразу начал канючить, и я будто очнулся. Без моей помощи Алина не справится. Я вздохнул и потащился на кухню, где спал Гошка. Алина уже принесла туда Юрика, чтобы он своим капризным криком не разбудил, чего доброго, старуху соседку, которая хоть и жила в отдельной квартире, но сквозь тонкую стенку слышала все, что происходит у нас.
- Опять бунтуешь? - спросил я у Юрика.
Теперь мы были вчетвером. Вся семья. Алина суетилась возле газовой плиты. Гошка торопливо одевался, сердясь на родителей за то, что поздно его разбудили. Юрик, в распахнутой пижамке, без штанишек, сидел на тахте, на мятой постели старшего брата. Гошка давно спал на кухне, с тех пор как получили эту двухкомнатную квартиру. Собственно говоря, он мог бы спать в одной комнате вместе со мной, но Гошка привык читать перед сном, лежа в постели, а я обычно засыпал рано, потому что работу начинал ни свет ни заря. Да и спал Гошка беспокойно, ворочался, гремел своей старой раздвижной тахтой, и в конце концов он переселился на кухню. Нельзя сказать, что она была большая. Шесть квадратных метров. При раздвинутой тахте дверь не открывалась. Но зато после ужина, когда все уходили из кухни, Гошка оказывался как бы в собственной комнатке. Перед сном, протиснувшись в узкий притвор двери, я всегда приходил проверить, закрыт ли газовый кран. Меня удручало, что сын спит на кухне, но выхода пока не было.
- Поешь, поешь как следует, - сказал я Гошке. - Время еще есть. Двадцать одна минута...
- Проверь...
Я потянулся к телефону, который обычно стоял на кухне. Юрик опередил меня:
- Я сам, я сам!
- Юра, сейчас некогда.
- Есть когда!
Началась борьба за телефонную трубку. В последние дни Юрик сам научился набирать единичку и два нуля, ему нравилось слушать, как незнакомый женский голос говорит, сколько сейчас времени, и порой Юра с серьезным видом сообщал: "Две минуты!" - схватывая только последние два слова информатора.
- Сколько можно твердить, - заворчал я, - отнесите будильник в ремонт! Живем по одним часам. А если меня дома нет?
- Так телефон... - мягко сказала Алина. - Но вообще-то правда, - как бы укорила она сама себя, - надо отнести! Я уже на галошницу его положила, чтобы не забыть, - виновато улыбнулась она мне.
- Лучше уж за дверь, на коврик...
Гошка одобрительно хмыкнул. Чаще всего он брал мою сторону. За исключением, конечно, тех случаев, когда я отчитывал его самого. Такой случай как раз и подвернулся. Гошка жевал всухомятку хлеб с конфетами, пряча их в кулак от Юрика.
- Ну есть ли у человека ум?! - произнес я, взглядом приглашая Алину разделить это горестное родительское удивление. - Скоро семнадцать лет парню, выше отца вымахал, а не понимает!..
- Чего я не понимаю, пап? - ровным голосом спросил Гошка как бы даже заинтересованно.
Я остолбенело помолчал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115