Никогда не задумывался, каково бывает, когда бактерии твои глазные яблоки жрут? – Я прикидываю, в какой мере Шерман всем этим наслаждается. Получается у него очень хорошо.
– Я не знаю, где Пепе, – упирается Стю.
– Значит, ты признаешь, что вы двое решили Эдди Талларико кинуть?
Стю отворачивается, но Шерман берет его за голову и разворачивает ее назад, пронзая здоровенного раптора гневным взором. Нет сомнений, за кем в этом помещении сила – с распад-пакетами или без.
– Да, – наконец признает Стю.
Чес испускает легкий смешок.
– Сукин сын…
– Он ничего нам не платит, – выпаливает Стю. – Мне приходится на диете из тунца и собачьего корма сидеть. Черт, я этот конский костюм напяливаю, чтобы мне с этого дельца малость овса перепало…
– Заткнись, – велит ему Шерман. – Заткнись сию же секунду, ты, предатель ублюдочный. А потом вдохни поглубже и скажи мне, где билеты.
Стю шумно набирает полные легкие воздуха:
– Они у Пепе…
– А эта залупа конская где?
– Не знаю. Клянусь – не знаю. Наверное, он пытается себе все деньги захапать…
Шерм кивает Чесу, и тот готовит новый пакет. Стю опять начинает вопить – он в темпе сообразил, к чему все идет.
– Господи, – бормочет недавний конь, – да если бы я только знал, я бы вам сразу сказал…
– Очень может быть, – говорит Шерман. – Но порой мы сами не знаем, что мы знаем, а чего не знаем, пока нас не поставят к стенке и расстрельная команда винтовки не поднимет.
Чес разрывает пакет и подходит к хвосту Стю. На сей раз они даже не трудятся сунуть ему в рот полотенце – надо полагать, думают, что он вырубится от боли. Чес держит пакет за уголок, болтая им перед корчащейся фигурой раптора.
В этот момент я уже должен вмешаться. Сказать что-нибудь. Что-нибудь сделать. Но я вдруг обнаруживаю, что буквально прирос к полу. Это не мое дело. Здесь просто еще один идиотичный гангстер, исподтишка надувающий других идиотичных гангстеров. Теперь он пытается не расколоться, и ему приходится платить по счетам. Вмешиваться во все это – не самый мудрый ход.
Но другого хода я попросту не знаю. А потому все-таки делаю шаг вперед:
– Чес…
В тот самый момент, когда распад-кристаллы уже готовы с самого краешка пакета снова просыпаться на искалеченный хвост Стю, великий легкоатлет из Принстонского университета вдруг обретает здравомыслие.
– Шестая конюшня, стойло Б, – визжит он. – Пепе там на всю ночь зарылся.
Чес убирает пакет, а я делаю осторожный шаг назад. К счастью, моей попытки вмешаться ни Чес, ни Шерм не заметили.
– А ты нам мозги не пудришь? – интересуется Шерман.
– Нет, – уверяет Стю. – Он там, и со всей наличностью.
– Сколько?
– Не знаю, – говорит Стю. – Мы… я занял немного денег у своей семьи, Пепе – тоже немного у своей. Удалось десять кусков собрать. И мы вложили все в дело.
– Значит, ты намеренно пришел вторым.
Стю стремительно кивает, сопли и слезы стекают по его лицу, капая с подбородка.
– Это от начала и до конца был план Пепе. Клянусь.
Шерм поворачивается к Чесу:
– Какие на того были ставки?
– По-моему, двенадцать к одному.
– Сто двадцать кусков, ни больше ни меньше. Неплохой куш.
– Погодите, – вдруг выпаливаю я. – Слушай, Стю, а почему ты не поставил на свою победу? Ты бы пришел первым, и все были бы довольны.
– Блин, Принстон, – ржет Шерман. – Сорок кусков в год – и тебя там даже не научили своего босса кидать. – Он смотрит на часы и снова обращается к Стю. – Значит, говоришь, Пепе сейчас там с наличными?
– Или с билетами… пожалуйста, новокаин уже перестает действовать…
Шерману с Чесом вообще-то глубоко плевать на Стюхину болевую выносливость. Их куда больше интересует непредвиденный доход, который компенсирует проигрыш Талларико на ипподроме, причем даже с лихвой. Они дружно направляются к двери конюшни.
– Винни, – говорит Шерм, – а ты пока здесь грязь убери.
– Какую грязь? – спрашиваю я. – По-моему, здесь чертовски чисто.
Чес ухмыляется и швыряет свежий распад-пакет Стю на хвост.
Мгновенно пронзительные вопли – «СБРОСЬТЕ ИХ! СБРОСЬТЕ!» – и секунду спустя я уже стою на коленях под боком у массивного раптора, пока его хвост растворяется прямо у меня на глазах. Шерман с Чесом ушли, и здесь остались только мы со Стю, да еще с поразительной быстротой исчезающий придаток.
– Я не могу…
– Пожалуйста! – визжит он. – О боже… сбросьте их с меня!
– Уже не получится… – Еще дюйм исчез, и теперь, когда нет Шермана или Чеса, чтобы его придерживать, хвост вовсю хлещет по полу конюшни, едва не попадая по мне. Так рисковать я не могу – стоит ему только хоть на секунду меня коснуться, как бактерии перескочат на мое тело и откроют там новый ресторан.
– Сиди смирно… прекрати хвостом махать…
Но слов Стю уже не понимает. Мышцы его резко напрягаются, давят на веревку в отчаянной попытке освободиться – сиденье металлической скамеечки нешуточно прогибается под тяжестью здоровенного раптора.
Я отбрасываю остатки последнего пакета, хотя их там не так много. Топический анестетик, немного марли – все, что требуется для обработки раны, – но ничего, чтобы хоть как-то нейтрализовать распад-бактерии.
Стюхино тело начинают корежить страшные конвульсии, а бактерии тем временем пробираются еще на два дюйма вверх по его хвосту. Недалек уже тот момент, когда исчезнут все двенадцать дюймов, и могу себе только представить, что будет, когда мелкие обжоры доберутся до его туловища.
Сперва я думаю воспользоваться скальпелем, чтобы разрезать веревки и выпустить Стю на волю, но тут же понимаю, что он не станет сидеть смирно и не воспримет необходимую операцию как подобает взрослому раптору. Нет, Стюха начнет биться и метаться, как только я его освобожу, и я, скорее всего, стану первым объектом, который пострадает от его бешеных метаний по конюшне. Тогда я решаю пока что оставить его на месте и даже привязываю покрепче. К тому, что мне предстоит проделать, приятные ощущения не прилагаются.
Лезвие топора по-прежнему острое, и я беру в правую руку тяжелое оружие. Раньше я никогда ни с чем подобным не обращался – у того, кто вырос в дебрях Лос-Анджелеса, вряд ли когда-либо возникала особая необходимость колоть дрова. Больше всего меня удивляет то, что тяжесть топора кажется очень удобной, едва ли не приятной и ободряющей. Правда, я не сомневаюсь, что Стю она особенно не ободрит, но что поделаешь – нам приходится принимать решения и как-то с ними уживаться.
Мой первый удар становится позорным промахом. Я врубаюсь мимо, и лезвие слегка задевает край хвоста, пуская струю крови в трех дюймах над демаркационной линией.
– Вот те раз, – говорю я. – Дай-ка я еще разок попробую…
Слов Стю по-прежнему не понимает. Пожалуй, он даже звуков не слышит. Тело его до отказа набито болью, конечности подергиваются, пока растворяется хвост…
Еще замах, еще удар – и на сей раз топор наверняка попал бы в цель, если бы Стюхин хвост не дернулся в сторону, в результате чего я от души засадил блестящее лезвие в пол конюшни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
– Я не знаю, где Пепе, – упирается Стю.
– Значит, ты признаешь, что вы двое решили Эдди Талларико кинуть?
Стю отворачивается, но Шерман берет его за голову и разворачивает ее назад, пронзая здоровенного раптора гневным взором. Нет сомнений, за кем в этом помещении сила – с распад-пакетами или без.
– Да, – наконец признает Стю.
Чес испускает легкий смешок.
– Сукин сын…
– Он ничего нам не платит, – выпаливает Стю. – Мне приходится на диете из тунца и собачьего корма сидеть. Черт, я этот конский костюм напяливаю, чтобы мне с этого дельца малость овса перепало…
– Заткнись, – велит ему Шерман. – Заткнись сию же секунду, ты, предатель ублюдочный. А потом вдохни поглубже и скажи мне, где билеты.
Стю шумно набирает полные легкие воздуха:
– Они у Пепе…
– А эта залупа конская где?
– Не знаю. Клянусь – не знаю. Наверное, он пытается себе все деньги захапать…
Шерм кивает Чесу, и тот готовит новый пакет. Стю опять начинает вопить – он в темпе сообразил, к чему все идет.
– Господи, – бормочет недавний конь, – да если бы я только знал, я бы вам сразу сказал…
– Очень может быть, – говорит Шерман. – Но порой мы сами не знаем, что мы знаем, а чего не знаем, пока нас не поставят к стенке и расстрельная команда винтовки не поднимет.
Чес разрывает пакет и подходит к хвосту Стю. На сей раз они даже не трудятся сунуть ему в рот полотенце – надо полагать, думают, что он вырубится от боли. Чес держит пакет за уголок, болтая им перед корчащейся фигурой раптора.
В этот момент я уже должен вмешаться. Сказать что-нибудь. Что-нибудь сделать. Но я вдруг обнаруживаю, что буквально прирос к полу. Это не мое дело. Здесь просто еще один идиотичный гангстер, исподтишка надувающий других идиотичных гангстеров. Теперь он пытается не расколоться, и ему приходится платить по счетам. Вмешиваться во все это – не самый мудрый ход.
Но другого хода я попросту не знаю. А потому все-таки делаю шаг вперед:
– Чес…
В тот самый момент, когда распад-кристаллы уже готовы с самого краешка пакета снова просыпаться на искалеченный хвост Стю, великий легкоатлет из Принстонского университета вдруг обретает здравомыслие.
– Шестая конюшня, стойло Б, – визжит он. – Пепе там на всю ночь зарылся.
Чес убирает пакет, а я делаю осторожный шаг назад. К счастью, моей попытки вмешаться ни Чес, ни Шерм не заметили.
– А ты нам мозги не пудришь? – интересуется Шерман.
– Нет, – уверяет Стю. – Он там, и со всей наличностью.
– Сколько?
– Не знаю, – говорит Стю. – Мы… я занял немного денег у своей семьи, Пепе – тоже немного у своей. Удалось десять кусков собрать. И мы вложили все в дело.
– Значит, ты намеренно пришел вторым.
Стю стремительно кивает, сопли и слезы стекают по его лицу, капая с подбородка.
– Это от начала и до конца был план Пепе. Клянусь.
Шерм поворачивается к Чесу:
– Какие на того были ставки?
– По-моему, двенадцать к одному.
– Сто двадцать кусков, ни больше ни меньше. Неплохой куш.
– Погодите, – вдруг выпаливаю я. – Слушай, Стю, а почему ты не поставил на свою победу? Ты бы пришел первым, и все были бы довольны.
– Блин, Принстон, – ржет Шерман. – Сорок кусков в год – и тебя там даже не научили своего босса кидать. – Он смотрит на часы и снова обращается к Стю. – Значит, говоришь, Пепе сейчас там с наличными?
– Или с билетами… пожалуйста, новокаин уже перестает действовать…
Шерману с Чесом вообще-то глубоко плевать на Стюхину болевую выносливость. Их куда больше интересует непредвиденный доход, который компенсирует проигрыш Талларико на ипподроме, причем даже с лихвой. Они дружно направляются к двери конюшни.
– Винни, – говорит Шерм, – а ты пока здесь грязь убери.
– Какую грязь? – спрашиваю я. – По-моему, здесь чертовски чисто.
Чес ухмыляется и швыряет свежий распад-пакет Стю на хвост.
Мгновенно пронзительные вопли – «СБРОСЬТЕ ИХ! СБРОСЬТЕ!» – и секунду спустя я уже стою на коленях под боком у массивного раптора, пока его хвост растворяется прямо у меня на глазах. Шерман с Чесом ушли, и здесь остались только мы со Стю, да еще с поразительной быстротой исчезающий придаток.
– Я не могу…
– Пожалуйста! – визжит он. – О боже… сбросьте их с меня!
– Уже не получится… – Еще дюйм исчез, и теперь, когда нет Шермана или Чеса, чтобы его придерживать, хвост вовсю хлещет по полу конюшни, едва не попадая по мне. Так рисковать я не могу – стоит ему только хоть на секунду меня коснуться, как бактерии перескочат на мое тело и откроют там новый ресторан.
– Сиди смирно… прекрати хвостом махать…
Но слов Стю уже не понимает. Мышцы его резко напрягаются, давят на веревку в отчаянной попытке освободиться – сиденье металлической скамеечки нешуточно прогибается под тяжестью здоровенного раптора.
Я отбрасываю остатки последнего пакета, хотя их там не так много. Топический анестетик, немного марли – все, что требуется для обработки раны, – но ничего, чтобы хоть как-то нейтрализовать распад-бактерии.
Стюхино тело начинают корежить страшные конвульсии, а бактерии тем временем пробираются еще на два дюйма вверх по его хвосту. Недалек уже тот момент, когда исчезнут все двенадцать дюймов, и могу себе только представить, что будет, когда мелкие обжоры доберутся до его туловища.
Сперва я думаю воспользоваться скальпелем, чтобы разрезать веревки и выпустить Стю на волю, но тут же понимаю, что он не станет сидеть смирно и не воспримет необходимую операцию как подобает взрослому раптору. Нет, Стюха начнет биться и метаться, как только я его освобожу, и я, скорее всего, стану первым объектом, который пострадает от его бешеных метаний по конюшне. Тогда я решаю пока что оставить его на месте и даже привязываю покрепче. К тому, что мне предстоит проделать, приятные ощущения не прилагаются.
Лезвие топора по-прежнему острое, и я беру в правую руку тяжелое оружие. Раньше я никогда ни с чем подобным не обращался – у того, кто вырос в дебрях Лос-Анджелеса, вряд ли когда-либо возникала особая необходимость колоть дрова. Больше всего меня удивляет то, что тяжесть топора кажется очень удобной, едва ли не приятной и ободряющей. Правда, я не сомневаюсь, что Стю она особенно не ободрит, но что поделаешь – нам приходится принимать решения и как-то с ними уживаться.
Мой первый удар становится позорным промахом. Я врубаюсь мимо, и лезвие слегка задевает край хвоста, пуская струю крови в трех дюймах над демаркационной линией.
– Вот те раз, – говорю я. – Дай-ка я еще разок попробую…
Слов Стю по-прежнему не понимает. Пожалуй, он даже звуков не слышит. Тело его до отказа набито болью, конечности подергиваются, пока растворяется хвост…
Еще замах, еще удар – и на сей раз топор наверняка попал бы в цель, если бы Стюхин хвост не дернулся в сторону, в результате чего я от души засадил блестящее лезвие в пол конюшни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96