Особый способ вялить мясо и печь лепешки, чтобы они хранились годами. Одежда из кожи и меха, позволяющая долго сохранять тепло. Маски с узкими прорезями для глаз, защищающие от холодного ветра и слепящего блеска снежных равнин. Трех месяцев достаточно, чтобы научиться охотиться на лыжах, разбивать лагерь в снегу, спасаться от снежной бури, искать в ледяных пещерах волшебный снежный виноград, восстанавливающий силы.
Но когда они зайдут дальше, чем заходил кто-либо из горцев, – так что в дымке горизонта растворятся исполинские вершины Хаэлгиры, – там, где древнее море, скованное льдом, когда-то лизало берега, путь им преградят ледяные торосы, нагроможденные без системы и цели, обрывы, трещины, разломы, промоины во льду в тех местах, где теплые течения подходят ближе к поверхности. Придется бросить бесполезные нарты и нести снаряжение на себе. Где по прямой миля, придется проходить пять, и десять, и двадцать. Другой бы давно заблудился в сверкающем лабиринте, но эти двое наделены нечеловеческим чутьем, и черная башня, поднимающаяся вдали из застывших белых волн, еще не видимая глазу, уже зовет их. Но путешествие затянется, припасы начнут таять, в бесплодной замерзшей пустыне редко будет попадаться добыча. Короткое полярное лето быстро закончится, тусклое солнце будет подниматься над горизонтом все реже, все ниже.
Оборотень все дольше станет оставаться в облике зверя, в котором он выносливей, сильнее, быстрее; Древний все чаще станет уходить в аванирэ – особое состояние, похожее на спячку животных, когда замедляется дыхание и пульс, падает температура тела. В неблагоприятных условиях Древний может провести так хоть тысячу лет.
Иногда черному зверю удастся поймать в полынье нерпу или крупную рыбу. Тогда их силы на короткое время восстановятся.
Но путь до черной башни покажется им бесконечным.
Глаза Итильдина были открыты, но он видел одну только черноту. Он испугался, что потерял зрение. Слепящий блеск ледяных кристаллов оказался невыносимым для его эльфийских глаз. «Снежная слепота» – так это называют горцы.
Потом он увидел разноцветные искры высоко над собой. Звезды! Чернота была всего лишь ночной тьмой, и поняв это, он ощутил ни с чем не сравнимое облегчение. Но на смену ему пришло беспокойство: если полярная ночь уже наступила, значит, он провел в аванирэ куда больше времени, чем ему показалось.
Эти мысли промелькнули в сознании эльфа с быстротой, непостижимой для человеческого ума. В тот же момент он заметил, что звезды над его головой двигаются короткими рывками. Его волокли по снегу за шиворот, медленно, но очень упорно. Он слышал сопение зверя, обонял его запах. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: зверь Кинтаро тоже истощен. Прежде он был для пятисотфунтовой пантеры легким, как игрушка. Как куколка. Она могла закинуть его на спину или таскать в зубах, словно котенка, хоть сутки.
Итильдин мог наконец признаться себе, что восхищается этим человеком. Даже если Кинтаро уже и не человек вовсе. Он был силен, но его воля превосходила даже силу. Несокрушимый воин, готовый вступить в схватку с самой судьбой.
Зверь остановился и принялся дышать в лицо Итильдину, отогревая побелевшие щеки. Потом лег, прижавшись к нему, грея своим теплом. Превозмогая слабость, эльф поднял голову и зарылся лицом в черный мех.
Кинтаро в теле зверя дрожал. Его зверю не нравился холод, и снег, и острые льдинки, в кровь изрезавшие подушечки лап. Его зверь скучал по сырым и жарким джунглям, где началась его жизнь. Его зверь был голоден, и не будь эльф таким худосочным, холодным и слабым, кто знает, не перешел бы он из разряда «свой» в разряд «добыча». Кинтаро издал совсем человеческий вздох и вновь потащил эльфа по слежавшемуся насту. Поземка заметала следы; приближалась метель. Звезды мерцали и гасли, когда ветер гнал по небу клочковатые облака, сбивая их в снежные тучи.
Повалил снег, как будто бы со всех сторон сразу, огромные снежинки под порывами ветра летели то справа, то слева, вились под ногами, как маленькие смерчи. В двух шагах уже ничего нельзя было различить. Чувство направления все еще было с ними, и оба знали, в какой стороне черная башня, но в такую погоду легче легкого провалиться в трещину или, того хуже, в промоину во льду. Пантера остановилась, встряхнулась, будто мокрая кошка. Ее длинные усы заиндевели. Она свернулась клубочком, положив Итильдина между лап, и их стало заносить снегом. Холод как будто отступал, но эльф знал, что это ощущение обманчиво. Если метель продлится достаточно долго, они замерзнут насмерть. Или задохнутся под толщей снега. До чего же бессмысленно умирать вот так, в двух шагах от цели, даже не увидев Лиэлле…
Однако у судьбы были другие планы. Эльф и пантера почуяли их одновременно – людей из башни, пробивающихся сквозь буран навстречу. Знают, где и кого искать, подумал Итильдин с горечью. Глупо было надеяться, что их появление станет для Дэм Таллиан сюрпризом. Однако она отправила навстречу им спасителей, не убийц: иначе смысла не было ступать за порог. Зачем утруждать себя расправой с пришельцами, если буран убьет их вернее холодной стали. Но все же пантера предостерегающе зарычала, когда в нескольких шагах замелькал свет фонарей.
– Прижми уши, кошак облезлый! – отозвался молодой голос. Он говорил грубо, с ужасающим арисланским акцентом. – А то брошу вас тут в снегу подыхать!
Эльф успокаивающе погладил пантеру по лоснящемуся черному боку. Кто-то склонился над ним, посветил в лицо фонарем.
– Древний, ты живой? – спросил тот же голос. Не дожидаясь ответа, крикнул своим спутникам: – Протаптывайте дорогу, я сам его понесу.
Он приложил к губам Итильдина фляжку, поддержав ему голову. Знакомый вкус ледяной пьянящей свежести – чистейший снежный виноград в серебряной фляжке, инкрустированной перламутром. Сознание эльфа прояснилось, и слабость отступила, но не слишком далеко. Даже снежный виноград был неспособен превозмочь долгие месяцы лишений.
– Какой ты легкий. Кожа да кости, – сказал человек, поднимая его на руки. Голос его будто бы дрогнул. – Никому еще не удавалось дойти до Края Мира. Никому.
На мгновение Итильдину показалось, что вместо лица у человека сгусток черноты, окруженный шевелящимися змеями, а вместо глаз – всполохи голубого огня. Он моргнул, и наваждение исчезло. На него смотрел темнокожий фарри, волосы его, заплетенные в множество косичек, выбивались из-под капюшона. Без сомнения, он вел свой род от банухидов – кочевников, что населяют восточные пустыни Арислана. Банухиды отличались более темным цветом кожи и белками глаз с синеватым отливом. А еще религиозным фанатизмом и жестокими нравами. Но человек прижимал его к себе нежно, будто ребенка, и в глазах его стояли слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Но когда они зайдут дальше, чем заходил кто-либо из горцев, – так что в дымке горизонта растворятся исполинские вершины Хаэлгиры, – там, где древнее море, скованное льдом, когда-то лизало берега, путь им преградят ледяные торосы, нагроможденные без системы и цели, обрывы, трещины, разломы, промоины во льду в тех местах, где теплые течения подходят ближе к поверхности. Придется бросить бесполезные нарты и нести снаряжение на себе. Где по прямой миля, придется проходить пять, и десять, и двадцать. Другой бы давно заблудился в сверкающем лабиринте, но эти двое наделены нечеловеческим чутьем, и черная башня, поднимающаяся вдали из застывших белых волн, еще не видимая глазу, уже зовет их. Но путешествие затянется, припасы начнут таять, в бесплодной замерзшей пустыне редко будет попадаться добыча. Короткое полярное лето быстро закончится, тусклое солнце будет подниматься над горизонтом все реже, все ниже.
Оборотень все дольше станет оставаться в облике зверя, в котором он выносливей, сильнее, быстрее; Древний все чаще станет уходить в аванирэ – особое состояние, похожее на спячку животных, когда замедляется дыхание и пульс, падает температура тела. В неблагоприятных условиях Древний может провести так хоть тысячу лет.
Иногда черному зверю удастся поймать в полынье нерпу или крупную рыбу. Тогда их силы на короткое время восстановятся.
Но путь до черной башни покажется им бесконечным.
Глаза Итильдина были открыты, но он видел одну только черноту. Он испугался, что потерял зрение. Слепящий блеск ледяных кристаллов оказался невыносимым для его эльфийских глаз. «Снежная слепота» – так это называют горцы.
Потом он увидел разноцветные искры высоко над собой. Звезды! Чернота была всего лишь ночной тьмой, и поняв это, он ощутил ни с чем не сравнимое облегчение. Но на смену ему пришло беспокойство: если полярная ночь уже наступила, значит, он провел в аванирэ куда больше времени, чем ему показалось.
Эти мысли промелькнули в сознании эльфа с быстротой, непостижимой для человеческого ума. В тот же момент он заметил, что звезды над его головой двигаются короткими рывками. Его волокли по снегу за шиворот, медленно, но очень упорно. Он слышал сопение зверя, обонял его запах. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: зверь Кинтаро тоже истощен. Прежде он был для пятисотфунтовой пантеры легким, как игрушка. Как куколка. Она могла закинуть его на спину или таскать в зубах, словно котенка, хоть сутки.
Итильдин мог наконец признаться себе, что восхищается этим человеком. Даже если Кинтаро уже и не человек вовсе. Он был силен, но его воля превосходила даже силу. Несокрушимый воин, готовый вступить в схватку с самой судьбой.
Зверь остановился и принялся дышать в лицо Итильдину, отогревая побелевшие щеки. Потом лег, прижавшись к нему, грея своим теплом. Превозмогая слабость, эльф поднял голову и зарылся лицом в черный мех.
Кинтаро в теле зверя дрожал. Его зверю не нравился холод, и снег, и острые льдинки, в кровь изрезавшие подушечки лап. Его зверь скучал по сырым и жарким джунглям, где началась его жизнь. Его зверь был голоден, и не будь эльф таким худосочным, холодным и слабым, кто знает, не перешел бы он из разряда «свой» в разряд «добыча». Кинтаро издал совсем человеческий вздох и вновь потащил эльфа по слежавшемуся насту. Поземка заметала следы; приближалась метель. Звезды мерцали и гасли, когда ветер гнал по небу клочковатые облака, сбивая их в снежные тучи.
Повалил снег, как будто бы со всех сторон сразу, огромные снежинки под порывами ветра летели то справа, то слева, вились под ногами, как маленькие смерчи. В двух шагах уже ничего нельзя было различить. Чувство направления все еще было с ними, и оба знали, в какой стороне черная башня, но в такую погоду легче легкого провалиться в трещину или, того хуже, в промоину во льду. Пантера остановилась, встряхнулась, будто мокрая кошка. Ее длинные усы заиндевели. Она свернулась клубочком, положив Итильдина между лап, и их стало заносить снегом. Холод как будто отступал, но эльф знал, что это ощущение обманчиво. Если метель продлится достаточно долго, они замерзнут насмерть. Или задохнутся под толщей снега. До чего же бессмысленно умирать вот так, в двух шагах от цели, даже не увидев Лиэлле…
Однако у судьбы были другие планы. Эльф и пантера почуяли их одновременно – людей из башни, пробивающихся сквозь буран навстречу. Знают, где и кого искать, подумал Итильдин с горечью. Глупо было надеяться, что их появление станет для Дэм Таллиан сюрпризом. Однако она отправила навстречу им спасителей, не убийц: иначе смысла не было ступать за порог. Зачем утруждать себя расправой с пришельцами, если буран убьет их вернее холодной стали. Но все же пантера предостерегающе зарычала, когда в нескольких шагах замелькал свет фонарей.
– Прижми уши, кошак облезлый! – отозвался молодой голос. Он говорил грубо, с ужасающим арисланским акцентом. – А то брошу вас тут в снегу подыхать!
Эльф успокаивающе погладил пантеру по лоснящемуся черному боку. Кто-то склонился над ним, посветил в лицо фонарем.
– Древний, ты живой? – спросил тот же голос. Не дожидаясь ответа, крикнул своим спутникам: – Протаптывайте дорогу, я сам его понесу.
Он приложил к губам Итильдина фляжку, поддержав ему голову. Знакомый вкус ледяной пьянящей свежести – чистейший снежный виноград в серебряной фляжке, инкрустированной перламутром. Сознание эльфа прояснилось, и слабость отступила, но не слишком далеко. Даже снежный виноград был неспособен превозмочь долгие месяцы лишений.
– Какой ты легкий. Кожа да кости, – сказал человек, поднимая его на руки. Голос его будто бы дрогнул. – Никому еще не удавалось дойти до Края Мира. Никому.
На мгновение Итильдину показалось, что вместо лица у человека сгусток черноты, окруженный шевелящимися змеями, а вместо глаз – всполохи голубого огня. Он моргнул, и наваждение исчезло. На него смотрел темнокожий фарри, волосы его, заплетенные в множество косичек, выбивались из-под капюшона. Без сомнения, он вел свой род от банухидов – кочевников, что населяют восточные пустыни Арислана. Банухиды отличались более темным цветом кожи и белками глаз с синеватым отливом. А еще религиозным фанатизмом и жестокими нравами. Но человек прижимал его к себе нежно, будто ребенка, и в глазах его стояли слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97