Он постеснялся сделать вид, что снова идет в уборную – сколько можно? – а пережидать проводы, сидя на груде мебели в фойе, не хотел из-за швейцаров, которые опять могли потребовать у него пропуск. Ему не оставалось ничего другого, как войти на цыпочках в отдел – проклятые башмаки отчаянно скрипели – и остановиться за спинами сослуживцев, сгрудившихся вокруг миссис Рашман.
Хорошо хоть, что они уже вручили ей подарок – раскрасневшаяся, до слез растроганная, она сжимала в руках набор ножей, гигантскую поздравительную открытку и неизвестно откуда взявшийся букетик полуувядшик гвоздик, – значит, Копланд уже произнес прощальную речь и она на нее ответила. Судя по грязным картонным тарелочкам в руках у всех канцпринадлежников, фруктовый торт был тоже, слава богу, съеден, и, когда Грайс вошел, братья Пенни читали длинный стишок собственного сочинения. Они произносили строки стиха строго по очереди, а остальные служащие весело хохотали и выкрикивали время от времени скабрезные шуточки.
Мы все осиротеем
И огорчимся страшно,
Когда от нас уволится
Родная миссис Рашман!
Но раз уж вы уходите,
Нас огорчив невольно,
Не забывайте сумку
В «Коварном Альбионе»!
Всем известная сумка миссис Рашман вызвала бурю аплодисментов. Грайс очень пожалел, что, застеснявшись, ушел с празднества. Ему, пожалуй, никогда еще не было так весело.
Ходите с ней на рынок,
Чтоб муж не голодал,
Чтоб он в медовый месяц
Был нежен и удал!
То наклоняясь вперед от неудержимого смеха, то резко выгибаясь назад, миссис Рашман пронзительно выхи-хикивала свои «Чхих! Чхих! Чхих!», но неожиданно их заглушил телефонный звонок – второй телефонный звонок за время Грайсовой работы в «Коварном Альбионе».
Он с интересом наблюдал, как отреагировали на это его коллеги. Можно было ожидать, что они начнут весело подбадривать Пенни: «Это сэр Джон Бетджеман хочет узнать имена своих соперников!» – или досадливо выкрикивать: «Какого черта! Скажите, что мы все ушли домой!», однако они молчали, причем каждый по-своему.
Сидз молчал с видом коварного заговорщика; Пам явно нервничала; братья Пенни умолкли, словно нашкодившие школьники; Бизли, Копланд и Грант-Пейнтон старательно показывали, что звонок не имеет к ним ни малейшего отношения. Ваарт принялся тихонько насвистывать – дескать, я знать ничего не знаю и никому не мешаю. Ардах неподвижно застыл – застыл как параноик, сказал бы Грайс, хотя они еще были очень мало знакомы. Сейчас Ардах особенно походил на Гитлера. Ну а миссис Рашман – та выглядела просто несчастной.
Первым шевельнулся Сидз, и Грайс нисколько этому не удивился: если б его привлекали денежные пари, он? поставил бы десять против одного, что так и будет. Сидз подошел к стене, возле которой лежала куча телефонов, и начал поднимать телефонные трубки, но звонки слышались по-прежнему. Все молчали. Наконец Сидз нашел нужный телефон – не свой ли собственный? – и звонки прекратились.
– Да? Да-да, совершенно верно… Хорошо… Да-да, положитесь на меня… Извините, господа, – опустив трубку, сказал он. Служащие, вопросительно смотревшие на Сидза – да и те, которые, вроде Пам, демонстративно глядели в пол, – как по команде повернули головы к братьям Пенни, и они продолжали чтение своего стишка. Но весело никому уже не было – праздничная радость проводов умерла.
Мы будем вспоминать вас,
Отчаянно скучая
Без вас и без печенья
Для кофе и для чая!
Положив трубку, Сидз не стал протискиваться на свое прежнее место, а подошел к Пам и, когда братья Пенни умолкли, под шум аплодисментов и принужденных смешков что-то прошептал ей на ухо. Все это видели, но сделали вид, что не видят. Пам едва заметно кивнула..
Проводы завершились – по крайней мере их официальная часть. Кое-кто протиснулся поближе к миссис Рашман, чтобы лично пожелать ей счастья и восхититься красотой столовых ножей; а некоторые сгрудились вокруг братьев Пенни, чтобы похвалить их замечательное сочинение. Пам как бы случайно оказалась возле Грайса и шепнула ему:
– Загляните сегодня вечером в «Рюмочную»
Глава восьмая
Грайс был раздосадован, но не очень-то удивился, когда увидел рядом с Пам Сидза – они сидели в «их уголке», как он несколько поспешно стал называть столик под лестницей. Провалиться ему на месте, если у этой пары не какие-то особые отношения.
Одно хорошо – Сидз уже успел заказать бутылку красного портвейна. Хотя Грайс вообще-то предпочитал белое вино, ему было приятно думать, что сегодня он выпьет на дармовщинку: вряд ли им понадобится вторая бутылка, если они не просидят здесь весь вечер. Правда, в следующий раз платить за выпивку придется ему – да ведь будет ли он, этот следующий раз.
Его заранее придуманную шутливую реплику – что если, мол, не удается присесть на работе, то тем приятней посидеть за столиком в баре – оборвала Пам, которой не терпелось, видимо, поговорить о каком-то волнующем ее деле. У Сидза тоже был деловой вид – деловой и сдержанно раздраженный.
– Вы обещали сразу же сказать мне, как только заметите что-нибудь странное, – без всякого вступления начала Пам, хотя Грайс ничего ей не обещал. – Что вы обнаружили?
Скрывать Грайсу было нечего, но его издавна отпугивали прямые расспросы, казавшиеся ему посягательством на его свободу.
– Мне, знаете ли, не совсем понятно, что вы подразумеваете под словом…
– Отвечайте-ка на вопрос, – бесцеремонно перебил его Сидз, состроив оскорбительно скучающую мину. Положительно, эти двое вели себя как бойцы Французского Сопротивления во время допроса пойманного парашютиста. Тем более что Пам и внешне походила на француженку в своем белом, туго подпоясанном плаще и темном берете. А глянув на ее черные чулки или, пожалуй, колготки, Грайс почувствовал, что у него пересыхает во рту – очень уж она была аппетитная. Если б Сидз не расхолаживал его своим кисло-скучающим видом, он бы, наверно, здорово завелся.
– Вы рыскали сегодня по «Альбиону», – сказала Пам. – Вот я и спрашиваю, не удалось ли вам обнаружить чего-нибудь интересного?
Смотря что вы называете интересным, вертелось у Грайса на языке, но он вовсе не хотел, чтобы Сидз опять его перебил. Вообще этот Сидз был каким-то двуликим Янусом: один лик искрится мягким добродушием, а другой – резкой враждебностью.
Грайс промолчал и с трудом подавил желание облизать пересохшие губы.
– Мы знаем, что вы рыскали по «Альбиону», – сказала Пам. – Сидзу звонил дежурный швейцар, который задержал вас на третьем этаже:.
– Я думаю, что пока нам нет нужды вдаваться в эти подробности, – бросив на Пам предостерегающий взгляд, вскинулся было Сидз.
– Бросьте, Рон, он же не дурак, – огрызнулась Пам, а потом так же резко обратилась к Грайсу, хотя он вроде бы этого вовсе не заслужил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Хорошо хоть, что они уже вручили ей подарок – раскрасневшаяся, до слез растроганная, она сжимала в руках набор ножей, гигантскую поздравительную открытку и неизвестно откуда взявшийся букетик полуувядшик гвоздик, – значит, Копланд уже произнес прощальную речь и она на нее ответила. Судя по грязным картонным тарелочкам в руках у всех канцпринадлежников, фруктовый торт был тоже, слава богу, съеден, и, когда Грайс вошел, братья Пенни читали длинный стишок собственного сочинения. Они произносили строки стиха строго по очереди, а остальные служащие весело хохотали и выкрикивали время от времени скабрезные шуточки.
Мы все осиротеем
И огорчимся страшно,
Когда от нас уволится
Родная миссис Рашман!
Но раз уж вы уходите,
Нас огорчив невольно,
Не забывайте сумку
В «Коварном Альбионе»!
Всем известная сумка миссис Рашман вызвала бурю аплодисментов. Грайс очень пожалел, что, застеснявшись, ушел с празднества. Ему, пожалуй, никогда еще не было так весело.
Ходите с ней на рынок,
Чтоб муж не голодал,
Чтоб он в медовый месяц
Был нежен и удал!
То наклоняясь вперед от неудержимого смеха, то резко выгибаясь назад, миссис Рашман пронзительно выхи-хикивала свои «Чхих! Чхих! Чхих!», но неожиданно их заглушил телефонный звонок – второй телефонный звонок за время Грайсовой работы в «Коварном Альбионе».
Он с интересом наблюдал, как отреагировали на это его коллеги. Можно было ожидать, что они начнут весело подбадривать Пенни: «Это сэр Джон Бетджеман хочет узнать имена своих соперников!» – или досадливо выкрикивать: «Какого черта! Скажите, что мы все ушли домой!», однако они молчали, причем каждый по-своему.
Сидз молчал с видом коварного заговорщика; Пам явно нервничала; братья Пенни умолкли, словно нашкодившие школьники; Бизли, Копланд и Грант-Пейнтон старательно показывали, что звонок не имеет к ним ни малейшего отношения. Ваарт принялся тихонько насвистывать – дескать, я знать ничего не знаю и никому не мешаю. Ардах неподвижно застыл – застыл как параноик, сказал бы Грайс, хотя они еще были очень мало знакомы. Сейчас Ардах особенно походил на Гитлера. Ну а миссис Рашман – та выглядела просто несчастной.
Первым шевельнулся Сидз, и Грайс нисколько этому не удивился: если б его привлекали денежные пари, он? поставил бы десять против одного, что так и будет. Сидз подошел к стене, возле которой лежала куча телефонов, и начал поднимать телефонные трубки, но звонки слышались по-прежнему. Все молчали. Наконец Сидз нашел нужный телефон – не свой ли собственный? – и звонки прекратились.
– Да? Да-да, совершенно верно… Хорошо… Да-да, положитесь на меня… Извините, господа, – опустив трубку, сказал он. Служащие, вопросительно смотревшие на Сидза – да и те, которые, вроде Пам, демонстративно глядели в пол, – как по команде повернули головы к братьям Пенни, и они продолжали чтение своего стишка. Но весело никому уже не было – праздничная радость проводов умерла.
Мы будем вспоминать вас,
Отчаянно скучая
Без вас и без печенья
Для кофе и для чая!
Положив трубку, Сидз не стал протискиваться на свое прежнее место, а подошел к Пам и, когда братья Пенни умолкли, под шум аплодисментов и принужденных смешков что-то прошептал ей на ухо. Все это видели, но сделали вид, что не видят. Пам едва заметно кивнула..
Проводы завершились – по крайней мере их официальная часть. Кое-кто протиснулся поближе к миссис Рашман, чтобы лично пожелать ей счастья и восхититься красотой столовых ножей; а некоторые сгрудились вокруг братьев Пенни, чтобы похвалить их замечательное сочинение. Пам как бы случайно оказалась возле Грайса и шепнула ему:
– Загляните сегодня вечером в «Рюмочную»
Глава восьмая
Грайс был раздосадован, но не очень-то удивился, когда увидел рядом с Пам Сидза – они сидели в «их уголке», как он несколько поспешно стал называть столик под лестницей. Провалиться ему на месте, если у этой пары не какие-то особые отношения.
Одно хорошо – Сидз уже успел заказать бутылку красного портвейна. Хотя Грайс вообще-то предпочитал белое вино, ему было приятно думать, что сегодня он выпьет на дармовщинку: вряд ли им понадобится вторая бутылка, если они не просидят здесь весь вечер. Правда, в следующий раз платить за выпивку придется ему – да ведь будет ли он, этот следующий раз.
Его заранее придуманную шутливую реплику – что если, мол, не удается присесть на работе, то тем приятней посидеть за столиком в баре – оборвала Пам, которой не терпелось, видимо, поговорить о каком-то волнующем ее деле. У Сидза тоже был деловой вид – деловой и сдержанно раздраженный.
– Вы обещали сразу же сказать мне, как только заметите что-нибудь странное, – без всякого вступления начала Пам, хотя Грайс ничего ей не обещал. – Что вы обнаружили?
Скрывать Грайсу было нечего, но его издавна отпугивали прямые расспросы, казавшиеся ему посягательством на его свободу.
– Мне, знаете ли, не совсем понятно, что вы подразумеваете под словом…
– Отвечайте-ка на вопрос, – бесцеремонно перебил его Сидз, состроив оскорбительно скучающую мину. Положительно, эти двое вели себя как бойцы Французского Сопротивления во время допроса пойманного парашютиста. Тем более что Пам и внешне походила на француженку в своем белом, туго подпоясанном плаще и темном берете. А глянув на ее черные чулки или, пожалуй, колготки, Грайс почувствовал, что у него пересыхает во рту – очень уж она была аппетитная. Если б Сидз не расхолаживал его своим кисло-скучающим видом, он бы, наверно, здорово завелся.
– Вы рыскали сегодня по «Альбиону», – сказала Пам. – Вот я и спрашиваю, не удалось ли вам обнаружить чего-нибудь интересного?
Смотря что вы называете интересным, вертелось у Грайса на языке, но он вовсе не хотел, чтобы Сидз опять его перебил. Вообще этот Сидз был каким-то двуликим Янусом: один лик искрится мягким добродушием, а другой – резкой враждебностью.
Грайс промолчал и с трудом подавил желание облизать пересохшие губы.
– Мы знаем, что вы рыскали по «Альбиону», – сказала Пам. – Сидзу звонил дежурный швейцар, который задержал вас на третьем этаже:.
– Я думаю, что пока нам нет нужды вдаваться в эти подробности, – бросив на Пам предостерегающий взгляд, вскинулся было Сидз.
– Бросьте, Рон, он же не дурак, – огрызнулась Пам, а потом так же резко обратилась к Грайсу, хотя он вроде бы этого вовсе не заслужил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80