Темная, глянцевитая древесина – со вкусом сработанный ранне-американский продукт. Шарм старого мира среди стиля Нового Мира. Все очень классно. Очень похоже на Норин.
Над столом висит картина – кристально-честный портрет семьи Дуганов в более счастливые времена – лет так десять-пятнадцать тому назад. Джек, Норин, их матушка и Папаша Дуган обнимаются – вся семья еще вместе, счастливая и радостная. Никакой болезни или враждебности. Может статься, они и сейчас так же вместе – позируют для еще одной подобной картины. В конце концов, художников эпохи Возрождения в раю на валом, и им наверняка давным-давно осточертело писать одни и те сцены с ангелочками в облаках. Как пить дать, им охота получить заказ на славный портрет или, скажем, на пейзаж с конем…
Тут меня осеняет.
– Мы еще не закончили, – выдыхаю я, причем слова слетают с моих губ за мгновение до того, как я толком понимаю, о чем говорю. – Осталась еще одна тропка.
Нелли заинтересованно поворачивает голову:
– Какая?
– Мы думали, что прошли всех приближенных Талларико…
– Ну да. Так мы их и прошли…
– Верно. Всех нынешних приближенных Талларико. У меня на уме есть один чувак, который может знать, где прячется Эдди Талларико. А вот тебе самое приятное: если я прав, нам даже когтем его тронуть не придется, чтобы получить ответ.
– Пелота – баскская игра, – устало зудит мне билетерша. – В нее играют в трех американских штатах – Флориде, Коннектикуте и Род-Айленде, – а также во множестве зарубежных стран. Ставки можно сделать этажом ниже, и там же можно купить программку…
Она зудит себе дальше, и я начинаю недоумевать, почему здесь не поставили нужную аппаратуру и не крутят запись – звук, по крайней мере, был бы четче. Затем я плачу два доллара за вход на стоячие места и прохожу к «Пелоте Дании», одному из двух главных фронтонов – так, согласно автомату у входа, называются эти арены – в районе Южной Флориды.
Игры этой я не понимаю и понимать не хочу. Там игровая площадка примерно в сотню футов длиной и в тридцать шириной. Целая банда ловких игрочишек шустрит по этому двору с огромными черпаками, швыряя маленький мячик в дальнюю стену. У этих ребят есть шлемы и наколенники, а поскольку все это контактным видом спорта не выглядит, я заключаю, что зловредный мячик летает с дьявольской скоростью. Всюду вокруг меня азартные зрители сжимают свои билеты, точно гарантию личной безопасности, пускают корни и мечут икру, только бы их игрок увернулся, пульнул или там плюнул – в общем, сделал то, что в этой игре обычно делают для победы.
Но я ищу не игрока в пелоту – я ищу коня.
– Привет, Стюха, – говорю я, бочком пододвигаясь к знакомому мне чистопородному скакуну, сидящему в ложе VIP y самой игровой площадки.
Однако этот крупный, уважаемый на вид джентльмен с козлиной бородкой и замшевыми заплатами на локтях пиджака – не иначе профессор одного из самых престижных университетов Новой Англии – едва на меня смотрит.
– Простите, друг мой, – произносит он с заметным бостонским акцентом, – но меня зовут… не Стюха.
– А пахнешь ты точно как Стюха, – говорю я, подхватывая тот запах взбитого яичного желтка. – Если точнее, ты пахнешь как Стюха, окативший себя с ног до головы каким-то долбаным одеколоном, чтобы не пахнуть как Стюха. Черт, и как ты только эту вонищу выносишь!
– Правду сказать, – отзывается профессор, – я просто не знаю, о чем вы говорите.
– Ясное дело, не знаешь, – говорю я, похлопывая приятеля по спине. – Извини, что время отнял.
– Ничего страшного, – вежливо отвечает он, снова обращаясь к своей пелоте. – Всего хорошего.
– Всего-всего. – Я делаю несколько шагов дальше по проходу, а затем резко разворачиваюсь и ору: – Н-но, Стюха, н-но!
Натренированная за многие годы скачек реакция срывает Стюху с места. Он спохватывается за миллисекунду до скачка в передний ряд и оседает обратно на сиденье, тревожно озираясь, чтобы проверить, не заметил ли кто-то его резкого старта.
С широкой ухмылкой на лице я возвращаюсь назад.
– А как насчет того, чтобы я тебя сейчас Ломаным Грошом назвал?
Профессорская наружность претерпевает разительную перемену. Руки трясутся, и Стюха дрожащим голосом начинает меня умолять:
– Только не здесь. Пожалуйста, только не здесь.
– Ну-ну, ты это брось, – говорю я ему, стараясь не выводить его из равновесия. Стюха как минимум вдвое крупнее меня, и я совсем не хочу, чтобы он со страху на меня здесь обрушился. – Лучше посмотри на меня. Внимательно.
Стюха с трудом сглатывает слюну и бросает на меня взгляд, но его глаза от этого осмысленней не становятся.
– Да это же я, – говорю я. – Тот самый парень, который хвост тебе спас. – Еще какое-то время Стюха ни во что не врубается, точно я говорю по-марсиански, но затем свет вдруг вспыхивает у него на веранде.
– Ну да, да, – подталкиваю я бывшего коня. – Вот именно. Ты уже вспомнил. Ипподром, конюшня – те головорезы, которые тебе распад-порошок на хвост насыпали…
И внезапно Стюха начинает откровенно рыдать, зарывая лицо в ладони. К счастью, другие зрители так захвачены поединком двух игроков в пелоту со столькими согласными в их фамилиях, что без целой охапки базилика не выговоришь. Тем не менее, если он в таком духе продолжит, они непременно заметят. Толпе очень тяжело не обращать внимания на 350-фунтового ребенка в самой своей гуще.
– Это было ужасно, – хнычет Стюха. – Просто ужасно…
– Знаю. Я ведь тоже там был. Но послушай, теперь с этим покончено…
– Ах, те головорезы…
– Ты теперь в полной безопасности, – заверяю я его. – Их всех уже нет.
– Нет?
– Померли.
– Все?
– Кроме одного, – говорю я. – Идем, я тебя хот-догом угощу.
Стюха разводит руками, затем вытирает лицо и выжимает слезы из козлиной бородки.
– Вообще-то я типа начос люблю.
О господи, еще один!
– Отлично. Пусть будет начос.
Мы находим на втором этаже точку калорийного питания и садимся за столик, откуда Стюха смог бы наблюдать за играми, на которые он сделал ставки. Он тут же сообщает мне, что его хвост превосходно зажил – доктора в больнице имени Джексона славно о нем позаботились.
– А знаешь, – говорю я Стюхе, пока мы оба наблюдаем за тем, как один из игроков в пелоту аж на стенку карабкается, только бы достичь нужной точки для удара по мячу, – ведь тебе исчезнуть полагалось.
Стюха пристыженно смотрит себе в тарелку, не решаясь встретить мой пристальный взгляд.
– Я знаю.
– И это для твоего же блага.
– Я знаю, – повторяет он.
– И для моего. Ведь я сказал им, что ты мертв, что я с тобой покончил. А если ты показываешься на люди, это типа бросает тень на мое заявление, тебе не кажется?
Стюха кивает и тянет себя за отвороты пиджака.
– Но ведь я эту новую стильную личину себе достал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Над столом висит картина – кристально-честный портрет семьи Дуганов в более счастливые времена – лет так десять-пятнадцать тому назад. Джек, Норин, их матушка и Папаша Дуган обнимаются – вся семья еще вместе, счастливая и радостная. Никакой болезни или враждебности. Может статься, они и сейчас так же вместе – позируют для еще одной подобной картины. В конце концов, художников эпохи Возрождения в раю на валом, и им наверняка давным-давно осточертело писать одни и те сцены с ангелочками в облаках. Как пить дать, им охота получить заказ на славный портрет или, скажем, на пейзаж с конем…
Тут меня осеняет.
– Мы еще не закончили, – выдыхаю я, причем слова слетают с моих губ за мгновение до того, как я толком понимаю, о чем говорю. – Осталась еще одна тропка.
Нелли заинтересованно поворачивает голову:
– Какая?
– Мы думали, что прошли всех приближенных Талларико…
– Ну да. Так мы их и прошли…
– Верно. Всех нынешних приближенных Талларико. У меня на уме есть один чувак, который может знать, где прячется Эдди Талларико. А вот тебе самое приятное: если я прав, нам даже когтем его тронуть не придется, чтобы получить ответ.
– Пелота – баскская игра, – устало зудит мне билетерша. – В нее играют в трех американских штатах – Флориде, Коннектикуте и Род-Айленде, – а также во множестве зарубежных стран. Ставки можно сделать этажом ниже, и там же можно купить программку…
Она зудит себе дальше, и я начинаю недоумевать, почему здесь не поставили нужную аппаратуру и не крутят запись – звук, по крайней мере, был бы четче. Затем я плачу два доллара за вход на стоячие места и прохожу к «Пелоте Дании», одному из двух главных фронтонов – так, согласно автомату у входа, называются эти арены – в районе Южной Флориды.
Игры этой я не понимаю и понимать не хочу. Там игровая площадка примерно в сотню футов длиной и в тридцать шириной. Целая банда ловких игрочишек шустрит по этому двору с огромными черпаками, швыряя маленький мячик в дальнюю стену. У этих ребят есть шлемы и наколенники, а поскольку все это контактным видом спорта не выглядит, я заключаю, что зловредный мячик летает с дьявольской скоростью. Всюду вокруг меня азартные зрители сжимают свои билеты, точно гарантию личной безопасности, пускают корни и мечут икру, только бы их игрок увернулся, пульнул или там плюнул – в общем, сделал то, что в этой игре обычно делают для победы.
Но я ищу не игрока в пелоту – я ищу коня.
– Привет, Стюха, – говорю я, бочком пододвигаясь к знакомому мне чистопородному скакуну, сидящему в ложе VIP y самой игровой площадки.
Однако этот крупный, уважаемый на вид джентльмен с козлиной бородкой и замшевыми заплатами на локтях пиджака – не иначе профессор одного из самых престижных университетов Новой Англии – едва на меня смотрит.
– Простите, друг мой, – произносит он с заметным бостонским акцентом, – но меня зовут… не Стюха.
– А пахнешь ты точно как Стюха, – говорю я, подхватывая тот запах взбитого яичного желтка. – Если точнее, ты пахнешь как Стюха, окативший себя с ног до головы каким-то долбаным одеколоном, чтобы не пахнуть как Стюха. Черт, и как ты только эту вонищу выносишь!
– Правду сказать, – отзывается профессор, – я просто не знаю, о чем вы говорите.
– Ясное дело, не знаешь, – говорю я, похлопывая приятеля по спине. – Извини, что время отнял.
– Ничего страшного, – вежливо отвечает он, снова обращаясь к своей пелоте. – Всего хорошего.
– Всего-всего. – Я делаю несколько шагов дальше по проходу, а затем резко разворачиваюсь и ору: – Н-но, Стюха, н-но!
Натренированная за многие годы скачек реакция срывает Стюху с места. Он спохватывается за миллисекунду до скачка в передний ряд и оседает обратно на сиденье, тревожно озираясь, чтобы проверить, не заметил ли кто-то его резкого старта.
С широкой ухмылкой на лице я возвращаюсь назад.
– А как насчет того, чтобы я тебя сейчас Ломаным Грошом назвал?
Профессорская наружность претерпевает разительную перемену. Руки трясутся, и Стюха дрожащим голосом начинает меня умолять:
– Только не здесь. Пожалуйста, только не здесь.
– Ну-ну, ты это брось, – говорю я ему, стараясь не выводить его из равновесия. Стюха как минимум вдвое крупнее меня, и я совсем не хочу, чтобы он со страху на меня здесь обрушился. – Лучше посмотри на меня. Внимательно.
Стюха с трудом сглатывает слюну и бросает на меня взгляд, но его глаза от этого осмысленней не становятся.
– Да это же я, – говорю я. – Тот самый парень, который хвост тебе спас. – Еще какое-то время Стюха ни во что не врубается, точно я говорю по-марсиански, но затем свет вдруг вспыхивает у него на веранде.
– Ну да, да, – подталкиваю я бывшего коня. – Вот именно. Ты уже вспомнил. Ипподром, конюшня – те головорезы, которые тебе распад-порошок на хвост насыпали…
И внезапно Стюха начинает откровенно рыдать, зарывая лицо в ладони. К счастью, другие зрители так захвачены поединком двух игроков в пелоту со столькими согласными в их фамилиях, что без целой охапки базилика не выговоришь. Тем не менее, если он в таком духе продолжит, они непременно заметят. Толпе очень тяжело не обращать внимания на 350-фунтового ребенка в самой своей гуще.
– Это было ужасно, – хнычет Стюха. – Просто ужасно…
– Знаю. Я ведь тоже там был. Но послушай, теперь с этим покончено…
– Ах, те головорезы…
– Ты теперь в полной безопасности, – заверяю я его. – Их всех уже нет.
– Нет?
– Померли.
– Все?
– Кроме одного, – говорю я. – Идем, я тебя хот-догом угощу.
Стюха разводит руками, затем вытирает лицо и выжимает слезы из козлиной бородки.
– Вообще-то я типа начос люблю.
О господи, еще один!
– Отлично. Пусть будет начос.
Мы находим на втором этаже точку калорийного питания и садимся за столик, откуда Стюха смог бы наблюдать за играми, на которые он сделал ставки. Он тут же сообщает мне, что его хвост превосходно зажил – доктора в больнице имени Джексона славно о нем позаботились.
– А знаешь, – говорю я Стюхе, пока мы оба наблюдаем за тем, как один из игроков в пелоту аж на стенку карабкается, только бы достичь нужной точки для удара по мячу, – ведь тебе исчезнуть полагалось.
Стюха пристыженно смотрит себе в тарелку, не решаясь встретить мой пристальный взгляд.
– Я знаю.
– И это для твоего же блага.
– Я знаю, – повторяет он.
– И для моего. Ведь я сказал им, что ты мертв, что я с тобой покончил. А если ты показываешься на люди, это типа бросает тень на мое заявление, тебе не кажется?
Стюха кивает и тянет себя за отвороты пиджака.
– Но ведь я эту новую стильную личину себе достал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96