Она закурила две сигареты и протянула одну мне.
– Это какое-то безумие. Необъяснимо. Тут что-то не так. Он все просил Рэнди позволить ему спуститься по трассе повышенной сложности. Рэнди не разрешал, потому что Мартин всего два дня назад сделал свой первый в жизни спуск с середины горы. Нет слов, съехал он прекрасно, но спуск с вершины – совсем другое дело. – Она ошеломленно покачала головой. – После каждого спуска он уговаривал Рэнди. Наконец Рэнди попросил меня поговорить с Мартином. Сказал, что Мартин, может, и справится, но как тренер он не имеет права взять на себя такую ответственность. Я ответила, что он абсолютно прав. А Мартину сказала, что он может приезжать на уик-энд, когда захочет, если до конца этой недели Рэнди все-таки не разрешит ему спуститься с вершины.
– Спасибо, – пробормотала я.
– Не надо. Я говорю это не для того, чтобы вы меня благодарили. Вам нужно это знать, иначе не поймете, насколько дико все, что произошло потом.
Я смутно помню, что в этот момент появились Лотта и Борис и, громко всхлипывая, стали подниматься по лестнице.
– Почему так важно, чтобы я поняла? – спросила я рассеянно.
Она пожала плечами:
– Не знаю. Я всегда считала, что, по возможности, люди должны знать правду.
– А, понимаю.
– Вы не возражаете, если я продолжу?
– Да. То есть нет, не возражаю. Продолжайте, пожалуйста. Ведь осталось немного?
– Да. – Она и раздумье смотрела на меня.
– Не беспокойтесь, все в порядке. – Мне даже удалось выжать улыбку. – Честное слово. Можете мне все рассказать. Я совершенно…
– Никто не видел, как он это сделал, – выпалила она. – Уолтер и Борис укладывали лыжи. Я выходила из подъемника, когда услышала страшный крик и поняла, что кричит Лотта. Побежала к спуску, и все, кто был на вершине, побежали следом. Остальные уже стояли там и смотрели вниз. Все кончилось мгновенно. Рэнди почти сразу ринулся за ним. Мартина отбросило на первом же повороте, и он всем телом влетел в дерево. А руки и ноги обвились вокруг ствола.
Я содрогнулась.
– Лыжи – очень опасный спорт. Даже странно, что погибает сравнительно немного людей.
– Боюсь, вы меня не поняли, Руфь, – тихо ответила она.
Голова раскалывалась. Она чего-то ждет от меня, а я совершенно отупела и не понимаю, чего именно. Я вспомнила, как в первый раз пошла смотреть французский фильм, после того как два года учила французский: слова были знакомые, но я не понимала их без титров. А титры мешали слушать. То же самое было сейчас, только я пыталась не сосредоточиться, а отрешиться, провалиться в пустоту.
– Чего я не поняла?
– Совсем непросто погибнуть, катаясь на лыжах. Деревья не стоят сплошной стеной. И справа, и слева было много места, но все говорят, он не пытался свернуть. Летел прямо на дерево, широко расставив ноги.
– Зачем? – спросила я, сжимая голову руками, чтобы унять боль.
– Этого никто не может знать. – Она начала ходить по комнате. – Мы думали, он потерял очки и снег ослепил его, но очки… он их не потерял.
– Ему прописали очки? – спросила я и хихикнула; мне показалось, что это удачная шутка. Смех раздавался издалека, словно из-под воды.
Она остановилась и посмотрела на меня.
– Посидите здесь, Руфь. Я принесу вам чего-нибудь выпить.
Я глупо кивнула.
– Обещайте не двигаться, пока я не вернусь.
– Обещаю не двигаться, пока вы не вернетесь. – Я не могу двинуться, пока вы не вернетесь. Я вообще не могу пошевелиться.
Она вышла и сразу же вернулась. Со стаканом виски и таблеткой аспирина. Я выпила виски, подавилась аспирином, с трудом проглотила его, отдала ей стакан.
– Хотите позвонить домой? Или сразу поедете? Наверное, лучше сообщить родителям не по телефону.
О Боже, родители! Я о них совсем забыла.
– А обязательно им сообщать?
Она вздохнула:
– Руфь, прилягте и отдохните. Сейчас не стоит продолжать разговор. – Она помогла мне встать со стула и перебраться на диван, куда я без возражений легла. – Я соберу ваши вещи. Собственно говоря, все вещи, и наши тоже. Дети не смогут здесь оставаться. А за Уолтером пошлю машину, когда он все тут закончит. Или приедет автобусом.
– Мне очень жаль, что мы причинили вам столько беспокойства, – промямлила я ей вслед.
Она обернулась и хотела что-то сказать, но передумала и молча вышла из комнаты.
Не помню, что происходило потом. Придя в себя, я обнаружила, что сижу на заднем сиденье в машине Штаммов и смотрю в окно. На церковь Св. Марка.
– Нет ! – сказала я.
Три головы повернулись ко мне. У Бориса лицо совсем белое, у Лотты красное, опухшее и некрасивое.
– К сожалению, это правда, Руфь, – сказала Хелен.
Дело не в том, миссис Штамм, что я заснула и забыла, а теперь вспомнила и не хочу поверить. Я не забыла – и не забуду никогда. Но дело в том, что мне теперь с этим жить.
Я с завистью посмотрела на опухшее от слез лицо Лотты.
Может, если бы я удивилась, хотя бы на миг, я тоже смогла бы заплакать.
– Я хотела сказать: нет, я не могу туда идти.
– Придется – рано или поздно.
– В кризисной ситуации все почему-то говорят штампами.
– В кризисной ситуации не до стилистических тонкостей.
– Верно, верно, – ответила я, откинулась на сиденье и закрыла глаза.
– Руфь?
Я открыла глаза.
– Пойти с вами?
– Да.
Она вышла из машины. Я открыла дверцу, она помогла мне выбраться, потом вернулась к багажнику и достала оттуда мой саквояж. Я внезапно рассвирепела, увидев через стекло Лотту, которая сжалась в комочек и опять плакала.
– Чего ты так убиваешься? Это же не твой брат! Миссис Штамм ждала меня на ступеньках дома с саквояжем в руке. Я открыла дверь, и мы начали подниматься по лестнице. Дойдя до середины, я заметила, что иду на цыпочках.
– О Господи! Папа! – прошептала я, когда мы добрались до нашей площадки. – Который час?
– Половина пятого.
– Тогда все в порядке. Он еще дома.
Она кивнула.
– Он поможет мне, – объяснила я. – Сказать маме. Не представляю, что с ней будет.
Я открыла дверь своим ключом. Мамы в кухне не было. Отец сидел за столом и крутил ручку приемника.
– Ха! – воскликнул он. – На день раньше. Не вынесла!
Я помотала головой и прошла вперед, чтобы миссис Штамм могла войти в кухню.
– Папа, познакомься, это миссис Штамм. Он встал и подошел к нам со словами:
– Здравствуйте, очень приятно, – нимало не смутившись оттого, что минуту назад оскорбил ее.
– Мне тоже, – ответила она, протягивая ему руку, – и очень жаль, что при столь печальных обстоятельствах.
– Что? – Он посмотрел на меня. – Каких таких обстоятельствах?
Я попыталась ответить и не смогла. Даже ему. А матери?
– Где твой брат?
– Мистер Кософф, – сказала Хелен, – присядьте, прошу вас.
– Где Мартин? – повторил он, не обращая на нее внимания.
– Папа, сядь, пожалуйста.
– Прекрати! – рявкнул он. – Мне все это не нравится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85