Маска Папаши совсем обвисает, фальшивая кожа особенно сильно морщится под его скулами. Из-за этого он запросто кажется на десять лет старше. Наверно, так бывает, когда ты слишком потрясен горем, чтобы как следует накладывать утром лицевой клей. Или так просто бывает, когда ты теряешь сына.
Норин носит траур, и все же ее строгое платье плотно обтягивает ее бедра и великолепно подходит к ее человеческой шкуре. Совсем как Джекки Кеннеди-Онассис – горюет, но стильно.
– Она теперь главная? – спрашивает меня Гленда, пока мы продвигаемся вперед.
Я киваю.
– Мне казалось, главным станет Хагстрем, но все в свои руки взяла Норин.
– Имеет смысл, – говорит Гленда. – Ведь это она приказы по дому раздает.
Норин позволила Гленде остаться в одном из жилых помещений пентхауса Джека. Снаружи Гленде может быть небезопасно, рассудила Норин, раз она гадрозавриха, а с прошлой ночи к тому же известная сторонница бригады Дуганов. Таким образом у Гленды оказалась уйма бесплатной еды и столько настоя, сколько она могла заглотить, пока держалась тихо и не производила слишком много шума.
– С тобой славно обходятся, правда?
– Здесь, конечно, не Фонтенбло, – фыркает Гленда, – но тоже не так уж плохо.
– Послушай, здесь чертовски дешевле, чем в Фонтенбло.
– Ну да, и как раз в этом состоит твоя главная мечта насчет отпуска в Майами, – манерно протягивает Гленда. – Специальная мафиозная путевка – на две недели зарыться в высококлассных апартаментах, сожрать там и выпить все, что только сможешь. Да, такое здесь очень популярно.
Папаша едва замечает, когда мы с Глендой произносим ему слова соболезнования. Он сейчас в каком-то другом мире, и я не могу его за это винить. Отчасти мне даже хочется с ним туда прокатиться.
Когда я подхожу к Норин, она протягивает обе руки, чтобы прижать меня к себе. Я тоже крепко ее обнимаю. Норин уже по ту сторону слез – не сомневаюсь, последние два дня были слишком ими полны. Простое и целомудренное соприкосновение наших тел, кажется, теперь вполне ее удовлетворяет. Наконец Норин меня отпускает, и я медленно отступаю назад.
Гленда и Норин проходят через схожий, если не еще более официальный ритуал. Вскоре мы выбираемся из очереди и оказываемся в аудитории, где находим себе места и ждем начала службы.
– Так ты выяснил, что они сделали с Чесом? – спрашивает меня Гленда.
– Прямо сейчас я даже знать не хочу, – объясняю я. – Это не моя проблема.
Гленда пожимает плечами:
– Все-таки это ты его сдал.
– Не моя проблема, – повторяю я, сам едва веря этим словам. – Не хочу в это ввязываться.
– Вот как славно, – смеется Гленда. – Ты забавный парнишка, Рубио.
Служба начинается, и, понятное дело, она полна обычной чепухи, которую я уже сто раз слышал раньше. Священник болтает про то, каким столпом общества был покойник, как его все любили, как он хотел сделать мир лучше и тому подобное. Хотя, очень может быть, все это чистая правда. Если послушать, как о Джеке высказываются его люди, он отдавал серьезные деньги на благотворительность. Правда, он, судя по всему, ставил свою семью и своих друзей превыше всего остального, а потому все не так, как лжет нам священник. С другой стороны, хотел бы я хоть раз сходить на такие похороны, где все выкладывают как есть и принимают смерть за то, что она из себя представляет: за конец жизни, полной изъянов. Когда я в конечном итоге загнусь, я не хочу ни цветов, ни цветистых фраз. Я просто хочу, чтобы кто-то встал над моим телом и объявил: «Винсент Рубио помер, и он от всей души надеется, что вам придется по вкусу бесплатный десерт». А потом пусть бы он швырнул меня в ту дыру, которая подойдет по размеру к моему трупу.
Однако Джек не оставил подобных инструкций, а потому нам всем приходится выслушивать какие-то поэзы, пару-другую мотивчиков, исполненных на арфе, а также сбивчивую речь Хагстрема, который, пусть и доверенное лицо Джека, все-таки не совсем доктор Мартин Лютер Кинг в том, что касается выступлений на публике.
В самой середине службы басовый шепот разносится по толпе, и Гленда тычет меня в бок.
– А вот на это пара хороших яиц требуется, – шепчет она.
В зал входит Эдди Талларико. Он движется как пьяный носорог, медленно, но тихо переваливаясь по проходу, задевая ляжками за деревянные скамьи. С одного бока у него Шерман, а с другого – какой-то незнакомый мне член семьи Талларико. На шарообразную фигуру Эдди наброшено черное пальто – и это несмотря на рекордную жару, которую в этот жаркий августовский день обрушивает на Южную Флориду солнце.
– Да, это круто, – говорю я. – Этот парень совсем спятил. Прийти сюда после того, что он сделал.
Гленда испускает сдавленный смешок.
– Они его на куски порвут.
– Нет, здесь они ничего делать не станут. А снаружи его пара десятков парней дожидается. Это просто шоу.
Служба продолжается как шла, не пропуская ни такта, но никто уже не уделяет никакого внимания священнику. Внимание всех, точно магнит, приковывает к себе Талларико – пятьдесят глаз сверлят ему башку. В какой-то момент Эдди делает жест в адрес Шермана, и тот достает из саквояжа стаканчик мягкого мороженого – точно такого же, какое ел Джек, когда его убили. Талларико надолго присасывается к соломинке, и его хлюпанье на какое-то время заглушает панегирик. Зал наполняется электрическим зарядом, переплетающиеся запахи десяти тонн яростных рептилий буквально забивают воздух.
Как только все заканчивается и священник отпускает нас с миром, Хагстрем с ББ вскакивают со своих сидений и окружают Талларико, а к ним на прицеп тут же садятся десять солдат. Я прячусь за ниспадающим складками платья Гленды – лучше, чтобы меня не видели.
Талларико не уделяет никакого внимания собравшимся по обе стороны от него народным массам. Он обращается напрямую к Хагстрему – как будто их в этом зале только двое.
– Конечно, примите мои соболезнования. Теперь, когда все это дело улажено, быть может, нам удастся поговорить о бизнесе.
Я совершенно убежден, что Хагстрем собирается ответить в манере, которая обеспечит похоронному бюро заказ еще по меньшей мере на десять гробов, но прежде чем он успевает вякнуть хоть слово, Норин выходит вперед и встает прямо перед жирной ряхой Эдди Талларико.
– Если хотите говорить, говорите со мной.
Щеки Эдди покрываются мелкими складочками, пока жирные губы растягиваются в ухмылке.
– С вами?
Хагстрем какое-то время медлит, затем отступает на шаг, позволяя Норин занять ее законное место во главе семьи Дуганов.
– Вот именно, – говорит она. – И если мы собираемся поговорить – а я обещаю вам, Эдди, что в один из ближайших дней мы непременно поговорим, – разговор пойдет на моих условиях.
Норин пристально смотрит на Эдди, и на какой-то момент они оказываются так глубоко сосредоточены друг на друге, что я почти опасаюсь, как бы они сейчас крепко не обнялись и обменялись нежными поцелуями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96