.. Длинная рваная
рана тянулась от лба ее к темени. Короста замерзшей крови
залепила глазницу и волосы.
Ему захотелось завыть. В голос. Как умирающему в зимних
горах волку. За что?! Неужели ему вовсе не суждено счастья?!
Она лежала в снегу, как красивая сломанная кукла, а он
стоял над ней и беззвучно рыдал, не зная, кого винить и кого
проклинать... Судьбу? Себя? Краузе? Карму?..
Среди покореженных от взрыва, видимо, газохранилища, машин,
он обнаружил единственный уцелевший "линкольн" с треснувшим
лобовым стеклом и, взломав рулевую колонку, накоротко
соединил провода, пустив двигатель. После, лавируя между
завалами кирпича, вывел машину на заснеженную дорогу.
А через два часа, бросив "линкольн" возле крохотной
железнодорожной станции, он сел на поезд, идущий в Вену.
АЛЕКСЕЙ ТРЕПЕТОВ
Трепетов очнулся от пробиравшего все его тело мороза на скамье
возле старого парка, некогда разделявщего восточный и
западный Берлин.
С трудом встал, стуча зубами от озноба. Сознание
постепенно освобождалось от дурмана, и он начинал уяснять,
что каким-то чудом остался в живых, и позади страшный
подвал, гулкие голоса допрашивающих, доносившиеся сквозь
наркотическую пелену, сонливое безволие и темные
бессознательные провалы памяти...
Сгибы локтей ныли тупой, неотвязной болью. Он посмотрел на
запястья рук, увидев наплывы багрово-черных синяков,
тянущиеся к ладоням... Да, искололи его изрядно и
безжалостно...
В куртке обнаружился паспорт и - сберегательная
банковская книжка.
Дрожащими пальцами он перелистал ее страницы. Так и есть! Эти
сволочи ограбили его вчистую! Но когда, как?! И зачем все
свои деньги надо было держать на одном счету?! Идиот! Сложил
все яйца в одну корзину!
Вот тебе и дивные тропические острова, вот тебе креветки и
креолки...
Да и чего ради он сунулся в этот треклятый Берлин! И куда
теперь идти? И кто он теперь? Продрогший, еле волочащий ноги
нищий!
Единственный человек, к которому он когда-то и мог обратиться -
Виктор, но сейчас любой телефонный звонок бывшему лже-агенту
несет в себе самоубийственную опасность, ибо парень, похоже,
соскочил с крючка, связавшись с теми, от кого ему,
Трепетову, бессмысленно ждать пощады.
Усилием воли превозмогая обморочную слабость, он доковылял до
дороги, где остановил полицейскую машину, и уже через
считанные минуты сидел в участке, рассказывая компетентному
лицу о похищении его злоумышленниками, демонстрируя
исколотые руки и - банковскую книжку с погашенным счетом...
- Это - наверняка русские, - глубокомысленно выпячивая
губу, предполагал дознаватель. - Кого из своих
соотечественников вы знаете здесь?.. С кем поддерживали
связи?
- Ни с кем! Я хочу восстановить счет! - напирал
Трепетов. - Вы должны мне помочь!
- Мы составим необходимые документы, проведем
расследование... Однако - вопрос. Речь идет о внушительной
сумме. И мы обязаны знать о природе происхождения таких
средств...
Ночевал Трепетов в одиночной камере участка.
Засунув пальчик в безжалостные шестерни полицейского
механизма, он теперь удрученно размышлял, как бы механизм
этот не оттяпал ему всю руку, а то и вовсе не затянул бы со
всеми потрохами в жернова своего непривлекательного чрева...
На том мы с бывшим полковником советской разведки и
распрощаемся.
МИХАИЛ АВЕРИН
В маленькой русской церкви, расположенной на одной из
узеньких улиц Карлсхорста, шла служба.
Окрестившийся здесь всего два дня назад, Миша Аверин, стоял ныне в
толпе верующих, внимая священнику.
Что заставило его оказаться здесь? Интуитивное стремление
найти какую-то опору в зыбкой неопреденности своего бытия?
Избежание смерти, неотвратимую угрозу которой он
почувствовал в подвале виллы, среди жутких типов, способных
отрезать голову, не моргнув стылым взором профессиональных
убийц? Но что привело его в тот подвал? Как ни крути -
собственная корысть, коварство и еще куча разнообразной
дряни, накопившейся в душе и - основательно уже душу
разъевшей...
Он помнил, как из подземелья его привели в огромный
кабинет с мраморным полом, закопченной пастью камина, с
растрескавшейс паутиной лепкой карнизов потолка.. Матовые
стекла витражей лили преобразованный их замутненностью
неверный, водянистый свет из стрельчатых проемов окон на
портреты рыцарей, дам и старинную черного дерева мебель,
составленную из стульев-тронов с грубой кожей сидений и
мрачного как надгробие письменного стола, перечеркнутого
опрокинутой со стены тенью распятья.
За столом сидел знакомый темноглазый лысоватый человек с
бледным, ожесточенным лицом и покрасневшими от бессонницы
глазами. Немигающий взгляд бешено расширенных зрачков с
грозной неприязнью уставился на Михаила - сжавшегося от
страха, поседевшего и осунувшегося. И вот тогда-то -
неожиданно и остро ощутилась им пролегшая здесь, сейчас,
грань между жизнью и погибелью, но погибель несла в себе
завершающий итог его никчемного, подчиненного исключительно
наживе и греху бытия, не отмеченного никаким приближением к
Богу... И от сознания этого охватил его уже иной страх -
удушающий и безмерно горький; и вдруг, словно почувствовав
всю глубину такого ужаса, убийца сказал:
- Надлежало бы тебе всыпать как следует, мошенник. Но
ты, гляжу, и так еле жив. Вон отсюда!
Блаженно стояние в церкви. Блаженна вера, пусть обретенная
запоздало, но явившая собою бесценный и непреходящий дар.
Блажен Великий Спаситель, давший возможность каждому
избежать ада, но, даже и не избегнув его, подняться через
муку искупления к Свету.
Глядя на обращенные к священнику лица верующих, Михаил
размышлял... Есть, все-таки есть у него живая душа, и дана
ей жизнь земная и вечная, но в жизни земной благополучие
личное никогда не построит отныне он на обмане и костях
других, и будет, раб божий, крещенный в возрасте зрелом, по
интуитивному стремлению своему, по возможности греха на себя
не брать, во лжи не усердствовать, ближнему помогать, и
заповеди наимудрейшие соблюдать, искушение беса в нем
сидящего, всеми силами слабыми своими преодолевая и -
раскаиваясь в скверне прошлого как умом, так и сердцем.
Так искренне желал себе Миша. На сей час. Не ведая, что
основа религии предков его в том, чтобы предмет веры обладал
действительностью и несомненной материальностью. Не ведая,
что, взыграй в его подсознании память поколений, возможно и
угаснет в нем постепенно стремление посещать храм
православный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
рана тянулась от лба ее к темени. Короста замерзшей крови
залепила глазницу и волосы.
Ему захотелось завыть. В голос. Как умирающему в зимних
горах волку. За что?! Неужели ему вовсе не суждено счастья?!
Она лежала в снегу, как красивая сломанная кукла, а он
стоял над ней и беззвучно рыдал, не зная, кого винить и кого
проклинать... Судьбу? Себя? Краузе? Карму?..
Среди покореженных от взрыва, видимо, газохранилища, машин,
он обнаружил единственный уцелевший "линкольн" с треснувшим
лобовым стеклом и, взломав рулевую колонку, накоротко
соединил провода, пустив двигатель. После, лавируя между
завалами кирпича, вывел машину на заснеженную дорогу.
А через два часа, бросив "линкольн" возле крохотной
железнодорожной станции, он сел на поезд, идущий в Вену.
АЛЕКСЕЙ ТРЕПЕТОВ
Трепетов очнулся от пробиравшего все его тело мороза на скамье
возле старого парка, некогда разделявщего восточный и
западный Берлин.
С трудом встал, стуча зубами от озноба. Сознание
постепенно освобождалось от дурмана, и он начинал уяснять,
что каким-то чудом остался в живых, и позади страшный
подвал, гулкие голоса допрашивающих, доносившиеся сквозь
наркотическую пелену, сонливое безволие и темные
бессознательные провалы памяти...
Сгибы локтей ныли тупой, неотвязной болью. Он посмотрел на
запястья рук, увидев наплывы багрово-черных синяков,
тянущиеся к ладоням... Да, искололи его изрядно и
безжалостно...
В куртке обнаружился паспорт и - сберегательная
банковская книжка.
Дрожащими пальцами он перелистал ее страницы. Так и есть! Эти
сволочи ограбили его вчистую! Но когда, как?! И зачем все
свои деньги надо было держать на одном счету?! Идиот! Сложил
все яйца в одну корзину!
Вот тебе и дивные тропические острова, вот тебе креветки и
креолки...
Да и чего ради он сунулся в этот треклятый Берлин! И куда
теперь идти? И кто он теперь? Продрогший, еле волочащий ноги
нищий!
Единственный человек, к которому он когда-то и мог обратиться -
Виктор, но сейчас любой телефонный звонок бывшему лже-агенту
несет в себе самоубийственную опасность, ибо парень, похоже,
соскочил с крючка, связавшись с теми, от кого ему,
Трепетову, бессмысленно ждать пощады.
Усилием воли превозмогая обморочную слабость, он доковылял до
дороги, где остановил полицейскую машину, и уже через
считанные минуты сидел в участке, рассказывая компетентному
лицу о похищении его злоумышленниками, демонстрируя
исколотые руки и - банковскую книжку с погашенным счетом...
- Это - наверняка русские, - глубокомысленно выпячивая
губу, предполагал дознаватель. - Кого из своих
соотечественников вы знаете здесь?.. С кем поддерживали
связи?
- Ни с кем! Я хочу восстановить счет! - напирал
Трепетов. - Вы должны мне помочь!
- Мы составим необходимые документы, проведем
расследование... Однако - вопрос. Речь идет о внушительной
сумме. И мы обязаны знать о природе происхождения таких
средств...
Ночевал Трепетов в одиночной камере участка.
Засунув пальчик в безжалостные шестерни полицейского
механизма, он теперь удрученно размышлял, как бы механизм
этот не оттяпал ему всю руку, а то и вовсе не затянул бы со
всеми потрохами в жернова своего непривлекательного чрева...
На том мы с бывшим полковником советской разведки и
распрощаемся.
МИХАИЛ АВЕРИН
В маленькой русской церкви, расположенной на одной из
узеньких улиц Карлсхорста, шла служба.
Окрестившийся здесь всего два дня назад, Миша Аверин, стоял ныне в
толпе верующих, внимая священнику.
Что заставило его оказаться здесь? Интуитивное стремление
найти какую-то опору в зыбкой неопреденности своего бытия?
Избежание смерти, неотвратимую угрозу которой он
почувствовал в подвале виллы, среди жутких типов, способных
отрезать голову, не моргнув стылым взором профессиональных
убийц? Но что привело его в тот подвал? Как ни крути -
собственная корысть, коварство и еще куча разнообразной
дряни, накопившейся в душе и - основательно уже душу
разъевшей...
Он помнил, как из подземелья его привели в огромный
кабинет с мраморным полом, закопченной пастью камина, с
растрескавшейс паутиной лепкой карнизов потолка.. Матовые
стекла витражей лили преобразованный их замутненностью
неверный, водянистый свет из стрельчатых проемов окон на
портреты рыцарей, дам и старинную черного дерева мебель,
составленную из стульев-тронов с грубой кожей сидений и
мрачного как надгробие письменного стола, перечеркнутого
опрокинутой со стены тенью распятья.
За столом сидел знакомый темноглазый лысоватый человек с
бледным, ожесточенным лицом и покрасневшими от бессонницы
глазами. Немигающий взгляд бешено расширенных зрачков с
грозной неприязнью уставился на Михаила - сжавшегося от
страха, поседевшего и осунувшегося. И вот тогда-то -
неожиданно и остро ощутилась им пролегшая здесь, сейчас,
грань между жизнью и погибелью, но погибель несла в себе
завершающий итог его никчемного, подчиненного исключительно
наживе и греху бытия, не отмеченного никаким приближением к
Богу... И от сознания этого охватил его уже иной страх -
удушающий и безмерно горький; и вдруг, словно почувствовав
всю глубину такого ужаса, убийца сказал:
- Надлежало бы тебе всыпать как следует, мошенник. Но
ты, гляжу, и так еле жив. Вон отсюда!
Блаженно стояние в церкви. Блаженна вера, пусть обретенная
запоздало, но явившая собою бесценный и непреходящий дар.
Блажен Великий Спаситель, давший возможность каждому
избежать ада, но, даже и не избегнув его, подняться через
муку искупления к Свету.
Глядя на обращенные к священнику лица верующих, Михаил
размышлял... Есть, все-таки есть у него живая душа, и дана
ей жизнь земная и вечная, но в жизни земной благополучие
личное никогда не построит отныне он на обмане и костях
других, и будет, раб божий, крещенный в возрасте зрелом, по
интуитивному стремлению своему, по возможности греха на себя
не брать, во лжи не усердствовать, ближнему помогать, и
заповеди наимудрейшие соблюдать, искушение беса в нем
сидящего, всеми силами слабыми своими преодолевая и -
раскаиваясь в скверне прошлого как умом, так и сердцем.
Так искренне желал себе Миша. На сей час. Не ведая, что
основа религии предков его в том, чтобы предмет веры обладал
действительностью и несомненной материальностью. Не ведая,
что, взыграй в его подсознании память поколений, возможно и
угаснет в нем постепенно стремление посещать храм
православный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76