Однако лорд Сен-Обэн, вероятно, захочет, чтобы тебе помогал лекарь.
– Да где же его взять? – пожав плечами, спросила Дженевра. – Разве что в Барнстепле, а то и дальше. Я буду рада довериться старой Мариел, раз уж ее так хорошо рекомендуют.
– Ладно, моя уточка, и, если ты хочешь, я могу выкармливать твоего младенца как своего собственного.
Дженевра закончила одеваться, а Мег снова заправляла ее волосы под чепец.
– Я подумаю об этом, Мег. – Дженевра положила руку на грудь. – Я знаю, что леди не должны этого делать, но мне самой хочется кормить своего ребенка.
Она видела много женщин, кормивших младенцев, на лицах их всегда было одно выражение – нежности и блаженства. Дженевре хотелось испытать все радости материнства.
– Ну, миледи, – с сомнением в голосе произнесла Мег, которая ныне больше пеклась о достоинстве своей хозяйки, чем сама Дженевра. – Вдруг вас люди осудят – дескать, только простым бабам пристало выкармливать своим молоком младенцев. А вам надо будет просто перетянуть грудь, чтобы молоко пропало.
– Но к чему такое расточительство, Мег? Наверное, Господь хотел, чтобы все женщины кормили своих детей, иначе он не дал бы им грудь.
– Это верно, миледи. Но человек не всегда делает то, что велит Господь. Негоже быть кормилицей знатной даме.
– Гоже или негоже, а я выкормлю своего ребенка сама! – заупрямилась Дженевра.
– Это мы еще поглядим.
– Хорошо, поглядим. Времени впереди много.
– И то правда, уточка моя. Ну вот, – окончательно подколов волосы Дженевры, сказала Мег, – вот ты и готова. Я только наложу немного мази тебе на губу.
– Она больше не кровоточит. Надеюсь, никто не заметит.
– Тут и замечать нечего. У тебя такой вид, словно тебя крепко поцеловали, и это на самом деле так. Может, так и нужно. А если вы будете выглядеть веселыми на ужине, все зловредные сплетни прекратятся.
– Да, – задумчиво согласилась Дженевра. Зазвонил колокол, чуть раньше обычного сзывающий обитателей замка на ужин. «Роберт будет ждать меня у подножия лестницы. Его герольд возвестит о нашем приходе, а паж поднесет воду для омовения рук. В Мерлинскрэге почти не соблюдают церемоний, но сегодня этикет нарушать не стоит. Ведь все, начиная с Мартина до самого последнего лакея, встревожены». Дженевра от души радовалась, что Дрого и его свита наконец-то убрались. Ей было противно сидеть рядом с ним за столом и смотреть, как его люди слоняются по всему большому залу.
Как только Роберт взял ее за руку, чтобы проводить на место, все неприятные воспоминания развеялись.
«Он дома, и я ношу его ребенка». Руки их встретились, и счастье безудержным потоком захлестнуло ее.
На следующий день Дженевра вспомнила про ларец, который Мартин принес с чердака. Роберт его не заметил.
Прошлой ночью он пришел к ней, когда она уже засыпала, и они не занимались любовью. Это разочаровало Дженевру, но слегка. «Спасибо, хоть в гардеробную не убежал», – подумала она.
Роберт ушел рано, ему не терпелось поскорее проверить гарнизон и выяснить, как управляющий и судебный пристав несли свою службу за время его отсутствия. Дженевра предполагала, что он вскоре обнаружит некоторые изменения в управлении поместьем, которые она внесла.
Она осталась одна. Даже собаки, ее спасители, убежали вслед за хозяином.
Дженевра решила, что наступило самое подходящее время для исследования ларца. Статуя Девы Марии смотрелась в нише превосходно. Она помолилась ей прошлой ночью и почувствовала себя ближе к матери – впервые за многие годы.
Ларец не запирался, однако его покатая крышка сидела очень плотно. Она открыла его с помощью небольшого острого ножа, которым Роберт вскрывал печати, и принялась извлекать из ларца его содержимое и раскладывать на столе. Вынув бумаги, она заметила прятавшийся под ними черный бархатный кошелек. Дженевра вытащила его и взвесила на руке. Он был не слишком тяжелый, но и не легкий. Дрожащими от нетерпения руками, она развязала тесемки и высыпала содержимое на стол.
Само по себе сияние золота и драгоценных камней ее не удивило. Равно как и наличие пяти золотых монет, в которых она узнала деньги, отчеканенные на двадцать четвертом году правления короля, во время мятежа знатнейших дворян, в 1351 году, когда беременная Маргарет Хескит оставила королевский двор. И в этом же году родилась Дженевра.
Она внимательно рассмотрела рисунок на монетах – военный корабль, выбитый в память о победе при Слау, и доспехи Эдварда, на которых английские леопарды чередовались с французскими лилиями. Видимо, мать Дженевры хранила в ларце свой тайный запас.
Дженевру, знавшую толк в драгоценностях, поразила тонкость работы. Особенно хорош был медальон на цепочке – затейливо оправленный золотой цветок с большим бриллиантом в центре и маленькими изумрудами вместо листьев. Она долго не сводила глаз с медальона, потом стала рассматривать золотые кольца – одно с печаткой, а другое сплошь усыпанное сверкающими бриллиантами. Оба эти кольца также выпали из сумочки. Волнение пронзило Дженевру.
«Обручальное кольцо? И чья же это печать? И что в таинственном медальоне?» Она нажала на застежку, и обе створки раскрылись. «Локон. Волосы каштановые, как у меня. У матери волосы были светлее, с золотистым блеском. Неужели это волосы моего отца?»
За всю свою жизнь Дженевра ни разу не видела ничего имевшего хоть какое-то отношение к отцу. Она дрожащими пальцами прикоснулась к локону. Пряди были жесткие, как проволока, да, это мужские волосы, а не женские.
Она застегнула медальон и принялась заново рассматривать его. Дорогая вещица. Сделана на заказ.
И бриллиантовое кольцо тоже – Дженевра никогда не видела, чтобы мать носила это кольцо, впрочем, она была слишком маленькой, чтобы присматриваться к драгоценностям.
Дженевра надела кольцо на палец правой руки. Оно пришлось ей почти впору и показалось намного легче, чем тяжелое обручальное кольцо, которое надел ей на палец Роберт.
Она посмотрела на оба кольца, потом поднесла к губам свое обручальное и поцеловала его. «Меня не обременяет его вес – оно служит мне постоянным напоминанием, что я замужем за человеком, которого люблю и начинаю понимать все глубже».
Дженевра взяла медальон и застегнула цепочку вокруг шеи. При каждом вздохе камни ярко вспыхивали у нее на груди, но зеркало слегка приглушало их блеск. Она коснулась медальона правой рукой, и кольцо матери сверкнуло множеством огней.
Дженевра принялась изучать тяжелую печать на другом кольце. Девиз она не узнала, однако он соответствовал небольшому украшению на обратной стороне медальона. Сначала Дженевра не разобрала, что это такое, но теперь, с помощью более крупной гравюры на печатке, она рассмотрела, что это зубчатый кружок, похожий на колесико шпоры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
– Да где же его взять? – пожав плечами, спросила Дженевра. – Разве что в Барнстепле, а то и дальше. Я буду рада довериться старой Мариел, раз уж ее так хорошо рекомендуют.
– Ладно, моя уточка, и, если ты хочешь, я могу выкармливать твоего младенца как своего собственного.
Дженевра закончила одеваться, а Мег снова заправляла ее волосы под чепец.
– Я подумаю об этом, Мег. – Дженевра положила руку на грудь. – Я знаю, что леди не должны этого делать, но мне самой хочется кормить своего ребенка.
Она видела много женщин, кормивших младенцев, на лицах их всегда было одно выражение – нежности и блаженства. Дженевре хотелось испытать все радости материнства.
– Ну, миледи, – с сомнением в голосе произнесла Мег, которая ныне больше пеклась о достоинстве своей хозяйки, чем сама Дженевра. – Вдруг вас люди осудят – дескать, только простым бабам пристало выкармливать своим молоком младенцев. А вам надо будет просто перетянуть грудь, чтобы молоко пропало.
– Но к чему такое расточительство, Мег? Наверное, Господь хотел, чтобы все женщины кормили своих детей, иначе он не дал бы им грудь.
– Это верно, миледи. Но человек не всегда делает то, что велит Господь. Негоже быть кормилицей знатной даме.
– Гоже или негоже, а я выкормлю своего ребенка сама! – заупрямилась Дженевра.
– Это мы еще поглядим.
– Хорошо, поглядим. Времени впереди много.
– И то правда, уточка моя. Ну вот, – окончательно подколов волосы Дженевры, сказала Мег, – вот ты и готова. Я только наложу немного мази тебе на губу.
– Она больше не кровоточит. Надеюсь, никто не заметит.
– Тут и замечать нечего. У тебя такой вид, словно тебя крепко поцеловали, и это на самом деле так. Может, так и нужно. А если вы будете выглядеть веселыми на ужине, все зловредные сплетни прекратятся.
– Да, – задумчиво согласилась Дженевра. Зазвонил колокол, чуть раньше обычного сзывающий обитателей замка на ужин. «Роберт будет ждать меня у подножия лестницы. Его герольд возвестит о нашем приходе, а паж поднесет воду для омовения рук. В Мерлинскрэге почти не соблюдают церемоний, но сегодня этикет нарушать не стоит. Ведь все, начиная с Мартина до самого последнего лакея, встревожены». Дженевра от души радовалась, что Дрого и его свита наконец-то убрались. Ей было противно сидеть рядом с ним за столом и смотреть, как его люди слоняются по всему большому залу.
Как только Роберт взял ее за руку, чтобы проводить на место, все неприятные воспоминания развеялись.
«Он дома, и я ношу его ребенка». Руки их встретились, и счастье безудержным потоком захлестнуло ее.
На следующий день Дженевра вспомнила про ларец, который Мартин принес с чердака. Роберт его не заметил.
Прошлой ночью он пришел к ней, когда она уже засыпала, и они не занимались любовью. Это разочаровало Дженевру, но слегка. «Спасибо, хоть в гардеробную не убежал», – подумала она.
Роберт ушел рано, ему не терпелось поскорее проверить гарнизон и выяснить, как управляющий и судебный пристав несли свою службу за время его отсутствия. Дженевра предполагала, что он вскоре обнаружит некоторые изменения в управлении поместьем, которые она внесла.
Она осталась одна. Даже собаки, ее спасители, убежали вслед за хозяином.
Дженевра решила, что наступило самое подходящее время для исследования ларца. Статуя Девы Марии смотрелась в нише превосходно. Она помолилась ей прошлой ночью и почувствовала себя ближе к матери – впервые за многие годы.
Ларец не запирался, однако его покатая крышка сидела очень плотно. Она открыла его с помощью небольшого острого ножа, которым Роберт вскрывал печати, и принялась извлекать из ларца его содержимое и раскладывать на столе. Вынув бумаги, она заметила прятавшийся под ними черный бархатный кошелек. Дженевра вытащила его и взвесила на руке. Он был не слишком тяжелый, но и не легкий. Дрожащими от нетерпения руками, она развязала тесемки и высыпала содержимое на стол.
Само по себе сияние золота и драгоценных камней ее не удивило. Равно как и наличие пяти золотых монет, в которых она узнала деньги, отчеканенные на двадцать четвертом году правления короля, во время мятежа знатнейших дворян, в 1351 году, когда беременная Маргарет Хескит оставила королевский двор. И в этом же году родилась Дженевра.
Она внимательно рассмотрела рисунок на монетах – военный корабль, выбитый в память о победе при Слау, и доспехи Эдварда, на которых английские леопарды чередовались с французскими лилиями. Видимо, мать Дженевры хранила в ларце свой тайный запас.
Дженевру, знавшую толк в драгоценностях, поразила тонкость работы. Особенно хорош был медальон на цепочке – затейливо оправленный золотой цветок с большим бриллиантом в центре и маленькими изумрудами вместо листьев. Она долго не сводила глаз с медальона, потом стала рассматривать золотые кольца – одно с печаткой, а другое сплошь усыпанное сверкающими бриллиантами. Оба эти кольца также выпали из сумочки. Волнение пронзило Дженевру.
«Обручальное кольцо? И чья же это печать? И что в таинственном медальоне?» Она нажала на застежку, и обе створки раскрылись. «Локон. Волосы каштановые, как у меня. У матери волосы были светлее, с золотистым блеском. Неужели это волосы моего отца?»
За всю свою жизнь Дженевра ни разу не видела ничего имевшего хоть какое-то отношение к отцу. Она дрожащими пальцами прикоснулась к локону. Пряди были жесткие, как проволока, да, это мужские волосы, а не женские.
Она застегнула медальон и принялась заново рассматривать его. Дорогая вещица. Сделана на заказ.
И бриллиантовое кольцо тоже – Дженевра никогда не видела, чтобы мать носила это кольцо, впрочем, она была слишком маленькой, чтобы присматриваться к драгоценностям.
Дженевра надела кольцо на палец правой руки. Оно пришлось ей почти впору и показалось намного легче, чем тяжелое обручальное кольцо, которое надел ей на палец Роберт.
Она посмотрела на оба кольца, потом поднесла к губам свое обручальное и поцеловала его. «Меня не обременяет его вес – оно служит мне постоянным напоминанием, что я замужем за человеком, которого люблю и начинаю понимать все глубже».
Дженевра взяла медальон и застегнула цепочку вокруг шеи. При каждом вздохе камни ярко вспыхивали у нее на груди, но зеркало слегка приглушало их блеск. Она коснулась медальона правой рукой, и кольцо матери сверкнуло множеством огней.
Дженевра принялась изучать тяжелую печать на другом кольце. Девиз она не узнала, однако он соответствовал небольшому украшению на обратной стороне медальона. Сначала Дженевра не разобрала, что это такое, но теперь, с помощью более крупной гравюры на печатке, она рассмотрела, что это зубчатый кружок, похожий на колесико шпоры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58