Лотта с другом вернулась после полуночи, когда мы играли в слова. Лотта устала, но была очень хороша: с высокой прической и в черном бархатном платье с широкой юбкой. Они разделись, и Лотта унесла пальто в гардеробную, не взглянув на меня.
– Как вечеринка, Брук? – спросил Уолтер Штамм.
– Неплохо, сэр, но Лотта не в настроении.
– Это неудивительно.
Уолтер смутился, как будто его вопрос звучал бестактно в данных обстоятельствах. Но сами эти обстоятельства казались настолько невероятными, что все остальное воспринималось как должное. Смерть Мартина была не первой, с которой мне пришлось столкнуться, но она мало походила на другие. Я помнила смерть дедушки и бабушки; мой дядя по матери погиб во время войны; моя одноклассница умерла от опухоли мозга. Каждый раз мы подолгу говорили об умерших, только о них, как будто обыденные разговоры были бы оскорблением их памяти, откровенным признанием, что жизнь продолжается и ее бурное течение не оставляет времени для переживаний. Но о смерти Мартина не упоминали. Говорили о чем угодно – о комнатах, сдающихся внаем, о занятиях и даже о тряпках. За весь день имя Мартина возникло в разговоре всего два раза: я случайно произнесла его в споре с Дэвидом, а Хелен Штамм – утром, когда рассказывала мне о приготовлениях к похоронам. «Интересно, – подумала я, – говорят ли о нем дома? Скорее всего ему там как раз воздают должное, а если о ком и не упоминают, так обо мне».
Лотта вернулась в гостиную, и Хелен Штамм налила ей и Бруку вина. Они ненадолго присоединились к нам, но играть уже никому не хотелось. У меня опять стали закрываться глаза, и я вышла из игры задолго до ее окончания. Не помню, в какой момент Хелен сообщила Лотте, что я пока поживу у них и, она надеется, подольше. Никогда не забуду, как Лотта прижала руки к груди, словно в нее вонзили нож, вскочила и выбежала из комнаты.
– Боже мой! – воскликнула Хелен Штамм, нарушив неловкую тишину. – Кто-нибудь понимает, в чем дело? Руфь?
Я покачала головой – и солгала.
– Она сегодня вообще странно себя ведет, – заметила Хелен. – Впрочем, в данных обстоятельствах это не удивительно. Она сердится на вас?
– Не знаю. Возможно. – Я взглянула на Дэвида, но он внимательно изучал содержимое своего бокала. – Наверное, мне лучше с ней поговорить.
Она кивнула. Стряхнув сонливость, я встала. Прежде чем идти в комнату Лотты, умылась холодной водой в кухне. Слегка придя в себя, прошла по коридору, постучала в ее дверь и попросила разрешения войти.
– Входите, – ответила она.
Вид комнаты, как и внешность хозяйки, мало говорил о ее вкусах и пристрастиях. Приятные обои в цветочек, белые кружевные шторы и кружевное покрывало на постели, аккуратный письменный стол, удобный стул перед ним, мягкий голубой ковер на полу, несколько полок с книгами над столом. Все книги обернуты, словно хозяйка боялась, что названия могут выдать ее пристрастия случайному посетителю. А может быть, это было сделано и с намерением украсить комнату. Лотта стояла перед зеркалом со щеткой для волос в руке; мне показалось, она схватила ее минуту назад, чтобы притвориться занятой.
– Можно с тобой поговорить?
– Пожалуйста. – И начала расчесывать волосы, не отрывая взгляда от зеркала.
Я прикрыла дверь и ждала, когда она закончит. Наконец она положила щетку и повернулась ко мне. Лицо выражало ровно столько же, сколько голубой купальный халат, в который она успела переодеться. Я мысленно подготовилась к разговору с ней, но сейчас, взглянув на это спокойное, ничего не выражающее лицо, забыла, что хотела сказать.
– Ты позволишь мне сесть?
Она пожала плечами. Я прислонилась к дверному косяку.
– Лотта… ты не первый человек, которому я не нравлюсь. Но обычно тот, кому не нравлюсь я, не нравится и мне. Или я по крайней мере знаю, почему ко мне так относятся.
Намек на улыбку.
– Мартин тут ни при чем, – сказала я. – Это не имеет к нему отношения?
Улыбка – если это была улыбка – бесследно исчезла.
– Если из-за того, что я тебе сказала в машине… – Она прищурилась, удивившись или задумавшись. – Ты думала, я сделаю вид, что забыла? Притворюсь, что была временно не в себе? Так?
– Да.
– Как видишь, я не забыла. И не стану притворяться, что понятия не имею, почему у меня это вырвалось. Я знаю почему. Если хочешь, могу тебе объяснить.
Она опять пожала плечами. Я вздохнула.
– В том-то и дело, Лотта. Это не так уж важно. Ты невзлюбила меня еще до того, как узнала, что у меня есть брат.
Она не ответила.
– Я угадала?
– Да.
– Почему?
Она резко вздернула подбородок:
– Мы живем в свободной стране.
– Ох, Бога ради, не надо, – раздраженно ответила я. – Я пришла сюда не для того, чтобы узнать прописную истину.
– Я вас не приглашала.
– Прекрасно. – Я рассердилась и повысила голос: – Ты меня не приглашала. Ты не хотела, чтобы я пришла. Ты не предлагала мне комнату в этом доме и не хочешь, чтобы я осталась. Положим, я не останусь. Что дальше? Если я дам тебе слово, что не буду жить здесь, ты сменишь гнев на милость? Поговоришь со мной по-человечески?
– Какие у меня гарантии, что вы не останетесь?
– Чего ты от меня хочешь, Лотта? Может, дать тебе расписку? А потом перекреститься и умереть? За кого ты меня вообще принимаешь? Думаешь, я могу здесь остаться, когда ты ко мне так относишься? Зачем я тогда пришла бы говорить с тобой?
– Допустим, я вам поверю. Что дальше? Я коротко рассмеялась:
– Умрем, но не сдадимся, да? Ответа не последовало.
Я вздохнула:
– Ладно, Лотта. Я просто хочу знать, что тебе так не нравится во мне.
– Все.
Я непонимающе уставилась на нее. Такого я не ожидала.
– Все? Она кивнула.
На этот раз я рассмеялась от смущения. Я была готова услышать, что втерлась в доверие к ее родителям; что подавляла своего брата; что пыталась обманом завоевать ее любовь. Но такое!
– Как только ты увидела меня, так сразу поняла, что я тебе не нравлюсь?
– Почти, но я еще сомневалась.
– А когда сомнения исчезли?
– На озере.
– Я делала там что-нибудь особенно тебе неприятное?
– Все.
Я растерялась. Впрочем, я всегда терялась в ее присутствии. Судорожно попыталась восстановить в памяти те первые несколько дней, но не могла вспомнить ни одного неприятного эпизода.
– Что значит «все»? Я не верю. Так не бывает.
– Тогда зачем спрашивать? – В ее голосе, до сих пор спокойном, прорезалось что-то детское, появились обиженные нотки.
– Но это же глупо! Тебе не нравится все, что я делаю. Не нравится, как я чищу зубы? Как держу нож и вилку?
– Все! – выкрикнула она с ненавистью. – Терпеть вас не могу! Когда вы сюда явились в первый раз, мне не понравилось, с каким видом вы вошли. Будто это ваш дом. Ни капельки страха или волнения, ничего. Я даже подумала, что вы мамина подруга.
Почему-то ее слова звучали так знакомо, хотя я абсолютно точно раньше их не слышала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
– Как вечеринка, Брук? – спросил Уолтер Штамм.
– Неплохо, сэр, но Лотта не в настроении.
– Это неудивительно.
Уолтер смутился, как будто его вопрос звучал бестактно в данных обстоятельствах. Но сами эти обстоятельства казались настолько невероятными, что все остальное воспринималось как должное. Смерть Мартина была не первой, с которой мне пришлось столкнуться, но она мало походила на другие. Я помнила смерть дедушки и бабушки; мой дядя по матери погиб во время войны; моя одноклассница умерла от опухоли мозга. Каждый раз мы подолгу говорили об умерших, только о них, как будто обыденные разговоры были бы оскорблением их памяти, откровенным признанием, что жизнь продолжается и ее бурное течение не оставляет времени для переживаний. Но о смерти Мартина не упоминали. Говорили о чем угодно – о комнатах, сдающихся внаем, о занятиях и даже о тряпках. За весь день имя Мартина возникло в разговоре всего два раза: я случайно произнесла его в споре с Дэвидом, а Хелен Штамм – утром, когда рассказывала мне о приготовлениях к похоронам. «Интересно, – подумала я, – говорят ли о нем дома? Скорее всего ему там как раз воздают должное, а если о ком и не упоминают, так обо мне».
Лотта вернулась в гостиную, и Хелен Штамм налила ей и Бруку вина. Они ненадолго присоединились к нам, но играть уже никому не хотелось. У меня опять стали закрываться глаза, и я вышла из игры задолго до ее окончания. Не помню, в какой момент Хелен сообщила Лотте, что я пока поживу у них и, она надеется, подольше. Никогда не забуду, как Лотта прижала руки к груди, словно в нее вонзили нож, вскочила и выбежала из комнаты.
– Боже мой! – воскликнула Хелен Штамм, нарушив неловкую тишину. – Кто-нибудь понимает, в чем дело? Руфь?
Я покачала головой – и солгала.
– Она сегодня вообще странно себя ведет, – заметила Хелен. – Впрочем, в данных обстоятельствах это не удивительно. Она сердится на вас?
– Не знаю. Возможно. – Я взглянула на Дэвида, но он внимательно изучал содержимое своего бокала. – Наверное, мне лучше с ней поговорить.
Она кивнула. Стряхнув сонливость, я встала. Прежде чем идти в комнату Лотты, умылась холодной водой в кухне. Слегка придя в себя, прошла по коридору, постучала в ее дверь и попросила разрешения войти.
– Входите, – ответила она.
Вид комнаты, как и внешность хозяйки, мало говорил о ее вкусах и пристрастиях. Приятные обои в цветочек, белые кружевные шторы и кружевное покрывало на постели, аккуратный письменный стол, удобный стул перед ним, мягкий голубой ковер на полу, несколько полок с книгами над столом. Все книги обернуты, словно хозяйка боялась, что названия могут выдать ее пристрастия случайному посетителю. А может быть, это было сделано и с намерением украсить комнату. Лотта стояла перед зеркалом со щеткой для волос в руке; мне показалось, она схватила ее минуту назад, чтобы притвориться занятой.
– Можно с тобой поговорить?
– Пожалуйста. – И начала расчесывать волосы, не отрывая взгляда от зеркала.
Я прикрыла дверь и ждала, когда она закончит. Наконец она положила щетку и повернулась ко мне. Лицо выражало ровно столько же, сколько голубой купальный халат, в который она успела переодеться. Я мысленно подготовилась к разговору с ней, но сейчас, взглянув на это спокойное, ничего не выражающее лицо, забыла, что хотела сказать.
– Ты позволишь мне сесть?
Она пожала плечами. Я прислонилась к дверному косяку.
– Лотта… ты не первый человек, которому я не нравлюсь. Но обычно тот, кому не нравлюсь я, не нравится и мне. Или я по крайней мере знаю, почему ко мне так относятся.
Намек на улыбку.
– Мартин тут ни при чем, – сказала я. – Это не имеет к нему отношения?
Улыбка – если это была улыбка – бесследно исчезла.
– Если из-за того, что я тебе сказала в машине… – Она прищурилась, удивившись или задумавшись. – Ты думала, я сделаю вид, что забыла? Притворюсь, что была временно не в себе? Так?
– Да.
– Как видишь, я не забыла. И не стану притворяться, что понятия не имею, почему у меня это вырвалось. Я знаю почему. Если хочешь, могу тебе объяснить.
Она опять пожала плечами. Я вздохнула.
– В том-то и дело, Лотта. Это не так уж важно. Ты невзлюбила меня еще до того, как узнала, что у меня есть брат.
Она не ответила.
– Я угадала?
– Да.
– Почему?
Она резко вздернула подбородок:
– Мы живем в свободной стране.
– Ох, Бога ради, не надо, – раздраженно ответила я. – Я пришла сюда не для того, чтобы узнать прописную истину.
– Я вас не приглашала.
– Прекрасно. – Я рассердилась и повысила голос: – Ты меня не приглашала. Ты не хотела, чтобы я пришла. Ты не предлагала мне комнату в этом доме и не хочешь, чтобы я осталась. Положим, я не останусь. Что дальше? Если я дам тебе слово, что не буду жить здесь, ты сменишь гнев на милость? Поговоришь со мной по-человечески?
– Какие у меня гарантии, что вы не останетесь?
– Чего ты от меня хочешь, Лотта? Может, дать тебе расписку? А потом перекреститься и умереть? За кого ты меня вообще принимаешь? Думаешь, я могу здесь остаться, когда ты ко мне так относишься? Зачем я тогда пришла бы говорить с тобой?
– Допустим, я вам поверю. Что дальше? Я коротко рассмеялась:
– Умрем, но не сдадимся, да? Ответа не последовало.
Я вздохнула:
– Ладно, Лотта. Я просто хочу знать, что тебе так не нравится во мне.
– Все.
Я непонимающе уставилась на нее. Такого я не ожидала.
– Все? Она кивнула.
На этот раз я рассмеялась от смущения. Я была готова услышать, что втерлась в доверие к ее родителям; что подавляла своего брата; что пыталась обманом завоевать ее любовь. Но такое!
– Как только ты увидела меня, так сразу поняла, что я тебе не нравлюсь?
– Почти, но я еще сомневалась.
– А когда сомнения исчезли?
– На озере.
– Я делала там что-нибудь особенно тебе неприятное?
– Все.
Я растерялась. Впрочем, я всегда терялась в ее присутствии. Судорожно попыталась восстановить в памяти те первые несколько дней, но не могла вспомнить ни одного неприятного эпизода.
– Что значит «все»? Я не верю. Так не бывает.
– Тогда зачем спрашивать? – В ее голосе, до сих пор спокойном, прорезалось что-то детское, появились обиженные нотки.
– Но это же глупо! Тебе не нравится все, что я делаю. Не нравится, как я чищу зубы? Как держу нож и вилку?
– Все! – выкрикнула она с ненавистью. – Терпеть вас не могу! Когда вы сюда явились в первый раз, мне не понравилось, с каким видом вы вошли. Будто это ваш дом. Ни капельки страха или волнения, ничего. Я даже подумала, что вы мамина подруга.
Почему-то ее слова звучали так знакомо, хотя я абсолютно точно раньше их не слышала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85