Да и
требуются-то журналисту пустяки, просто-таки бытовые
подробности, типа того, пронумерованы ли в КГБ двери
кабинетов или же нет...
- Пронумерованы, - отвечал Трепетов хмуро. - Все.
Исключение - сортиры.
- Вот, чудненько, - кивал француз. - Далее. Какого
цвета стены, сколько оперативных сотрудников находится в
одном помещении, существуют ли между ними внеслужебные
отношения, размер зарплаты председателя и охранника в
следственном изоляторе "Лефортово"...
Тут Трепетов покрылся обильным потом.
- Существуют ли какие-либо трения с прокуратурой... -
продолжал француз. - Да чушь, в общем, гуманитарная! Уж что-
что, а эти детали компетентные ребята знают доподлинно. А
бельгиец - вот идиот!- платит за этот воздух двадцать тысяч
долларов США, понимаешь?.. Богатый он, может, оттого и
любопытный...
- А почему с таким предложением он вышел именно на
тебя? - проглотив пиво, задал Трепетов топорный вопрос.
- Ну, мы же с тобой общаемся, - пожал плечами француз.
- В том числе, и на приемах в посольствах. И никакого
секрета из своих дружеских отношений двух журналистов, по-
моему, не делаем. Коллега же мой справедливо полагает, что
все русские представители на Западе - шпионы. Или прямые,
или косвенные. Разве не так? А потому и попросил меня...
И сверкнуло тогда в затуманенном похмельем мозгу
Трепетова, сверкнуло ясной и пронзительной молнией: сегодня
же сообщить начальству о гаденьком предложении верткого
агентишки!.. Без промедлений!
Молния, однако, угасла во мраке сомнений: каким образом
расценят подобный эпизод в высоких кабинетах? Ведь разговор
подобного рода вероятен с личностью морально разложенной, не
сумевшей выдержать определенной дистанции, в чем-то
проколовшейся, подставившей себя...
На крайний случай имелся защитник - тесть-генерал КГБ, но
ныне тесть пребывал на пенсии, а пенсионер доблестных
органов - не просто политический труп, но даже возможный
враг, ибо его праздный статус служит порою большой головной
болью для секретных ведомств. Болтливы становятся
пенсионеры, не связанные прежними жесткими обязательствами;
позволяют себе и порассуждать, и предаться вредным
воспоминаниям о боевом прошлом...
И тут же полыхнула вторая молния: двадцать тысяч
зеленых! Состояние!
- И... что ему надо конкретно? - как можно небрежнее
вопросил Трепетов.
- Я же сказал...
- Повтори.
И француз повторил.
- Готовь деньги, - крякнув, вынес Трепетов резюме.
- А мне?.. - поинтересовался француз неопределенно.
- Три процента, - улыбнулся Трепетов с натугой. - Как
посреднику.
- Имей совесть, Алекс.
- Шучу. Двадцать.
- У нас ведь пятьдесят на пятьдесят...
- У меня большие материальные затруднения.
- Ну, хотя бы двадцать пять...
- Черт с тобой!
От общей информации неведомый бельгиец перешел к
подробностям, освещение которых представляло вопиющий
криминал, но Трепетов заставлял себя лишь болезненно
догадываться о подлинных заказчиках передаваемых им
сведений, которые касались уже не только цвета или орнамента
линолеума в секретных ведомствах СССР...
Как безнадежный больной, он заставлял себя
самообманываться, надеяться на некое чудо, хотя сознание
опытного, в общем, разведчика, подсказывало, что трясина над
его головой сомкнулась глухо, и обратного хода нет.
В свою очередь, француз выдавал информацию встречную,
ценности чрезвычайной, и при очередном своем визите в
Москву, Трепетов, каждый раз отправлявшийся на родину с
чувством камикадзе, получил орден, внеочередную звезду на
погоны и - новую огромную квартиру с двумя туалетными
комнатами и холлом, где можно было устроить небольшой
спортзал.
В какой-то момент чувство неотвязного страха и
депрессивной подавленности преодолела логика и смелость
профессионала.
Трепетов сам вызвал француза на жесткий разговор, где не было
место актерству и лицемерию, после чего они превратились в
парнеров, играющих на пасах в одни ворота. Сумму гонораров,
не обремененных никакими процентными отчислениями, Трепетов
назначал уже сам, деньги КГБ, отпущенные на француза без
церемоний забирал себе, с полного, впрочем, одобрения псевдо-
агента; а на встрече с ответственным сотрудником ЦРУ,
курировавшим его, теперь уже "крота", потребовал в качестве
гарантии будущее американское гражданство, в предоставлении
которого его твердо заверили.
Остатки же всякого страха улетучились с развалом той страны,
которой он когда-то искренне служил; где было пионерское
безмятежное детство, комсомольская юность, воинская присяга,
партийные и чекистские клятвы, ну и прочие "взвейтесь-
развейтесь".
После же свершенной криминальной революции, к тем, кто сидел
в зданиях на Лубянке, понесли коррумпированные преступные
кланы мешки денег, и он, предавший систему, а, значит, и и
идею ее, еще давно, уже с холодной брезгливостью наблюдал за
теми, кто совершал по сути то же отступничество, не
сопряженное, однако, практически ни с каким риском.
Держава превращалась в некое географическое понятие, где всем
командовали откровенные бандиты и их облеченные властью
наместники. Преступность уверенно занимала позиции не только
в административной вертикали, но даже в промышленности и
средствах информации.
Иерархия лагерного устройства с ее якобы исполняющими
официальный закон "ментами", всесильными "ворами в законе",
приближенными к ним "блатными" и "мужиками"-трудягами, -
стала конкретной моделью целого общества, воспринявшего
подобную метаморфозу, как данность, причем, естественную.
И вот тогда-то оборвались последние нити, связывающие
его с этой землей, и теперь он был безраздельно свободен в
своих обязательствах, в том числе, и в моральных, перед
заповедником бандитов, гордо именующим себя Россией, а на
самом же деле никакой Россией не являвшимся.
Конгломерат, представлявший собою очередное торжество
демонизма, ухищренно самоистязался и деградировал, с
легкостью отринув ненужную теперь культуру и традиции,
подмененные заокеанскими эрзацами, и всецело, как полагал
Трепетов, управлялся точными руководящими указаниями,
поступавшими из известного всему миру пригорода Вашингтона.
С другой стороны, если и справились американцы с
исторической задачей уничтожения коммунизма, то вряд ли были
продуманы ими все последствия такого уничтожения, - пусть и
гениального, практически бескровного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
требуются-то журналисту пустяки, просто-таки бытовые
подробности, типа того, пронумерованы ли в КГБ двери
кабинетов или же нет...
- Пронумерованы, - отвечал Трепетов хмуро. - Все.
Исключение - сортиры.
- Вот, чудненько, - кивал француз. - Далее. Какого
цвета стены, сколько оперативных сотрудников находится в
одном помещении, существуют ли между ними внеслужебные
отношения, размер зарплаты председателя и охранника в
следственном изоляторе "Лефортово"...
Тут Трепетов покрылся обильным потом.
- Существуют ли какие-либо трения с прокуратурой... -
продолжал француз. - Да чушь, в общем, гуманитарная! Уж что-
что, а эти детали компетентные ребята знают доподлинно. А
бельгиец - вот идиот!- платит за этот воздух двадцать тысяч
долларов США, понимаешь?.. Богатый он, может, оттого и
любопытный...
- А почему с таким предложением он вышел именно на
тебя? - проглотив пиво, задал Трепетов топорный вопрос.
- Ну, мы же с тобой общаемся, - пожал плечами француз.
- В том числе, и на приемах в посольствах. И никакого
секрета из своих дружеских отношений двух журналистов, по-
моему, не делаем. Коллега же мой справедливо полагает, что
все русские представители на Западе - шпионы. Или прямые,
или косвенные. Разве не так? А потому и попросил меня...
И сверкнуло тогда в затуманенном похмельем мозгу
Трепетова, сверкнуло ясной и пронзительной молнией: сегодня
же сообщить начальству о гаденьком предложении верткого
агентишки!.. Без промедлений!
Молния, однако, угасла во мраке сомнений: каким образом
расценят подобный эпизод в высоких кабинетах? Ведь разговор
подобного рода вероятен с личностью морально разложенной, не
сумевшей выдержать определенной дистанции, в чем-то
проколовшейся, подставившей себя...
На крайний случай имелся защитник - тесть-генерал КГБ, но
ныне тесть пребывал на пенсии, а пенсионер доблестных
органов - не просто политический труп, но даже возможный
враг, ибо его праздный статус служит порою большой головной
болью для секретных ведомств. Болтливы становятся
пенсионеры, не связанные прежними жесткими обязательствами;
позволяют себе и порассуждать, и предаться вредным
воспоминаниям о боевом прошлом...
И тут же полыхнула вторая молния: двадцать тысяч
зеленых! Состояние!
- И... что ему надо конкретно? - как можно небрежнее
вопросил Трепетов.
- Я же сказал...
- Повтори.
И француз повторил.
- Готовь деньги, - крякнув, вынес Трепетов резюме.
- А мне?.. - поинтересовался француз неопределенно.
- Три процента, - улыбнулся Трепетов с натугой. - Как
посреднику.
- Имей совесть, Алекс.
- Шучу. Двадцать.
- У нас ведь пятьдесят на пятьдесят...
- У меня большие материальные затруднения.
- Ну, хотя бы двадцать пять...
- Черт с тобой!
От общей информации неведомый бельгиец перешел к
подробностям, освещение которых представляло вопиющий
криминал, но Трепетов заставлял себя лишь болезненно
догадываться о подлинных заказчиках передаваемых им
сведений, которые касались уже не только цвета или орнамента
линолеума в секретных ведомствах СССР...
Как безнадежный больной, он заставлял себя
самообманываться, надеяться на некое чудо, хотя сознание
опытного, в общем, разведчика, подсказывало, что трясина над
его головой сомкнулась глухо, и обратного хода нет.
В свою очередь, француз выдавал информацию встречную,
ценности чрезвычайной, и при очередном своем визите в
Москву, Трепетов, каждый раз отправлявшийся на родину с
чувством камикадзе, получил орден, внеочередную звезду на
погоны и - новую огромную квартиру с двумя туалетными
комнатами и холлом, где можно было устроить небольшой
спортзал.
В какой-то момент чувство неотвязного страха и
депрессивной подавленности преодолела логика и смелость
профессионала.
Трепетов сам вызвал француза на жесткий разговор, где не было
место актерству и лицемерию, после чего они превратились в
парнеров, играющих на пасах в одни ворота. Сумму гонораров,
не обремененных никакими процентными отчислениями, Трепетов
назначал уже сам, деньги КГБ, отпущенные на француза без
церемоний забирал себе, с полного, впрочем, одобрения псевдо-
агента; а на встрече с ответственным сотрудником ЦРУ,
курировавшим его, теперь уже "крота", потребовал в качестве
гарантии будущее американское гражданство, в предоставлении
которого его твердо заверили.
Остатки же всякого страха улетучились с развалом той страны,
которой он когда-то искренне служил; где было пионерское
безмятежное детство, комсомольская юность, воинская присяга,
партийные и чекистские клятвы, ну и прочие "взвейтесь-
развейтесь".
После же свершенной криминальной революции, к тем, кто сидел
в зданиях на Лубянке, понесли коррумпированные преступные
кланы мешки денег, и он, предавший систему, а, значит, и и
идею ее, еще давно, уже с холодной брезгливостью наблюдал за
теми, кто совершал по сути то же отступничество, не
сопряженное, однако, практически ни с каким риском.
Держава превращалась в некое географическое понятие, где всем
командовали откровенные бандиты и их облеченные властью
наместники. Преступность уверенно занимала позиции не только
в административной вертикали, но даже в промышленности и
средствах информации.
Иерархия лагерного устройства с ее якобы исполняющими
официальный закон "ментами", всесильными "ворами в законе",
приближенными к ним "блатными" и "мужиками"-трудягами, -
стала конкретной моделью целого общества, воспринявшего
подобную метаморфозу, как данность, причем, естественную.
И вот тогда-то оборвались последние нити, связывающие
его с этой землей, и теперь он был безраздельно свободен в
своих обязательствах, в том числе, и в моральных, перед
заповедником бандитов, гордо именующим себя Россией, а на
самом же деле никакой Россией не являвшимся.
Конгломерат, представлявший собою очередное торжество
демонизма, ухищренно самоистязался и деградировал, с
легкостью отринув ненужную теперь культуру и традиции,
подмененные заокеанскими эрзацами, и всецело, как полагал
Трепетов, управлялся точными руководящими указаниями,
поступавшими из известного всему миру пригорода Вашингтона.
С другой стороны, если и справились американцы с
исторической задачей уничтожения коммунизма, то вряд ли были
продуманы ими все последствия такого уничтожения, - пусть и
гениального, практически бескровного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76