Думай об этом как об очередном отпуске. В конце концов, все отправляются отдыхать в Майами, разве не так? Развлечения, серфинг, вечеринки до рассвета.
– Очень может быть, но…
– Винсент, – говорит Талларико, – давай я сделаю так, чтобы это решение стало для тебя простым.
– Попробуйте.
– Ты отвечаешь «да».
– В самом деле?
– И я скажу тебе, почему: двойка, а за ней четыре нуля.
Наличные. Его наличные. Те самые его наличные, которые стали моими, а потом в темпе разошлись по разным другим людям.
– Это был гонорар.
– Это был гонорар за то, чтобы две недели сидеть у Нелли Хагстрема на хвосте.
– Предполагалось, что он проведет их в Лос-Анджелесе, – протестую я.
– А теперь не предполагается, – просто говорит Талларико. Затем он отрывает листик ближайшего растения, сует его в уголок рта и усердно жует, высасывая сок из бесполезной ткани. – Всякое порой происходит. Планы меняются. И я рискну сказать, что двадцать тысяч долларов за один день расследования даже на дорогом рынке здесь, в Лос-Анджелесе, – чертовски высокая цена.
– Я могу вернуть вам деньги.
У Талларико это вызывает легкий интерес. Он чуть подается вперед:
– Сегодня?
– Н-не совсем, – с запинкой отвечаю я. – Но я уверен, что мы сможем разработать план погашения долга.
Это явно его заводит. На мгновение мне кажется, что я вижу желтизну в глазах Талларико, пробивающуюся сквозь темно-коричневые контактные линзы.
– Слушай сюда, – рычит гангстер, одной поразительно сильной рукой хватая меня спереди за рубашку и притягивая поближе к себе. Странно, как ткань не порвалась. – Планы погашения долгов – они для банков, понятно? Как по-твоему, похож я на банк?
Вопрос предельно глупый, но сейчас не время на это указывать.
– Нет, не очень.
– А это значит, что у тебя есть два варианта. Верни мне мои двадцать тысяч долларов сию же секунду или хватай ноги в руки и чеши в Майами на следующем же рейсе.
Внезапно успокаиваясь, Талларико опять откидывается на спинку кресла. Лакей приносит ему новый набор аккуратных челюстей млекопитающих, и он вставляет их в рот, скрывая последние следы своей рептильной природы.
– Скажи мне, Рубио, – говорит Фрэнк, и единственная струйка слюны стекает с его нижней губы, – есть у тебя наличные?
Отсутствие ответа уже само по себе ответ. Фрэнк Талларико улыбается и дает мне прощальную рекомендацию:
– Тогда не забудь крем от загара с собой захватить.
По дороге от Палисадов назад в Вествуд я пытаюсь разумно обдумать сложившуюся ситуацию. Да, конечно, я работаю на гангстера, по слухам, не делающего особых различий между врагами и друзьями, когда надо кого-то убить. Да, конечно, я направляюсь прямиком в яму, где кишмя кишат подобные змеи. Любая из них запросто покончит со мной даже без малейшего на то повода. И конечно, нельзя сказать, как глубоко я влезу во все эти заморочки, прежде чем выпутаюсь из них и опять поплыву сам по себе.
Но – черт побери – ведь это дармовая поездка в Майами. У меня возникает ощущение, будто я выбрал дверцу номер три и получил сразу и волшебный отпуск, и издевательский приз.
Пожалуй, я мог бы пуститься в бега, положиться на авось и хорошенько присматривать за тем, что творится у меня за спиной. Однако Фрэнк Талларико ни в какую не производит на меня впечатления чувака типа «простил и забыл». Особенно когда речь идет о его деньгах. И хотя было бы довольно несложно купить на черном рынке новую личину, удалить ароматические железы и перебраться куда-нибудь в Северную Дакоту, меня совершенно не вдохновляет жизненный стиль параноика. Я не хочу тревожиться о том, что тот самый парень, который играет Вилли Ломана в театральной постановке «Смерти торговца», которую я стану смотреть в Фарго, вдруг спрыгнет со сцены с тесаком в руке и сделает меня главным участником вечернего представления.
Пожалуй, я мог бы воззвать к лучшей стороне натуры Талларико, но мне представляется, что вся эта его сторона уже была мне продемонстрирована. Лучшее, худшее – понятия относительные.
К тому времени, как я возвращаюсь к себе в контору в Вествуде, я уже примирился со своей горькой судьбой. Гленда ждет меня в кабинете, растянувшись на кожаном диване. На ней надеты длинная юбка и ситцевая блузка.
– Ты был на собрании? – спрашивает она.
– Угу.
– Нормально прошло?
– Ясное дело.
Я прохожу мимо дивана и направляюсь к шкафу. Там висит рубашка, которую мне приятно напяливать на себя в жаркие деньки. Эта рубашка полотняная, и хотя моя натуральная кожа ее не чувствует, она просто чудесно ложится на личину. Расстегнув пуговицы белой рубашки, я швыряю ее на ближайший стул и машинально натягиваю новую. Гленда пристально на меня смотрит.
– С тобой все хорошо? – спрашивает она.
– Все хоккей, – просто говорю я. – Следовало принять кое-какие решения. И они были приняты.
– Например?
– Например – где бы нам пообедать, – говорю я.
– А еще?
Я засовываю рубашку в брюки, разглаживаю немногие заметные мне морщинки, после чего отставляю в сторону несколько пакетов с вискасом для полосатой кошки, что обитает на лестнице.
– Тебя, случайно, тропики не интересуют?
5
Я испытываю это ощущение, как только открывается дверца самолета. Слышится легкое шипение выходящего наружу воздуха, возникает внезапный эффект трубки Вентури, когда мои волосы ворошит внезапный вихрь. А затем на меня со всех сторон давит то самое ощущение.
– Чувствуешь? – спрашиваю я Гленду. Мы стоим в проходе самолета, дожидаясь, пока гиганты мысли впереди нас прикинут, как открывается верхнее багажное отделение.
– Что? – спрашивает она, озираясь.
– Нет-нет. Не это. Вот это. В воздухе.
Она на мгновение замирает, устремив взгляд вперед, а потом я вижу, как внезапная перемена прокатывается по ее лицу – уголки губ приподнимаются, глаза прищуриваются.
– Ага, – просто говорит Гленда.
– Ага, – повторяю я. Пожалуй, к этому и прибавить нечего.
Велоцирапторы – пловцы невеликие. Наши руки слишком недоразвиты, наши тела недостаточно плавучи, чтобы со стороны наше плавание выглядело чем-то легким или привлекательным. Однако, как все хорошие исполнители роли человека, мы выучились худо-бедно грести по бассейну, чтобы не слишком выпадать на какой-нибудь вечеринке по случаю для рождения малыша Тимми. Никому из нас не хочется просидеть весь вечер в одиночестве у чаши с пуншем.
Еще малыми детьми мы берем уроки плавания у инструкторов, которые, на мой взгляд, поголовно служили в гестапо. Эти фашисты просто кидают нас в бассейн, тычут длинными палками и орут, чтобы мы не тонули. Я все еще помню, как я впервые оказался у глубокого края бассейна. Пока вся эта жидкость впервые обволакивала мое тело, мне на миг показалось, что никакая это на самом деле не вода, а невероятно тяжелый воздух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
– Очень может быть, но…
– Винсент, – говорит Талларико, – давай я сделаю так, чтобы это решение стало для тебя простым.
– Попробуйте.
– Ты отвечаешь «да».
– В самом деле?
– И я скажу тебе, почему: двойка, а за ней четыре нуля.
Наличные. Его наличные. Те самые его наличные, которые стали моими, а потом в темпе разошлись по разным другим людям.
– Это был гонорар.
– Это был гонорар за то, чтобы две недели сидеть у Нелли Хагстрема на хвосте.
– Предполагалось, что он проведет их в Лос-Анджелесе, – протестую я.
– А теперь не предполагается, – просто говорит Талларико. Затем он отрывает листик ближайшего растения, сует его в уголок рта и усердно жует, высасывая сок из бесполезной ткани. – Всякое порой происходит. Планы меняются. И я рискну сказать, что двадцать тысяч долларов за один день расследования даже на дорогом рынке здесь, в Лос-Анджелесе, – чертовски высокая цена.
– Я могу вернуть вам деньги.
У Талларико это вызывает легкий интерес. Он чуть подается вперед:
– Сегодня?
– Н-не совсем, – с запинкой отвечаю я. – Но я уверен, что мы сможем разработать план погашения долга.
Это явно его заводит. На мгновение мне кажется, что я вижу желтизну в глазах Талларико, пробивающуюся сквозь темно-коричневые контактные линзы.
– Слушай сюда, – рычит гангстер, одной поразительно сильной рукой хватая меня спереди за рубашку и притягивая поближе к себе. Странно, как ткань не порвалась. – Планы погашения долгов – они для банков, понятно? Как по-твоему, похож я на банк?
Вопрос предельно глупый, но сейчас не время на это указывать.
– Нет, не очень.
– А это значит, что у тебя есть два варианта. Верни мне мои двадцать тысяч долларов сию же секунду или хватай ноги в руки и чеши в Майами на следующем же рейсе.
Внезапно успокаиваясь, Талларико опять откидывается на спинку кресла. Лакей приносит ему новый набор аккуратных челюстей млекопитающих, и он вставляет их в рот, скрывая последние следы своей рептильной природы.
– Скажи мне, Рубио, – говорит Фрэнк, и единственная струйка слюны стекает с его нижней губы, – есть у тебя наличные?
Отсутствие ответа уже само по себе ответ. Фрэнк Талларико улыбается и дает мне прощальную рекомендацию:
– Тогда не забудь крем от загара с собой захватить.
По дороге от Палисадов назад в Вествуд я пытаюсь разумно обдумать сложившуюся ситуацию. Да, конечно, я работаю на гангстера, по слухам, не делающего особых различий между врагами и друзьями, когда надо кого-то убить. Да, конечно, я направляюсь прямиком в яму, где кишмя кишат подобные змеи. Любая из них запросто покончит со мной даже без малейшего на то повода. И конечно, нельзя сказать, как глубоко я влезу во все эти заморочки, прежде чем выпутаюсь из них и опять поплыву сам по себе.
Но – черт побери – ведь это дармовая поездка в Майами. У меня возникает ощущение, будто я выбрал дверцу номер три и получил сразу и волшебный отпуск, и издевательский приз.
Пожалуй, я мог бы пуститься в бега, положиться на авось и хорошенько присматривать за тем, что творится у меня за спиной. Однако Фрэнк Талларико ни в какую не производит на меня впечатления чувака типа «простил и забыл». Особенно когда речь идет о его деньгах. И хотя было бы довольно несложно купить на черном рынке новую личину, удалить ароматические железы и перебраться куда-нибудь в Северную Дакоту, меня совершенно не вдохновляет жизненный стиль параноика. Я не хочу тревожиться о том, что тот самый парень, который играет Вилли Ломана в театральной постановке «Смерти торговца», которую я стану смотреть в Фарго, вдруг спрыгнет со сцены с тесаком в руке и сделает меня главным участником вечернего представления.
Пожалуй, я мог бы воззвать к лучшей стороне натуры Талларико, но мне представляется, что вся эта его сторона уже была мне продемонстрирована. Лучшее, худшее – понятия относительные.
К тому времени, как я возвращаюсь к себе в контору в Вествуде, я уже примирился со своей горькой судьбой. Гленда ждет меня в кабинете, растянувшись на кожаном диване. На ней надеты длинная юбка и ситцевая блузка.
– Ты был на собрании? – спрашивает она.
– Угу.
– Нормально прошло?
– Ясное дело.
Я прохожу мимо дивана и направляюсь к шкафу. Там висит рубашка, которую мне приятно напяливать на себя в жаркие деньки. Эта рубашка полотняная, и хотя моя натуральная кожа ее не чувствует, она просто чудесно ложится на личину. Расстегнув пуговицы белой рубашки, я швыряю ее на ближайший стул и машинально натягиваю новую. Гленда пристально на меня смотрит.
– С тобой все хорошо? – спрашивает она.
– Все хоккей, – просто говорю я. – Следовало принять кое-какие решения. И они были приняты.
– Например?
– Например – где бы нам пообедать, – говорю я.
– А еще?
Я засовываю рубашку в брюки, разглаживаю немногие заметные мне морщинки, после чего отставляю в сторону несколько пакетов с вискасом для полосатой кошки, что обитает на лестнице.
– Тебя, случайно, тропики не интересуют?
5
Я испытываю это ощущение, как только открывается дверца самолета. Слышится легкое шипение выходящего наружу воздуха, возникает внезапный эффект трубки Вентури, когда мои волосы ворошит внезапный вихрь. А затем на меня со всех сторон давит то самое ощущение.
– Чувствуешь? – спрашиваю я Гленду. Мы стоим в проходе самолета, дожидаясь, пока гиганты мысли впереди нас прикинут, как открывается верхнее багажное отделение.
– Что? – спрашивает она, озираясь.
– Нет-нет. Не это. Вот это. В воздухе.
Она на мгновение замирает, устремив взгляд вперед, а потом я вижу, как внезапная перемена прокатывается по ее лицу – уголки губ приподнимаются, глаза прищуриваются.
– Ага, – просто говорит Гленда.
– Ага, – повторяю я. Пожалуй, к этому и прибавить нечего.
Велоцирапторы – пловцы невеликие. Наши руки слишком недоразвиты, наши тела недостаточно плавучи, чтобы со стороны наше плавание выглядело чем-то легким или привлекательным. Однако, как все хорошие исполнители роли человека, мы выучились худо-бедно грести по бассейну, чтобы не слишком выпадать на какой-нибудь вечеринке по случаю для рождения малыша Тимми. Никому из нас не хочется просидеть весь вечер в одиночестве у чаши с пуншем.
Еще малыми детьми мы берем уроки плавания у инструкторов, которые, на мой взгляд, поголовно служили в гестапо. Эти фашисты просто кидают нас в бассейн, тычут длинными палками и орут, чтобы мы не тонули. Я все еще помню, как я впервые оказался у глубокого края бассейна. Пока вся эта жидкость впервые обволакивала мое тело, мне на миг показалось, что никакая это на самом деле не вода, а невероятно тяжелый воздух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96