— Избави боже! Ничего не случилось. Я пришел только на вас поглядеть. Подумал, ежели к вам ходит Фила, то, может, вы и меня не прогоните.
— Вас, Янко, никогда! Милости прошу, -заходите! И располагайтесь!
Яно садится, но заверяет генерала, что долго у него не засидится.
— Не бойтесь, пан генерал, я тут долго не задержусь, знаю, времени у вас мало.
— У меня его как раз вдосталь! Я же на пенсии. Вам вовсе незачем торопиться.
Поначалу разговор у них не очень-то клеится, но вскоре оживляется. Ведь Яно все интересно: он расспрашивает генерала так, как еще никто его не расспрашивал. Генерал смеется и готов ответить на любые вопросы.
Яно и о своем ружье заговаривает.
— Отчего ж вы ко мне не пришли?— спрашивает генерал.— Я бы вам ружье раздобыл. Только зачем оно вам?
— Да, теперь уже ни к чему. Но когда-то, понимаете, это была моя страсть. Я люблю природу. Хожу в поле и без ружья, но когда-то думал, что неплохо бы и ружьем обзавестись. А знаете, каким я был когда- то стрелком? Гляньте-ка! Я вот еще что ношу с собой! — Яно вытаскивает из кармана рогатку.— Чтоб вам было ясно! Это моя слабость! Но я собирался о другом потолковать. Фила мне говорила, что дома у вас генеральская форма. Не сердитесь, пан генерал, что я об этом спрашиваю, но я уже много раз видел вас на улице и всегда здоровался с вами, а вот форму вы почему-то не носите.
— А для чего? Я уже отслужил.
— Но все равно вы ведь генерал. А не могли бы вы мне эту форму показать?
Генерал показывает ему форму, и Яно признательно кивает головой.
— Генеральская форма! Жаль, что вы не носите ее!
— Я .уж достаточно ее нашивал,— говорит генерал без капли грусти в голосе.— Пожалуй, меня в ней и похоронят!
И вдруг вытаскивает из-за шкафа сапоги.
— Поглядите, у меня две пары. Хотите, примерьте, одну я вам подарю. Если они окажутся впору, я, может, вам и чин повыше присвою.
Яно мигом разулся. Но сапоги оказались тесны.
— Какая жалость! Как же так? Вы же выше меня! А сапоги малы мне. В самом деле жалко, ходил бы я в генеральских сапогах!
Катит Яно по городу тележку с мусором, разглядывает людей и время от времени строит кому-нибудь рожу, но лишь затем, чтобы напугать того или позабавить. Иногда и окрикнет прохожего, а наткнется на знакомца, с которым можно и перемолвиться словом, остановится — да провались они, эти пара минут!
— Ну что нового? Были вчера в угодье?
— Был, как раз вчера ходил.
— И как оно? Много ли зверя?
— Грех жаловаться.
— Вам, ребята, все хорошо, — ухмыляется Яно,— а какие здесь были прежде угодья! Я целыми днями пропадал там! Иной раз обходил шесть, а то и семь участков. Батюшки мои, а крупной-то дичи! Что ни шаг — олени, муфлоны, лани, о косулях и говорить нечего. Однажды зимой, когда я пошел зверям корму задать, козы так перли на меня, что пришлось от них пятиться. Дичи было тогда — тьма-тьмущая: утки, куропатки, а фазанов — страсть сколько! А когда я в поле зайцев обкладывал, в этом кругу оказывалось их не менее семи рот. Целая дивизия, а еще полдивизии из круга удирало. Войско! Настоящая армия! Зря тут все на новый лад переиначили. И старые виноградники надо было оставить. Бульдозеры и проволочные шпалеры распугали зайцев.
— Это же кооператоры. Разве мы вольны им запретить? Да и повсюду теперь так: на шпалерах урожай лучше. Да и зверь между ними понемногу устраивается.
— Скворцы! Прошелся я тут, повсюду одни скворцы. Скворцов — туча несметная. Придется им опять поставить эти жестяные, карбидные хлопушки — днем и ночью стрельба пойдет. На такое угодье заяц плевать хотел.
— Брось, Янко! Заяц держится.
Где он держится? Я же сам видел. Как начнут грохать, куда зайцу деваться?
— В другое угодье.
— А там, что ли, нету скворцов? И тот же карбид, та же хлопушка. У зайца свой участок, он в чужой не полезет. А отгонишь его, он пробежится, сделает кружок и опять воротится.
— Зайцев там вволю, Янко. Увидал бы, глазам не поверил.
— Вот я и не поверил. Ладно, схожу еще разок, погляжу. Только времени совсем нет. В нынешнем году даже по грибы не ходил. Верней, ходил раза три, да там смотреть не на что. Грибы и те не растут. Нынче вечером наведаюсь к генералу, а вот в субботу после полудня или в воскресенье поутру все обойду...
И действительно, в воскресенье Яно выбирается за город. Времени у него хоть отбавляй, захочется, так броди себе до самого вечера. Конечно, и передохнуть придется, и даже закусить что-нибудь. Зачем же дома сидеть? На воле и дышится куда легче, и отдыхается лучше. А приспичит, можно где и поспать. Одно плохо: ни в поле, ни в винограднике теперь и порядочного дерева на сыщешь. Право слово, приличную грушу, яблоню, каштан — днем с огнем теперь не найдешь, персик, сливу и то не часто увидишь. Разве что у дороги. Но там все больше черешня, и кое-что, пожалуй, растет на ней, да станет ли кто такое есть? Может, только шоферы, что все эти придорожные деревья зачадили, запакостили, запылили. Пускай лакомятся! На таком загаженном дереве душевный и тонкий человек не захотел бы даже гусеницей быть.
Яно шел по луговине. При желании он мог бы взять прямиком, наперерез, ан нет: он почему-то сошел с тропки и шагал, куда ноги несут, да еще петлял всякий раз. Видно, луговинка казалась ему узковатой. Наверняка казалась — виноградники здесь почти все заполонили. Но даже такой вот участочек и то кой- чего стоит; корму наберется с него, н-да, надо бы уж лужок выкосить! А до чего трава хороша! В прошлые годы, пожалуй, такой густой, жирной травы тут не было. Повсюду лезли в глаза только ромашка, чертополох, на лесных опушках лиловые колокольчики и еще черт знает что! И когда луг подымался, зарастал, всегда весь был в цвету. А теперь что цветет? Цветов почти не видать. Ромашку и то не просто найдешь. Никак, луговину перепахали и насеяли заместо цветов какой первосортной травы? Похоже, что так. Верно, раздобыли где-нибудь хорошие семена. Только что с него взять, с такого клочка? Тут тебе и вспугнуть нечего. Да и было бы, разве
здесь мало всяких защитников и любителей природы? Ясное дело, их и на такой клочок с лихвой хватает, знай ходят сюда охранять, проверять, да ведь коли придет один, другой, третий, а там, глядишь, и десятый пожалует, и все охраняют одно и то же — а украдкой-то наверняка и зайца хлопнут,— так потом даже птаха, ну хотя бы жаворонок, у которого тут поблизости гнездо, и тот задрожит, в воздухе, в вышине и то ему страшно. В небесную синь не подняться, крылья не тянут, а зелень внизу страху на него нагоняет, благо, с нее уже не раз и не два спугнули его. Собственному гнезду и то теперь не доверяет.
Бог ты мой, фазан! Петух! И курочка! И еще петух! Все трое вылетели из тернового куста. Никак, там еще один? Вот именно! Ну и петушок — просто загляденье!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32