Я выбрал третьего, из золота и платины, с брильянтовыми глазами, ртом из опала, ямочками из сапфиров, с изумрудной сережкой, рубиновым ожерельем и в шляпе из засушенных цветов, из-под которой торчат желтые соломенные волосы.
– Какое красивое маленькое яйцо, – говорит Сара в моем сне. – Но предполагалось, что он будет сидеть на хрустальном блюде с ароматической смесью из сухих цветочных лепестков.
– Ох, я совсем забыл. Прости. Ты дала мне такие сложные инструкции.
– Меня же интересуют не только драгоценности.
– Я знаю. Я же не забыл про соломенные волосы, не так ли?
Наверно, мой подарок еще усилил ее симптом счастья, потому что она начинает петь:
– Я хороша-а-а. – Она подпрыгивает на одной ножке под «а-а-а». – О, так хороша-а-а, – продолжает она, подпрыгивая на второй ножке под «а-а-а». – Хороша, весела и умна-а-а! – Прыг-прыг-прыг. – Ла-ла-ла-ла-ла. Кто эта хорошенькая девочка в том зеркале? – кричит она во весь голос. – В каком еще зеркале? – Она придерживает затылок рукой – она часто так делает, чтобы мозг не тек по спине. – Кто же такая эта хорошенькая девочка? Которая, где, кто, кто, кто, кто, кто? Что за девочка, что за девочка, что за девочка!
Попугай насвистывает, не решаясь состязаться со своей хозяйкой.
Когда Сара заканчивает свою песню, я говорю:
– Обещаю тебе, что голова не раскроется у тебя сзади, и мозг не потечет по спине. Тебе не нужно вот так придерживать голову.
– Я знаю, что мозг не течет – это лишь спецэффект. Но это так реально, что я ничего не могу с собой поделать.
– Не огорчайся, я подарю тебе хрустальное блюдо с ароматической смесью из сухих цветочных лепестков.
Кажется, она довольна. Она присоединяет мой подарок к коллекции Шалтаев-Болтаев у себя в комнате. Сара говорит, что это лучшее из всех яиц, которые у нее были.
Я просыпаюсь и с грустью сознаю, что не могу доставить ей радость, которую смог позволить себе во сне. Я даже не могу подарить ей блюдо с ароматической смесью из сухих цветочных лепестков (единственное, что я мог бы себе позволить), потому что без Шалтая-Болтая оно ей не нужно.
Полторы недели спустя боль и симптом счастья заканчиваются, и Сара становится подавленной из-за того, что умирает. Единственная новость – это то, что я начинаю ощущать запах фрукта, исходящий от нее.
Заметьте, что я не загадываю белому слону желание, чтобы Сара жила. Когда доходит до вопросов жизни и смерти, нет смысла загадывать желание белому слону. (Несколько раз в жизни я сталкивался со смертельной болезнью и смертью знакомых, и никогда не использовал своего белого слона, чтобы попытаться спасти им жизнь.) Если вам не особенно нравится данное лицо, кажется неразумным просить о вмешательстве сверхъестественных сил. Если же вы очень любите кого-то и отчаянно хотите, чтобы этот человек жил, загадать желание значило бы сделать тривиальной трагическую ситуацию: вам кажется, что вы осуществляете нечестивый, фривольный акт. Не исключено, что если бы неизлечимая болезнь была у меня, я бы мог сделать попытку спасти свою жизнь с помощью слона, хотя это и не факт. Что касается Сары, то я до этой минуты не помышлял о белом слоне в связи с ней. Наверно, тут подсознательно смешались мысль о том, что это было бы слишком тривиально, и нежелание вмешиваться в этот ход событий, не касавшихся меня впрямую. Если судьбе угодно, чтобы она умерла, значит, она должна умереть. Кроме того, если бы я загадал желание, чтобы Сара осталась в живых, и это бы действительно произошло, я бы никогда не мог быть уверен, что она – не живой мертвец, живущий наперекор природе, или что-то в этом роде.
Но чем больше я об этом думаю, тем больше мне кажется, что следует использовать ради нее слона. По-видимому, было бы плохо и эгоистично не сделать этого. Итак, я вынимаю слона из серого фетрового мешочка и загадываю желание, чтобы Сара жила. Когда я возвращаю слона в мешочек, совесть у меня чиста. Я выполнил свой долг.
Может быть, Сара больше не моется. Лицо у нее темное или пыльное – что-то в этом роде. Кажется, что у нее щетина.
Поразительно, насколько это похоже на щетину. Я прошу ее подойти поближе. Она с удовольствием делает это, вероятно, полагая, что я собираюсь ее поцеловать. Я изучаю ее лицо и вдруг вижу, что у нее на лице волосы – словно начинает расти борода. Это очень тонкие волоски, как пушок у персика, но их многовато, чтобы говорить о пушке на персике.
Я холодею, и мне становится не по себе, словно со мной говорит дьявол, заставляя думать, что это его проделки. Я снова вспоминаю «Экзорциста». Я чувствую, что происходит что-то ужасное. Я больше не в состоянии оставаться с ней в одной комнате. Мне нужно уйти. И тогда не будет щетины. Если я не буду ее видеть, значит, она не существует. Я не стану говорить об этом ни с леди Генриеттой, ни с Сарой. Если они не замечают – ну что же, значит, этого нет.
В следующий раз, когда я вижу Сару, она чудесно выглядит. Никакой щетины. Я в восторге. Значит, мне показалось.
Но когда я подхожу ближе, то вижу, что все еще хуже. Волос нет, потому что они побриты.
Значит, наконец-то Генриетта и Сара заметили волосы и решили их сбрить. Они полагают, что я не заметил, и не собираются мне говорить. Не думал, что они станут скрывать от меня что-нибудь такое.
Я говорю леди Генриетте, когда Сары нет рядом:
– Я не слепой. И я мужчина. Я вижу, что она бреется. Вы не собирались мне говорить?
– Она не хотела, чтобы вы знали.
– Что происходит?
– Доктор оказал, что это неожиданный симптом, что сейчас опухоль затронула участок мозга, вызывающий образование мужских гормонов. Но гормоны действуют определенным образом: борода растет, но голос не становится грубее, а мускулы больше. Только растительность на лице.
Я обедаю с Лорой в «D?fense d'y Voir». Когда мы едим, люди за соседними столиками вдруг начинают ей аплодировать. Она смотрит на меня. По-видимому, она к этому привыкла, и ее это забавляет.
Я подаюсь вперед и шепчу ей над нашим десертом:
– Почему они хлопают?
– Потому что я только что положила сахар в кофе.
– Почему этому нужно хлопать?
– Потому что сахар исчез в кофе.
– Ты, должно быть, шутишь.
– Ничуть.
Сара просит меня отрастить бороду.
Сара отправляется покупать себе рыбок и просит меня пойти вместе с ней. Она покупает девять тропических рыбок. Она также покупает аквариум. Как оказывается позднее, она делает это только для того, чтобы не вызвать у меня подозрений. Впрочем, могла бы не стараться: мне все равно, если она захочет убить своих рыбок.
Она похожа на мужчину, у которого горе, который в трауре и не брился несколько дней. У нее отросла длинная щетина, которая темнее ее белокурых, как у сказочной принцессы, волос на головке. В зоомагазине она прикрывает лицо шарфом, как гангстер или больной гриппом, – чтобы скрыть темные волосы на подбородке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
– Какое красивое маленькое яйцо, – говорит Сара в моем сне. – Но предполагалось, что он будет сидеть на хрустальном блюде с ароматической смесью из сухих цветочных лепестков.
– Ох, я совсем забыл. Прости. Ты дала мне такие сложные инструкции.
– Меня же интересуют не только драгоценности.
– Я знаю. Я же не забыл про соломенные волосы, не так ли?
Наверно, мой подарок еще усилил ее симптом счастья, потому что она начинает петь:
– Я хороша-а-а. – Она подпрыгивает на одной ножке под «а-а-а». – О, так хороша-а-а, – продолжает она, подпрыгивая на второй ножке под «а-а-а». – Хороша, весела и умна-а-а! – Прыг-прыг-прыг. – Ла-ла-ла-ла-ла. Кто эта хорошенькая девочка в том зеркале? – кричит она во весь голос. – В каком еще зеркале? – Она придерживает затылок рукой – она часто так делает, чтобы мозг не тек по спине. – Кто же такая эта хорошенькая девочка? Которая, где, кто, кто, кто, кто, кто? Что за девочка, что за девочка, что за девочка!
Попугай насвистывает, не решаясь состязаться со своей хозяйкой.
Когда Сара заканчивает свою песню, я говорю:
– Обещаю тебе, что голова не раскроется у тебя сзади, и мозг не потечет по спине. Тебе не нужно вот так придерживать голову.
– Я знаю, что мозг не течет – это лишь спецэффект. Но это так реально, что я ничего не могу с собой поделать.
– Не огорчайся, я подарю тебе хрустальное блюдо с ароматической смесью из сухих цветочных лепестков.
Кажется, она довольна. Она присоединяет мой подарок к коллекции Шалтаев-Болтаев у себя в комнате. Сара говорит, что это лучшее из всех яиц, которые у нее были.
Я просыпаюсь и с грустью сознаю, что не могу доставить ей радость, которую смог позволить себе во сне. Я даже не могу подарить ей блюдо с ароматической смесью из сухих цветочных лепестков (единственное, что я мог бы себе позволить), потому что без Шалтая-Болтая оно ей не нужно.
Полторы недели спустя боль и симптом счастья заканчиваются, и Сара становится подавленной из-за того, что умирает. Единственная новость – это то, что я начинаю ощущать запах фрукта, исходящий от нее.
Заметьте, что я не загадываю белому слону желание, чтобы Сара жила. Когда доходит до вопросов жизни и смерти, нет смысла загадывать желание белому слону. (Несколько раз в жизни я сталкивался со смертельной болезнью и смертью знакомых, и никогда не использовал своего белого слона, чтобы попытаться спасти им жизнь.) Если вам не особенно нравится данное лицо, кажется неразумным просить о вмешательстве сверхъестественных сил. Если же вы очень любите кого-то и отчаянно хотите, чтобы этот человек жил, загадать желание значило бы сделать тривиальной трагическую ситуацию: вам кажется, что вы осуществляете нечестивый, фривольный акт. Не исключено, что если бы неизлечимая болезнь была у меня, я бы мог сделать попытку спасти свою жизнь с помощью слона, хотя это и не факт. Что касается Сары, то я до этой минуты не помышлял о белом слоне в связи с ней. Наверно, тут подсознательно смешались мысль о том, что это было бы слишком тривиально, и нежелание вмешиваться в этот ход событий, не касавшихся меня впрямую. Если судьбе угодно, чтобы она умерла, значит, она должна умереть. Кроме того, если бы я загадал желание, чтобы Сара осталась в живых, и это бы действительно произошло, я бы никогда не мог быть уверен, что она – не живой мертвец, живущий наперекор природе, или что-то в этом роде.
Но чем больше я об этом думаю, тем больше мне кажется, что следует использовать ради нее слона. По-видимому, было бы плохо и эгоистично не сделать этого. Итак, я вынимаю слона из серого фетрового мешочка и загадываю желание, чтобы Сара жила. Когда я возвращаю слона в мешочек, совесть у меня чиста. Я выполнил свой долг.
Может быть, Сара больше не моется. Лицо у нее темное или пыльное – что-то в этом роде. Кажется, что у нее щетина.
Поразительно, насколько это похоже на щетину. Я прошу ее подойти поближе. Она с удовольствием делает это, вероятно, полагая, что я собираюсь ее поцеловать. Я изучаю ее лицо и вдруг вижу, что у нее на лице волосы – словно начинает расти борода. Это очень тонкие волоски, как пушок у персика, но их многовато, чтобы говорить о пушке на персике.
Я холодею, и мне становится не по себе, словно со мной говорит дьявол, заставляя думать, что это его проделки. Я снова вспоминаю «Экзорциста». Я чувствую, что происходит что-то ужасное. Я больше не в состоянии оставаться с ней в одной комнате. Мне нужно уйти. И тогда не будет щетины. Если я не буду ее видеть, значит, она не существует. Я не стану говорить об этом ни с леди Генриеттой, ни с Сарой. Если они не замечают – ну что же, значит, этого нет.
В следующий раз, когда я вижу Сару, она чудесно выглядит. Никакой щетины. Я в восторге. Значит, мне показалось.
Но когда я подхожу ближе, то вижу, что все еще хуже. Волос нет, потому что они побриты.
Значит, наконец-то Генриетта и Сара заметили волосы и решили их сбрить. Они полагают, что я не заметил, и не собираются мне говорить. Не думал, что они станут скрывать от меня что-нибудь такое.
Я говорю леди Генриетте, когда Сары нет рядом:
– Я не слепой. И я мужчина. Я вижу, что она бреется. Вы не собирались мне говорить?
– Она не хотела, чтобы вы знали.
– Что происходит?
– Доктор оказал, что это неожиданный симптом, что сейчас опухоль затронула участок мозга, вызывающий образование мужских гормонов. Но гормоны действуют определенным образом: борода растет, но голос не становится грубее, а мускулы больше. Только растительность на лице.
Я обедаю с Лорой в «D?fense d'y Voir». Когда мы едим, люди за соседними столиками вдруг начинают ей аплодировать. Она смотрит на меня. По-видимому, она к этому привыкла, и ее это забавляет.
Я подаюсь вперед и шепчу ей над нашим десертом:
– Почему они хлопают?
– Потому что я только что положила сахар в кофе.
– Почему этому нужно хлопать?
– Потому что сахар исчез в кофе.
– Ты, должно быть, шутишь.
– Ничуть.
Сара просит меня отрастить бороду.
Сара отправляется покупать себе рыбок и просит меня пойти вместе с ней. Она покупает девять тропических рыбок. Она также покупает аквариум. Как оказывается позднее, она делает это только для того, чтобы не вызвать у меня подозрений. Впрочем, могла бы не стараться: мне все равно, если она захочет убить своих рыбок.
Она похожа на мужчину, у которого горе, который в трауре и не брился несколько дней. У нее отросла длинная щетина, которая темнее ее белокурых, как у сказочной принцессы, волос на головке. В зоомагазине она прикрывает лицо шарфом, как гангстер или больной гриппом, – чтобы скрыть темные волосы на подбородке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66