Что до меня, то дай боже мне в жизнь не видеть в наших местах ни одной гайлэндской юбки, да и ни одного красного мундира, ни ружья… Разве чтобы подстрелить куропатку… Все они одним миром мазаны. А когда они вас обчистят, даже если вы и добьетесь решения, чтобы они заплатили за все грабежи, притеснения и насилия, вы с этого богаче не станете… У них и гроша нет, чтобы рассчитаться. С этого народа взятки гладки.
В таких разговорах вперемежку с делами прошло время до обеда. Мак-Уибл обещался тем временем придумать какую-нибудь комбинацию, чтобы Эдуард мог посетить Духран (где находилась в этот момент Роза), не возбуждая ничьих подозрений и не подвергая себя опасности. Дело это было нелегкое, так как лэрд был ревностным сторонником правительства.
На птичий двор Мак-Уибла была наложена контрибуция, и вскоре в небольшой столовой приказчика разнеслись ароматы супа из курицы с пореем и тушеного мяса по-шотландски. Штопор хозяина уже проник в пробку пинтовой бутылки бордоского вина (похищенной, возможно, из подвалов Тулли-Веолана), когда вид белого пони, который промчался рысью мимо окон столовой, побудил хозяина отставить ее с должными предосторожностями в сторону. Но вот входит Джок Скривер с пакетом для мистера Стэнли; печать на нем полковника Толбота; пальцы у Эдуарда дрожат, когда он ее вскрывает. Из конверта выскальзывают две официального вида бумаги, сложенные, подписанные и скрепленные печатями по всей форме. На них стремительно набрасывается приказчик, отроду питавший уважение ко всему тому, что напоминает документ. Взгляд его скользит украдкой по заголовкам, и глазам или, вернее, очкам его представляется радующий сердце текст: «Охранная грамота, данная его королевским высочеством Козмо Комину Брэдуордину, эсквайру из Брэдуордина, известному под именем барона Брэдуордина, лишенному прав за участие в недавнем мятеже». Другой документ оказывается охранной грамотой на имя Эдуарда Уэверли, эсквайра. Письмо полковника Толбота гласит следующее:
Любезный Эдуард, Я только что приехал сюда, но уже успел покончить со всеми делами. Впрочем, не обошлось без затруднений, как вы сейчас увидите. Сразу же по прибытии я испросил аудиенцию у его высочества и нашел его в настроении, не слишком благоприятном для моих целей. От него только что вышли трое или четверо шотландских джентльменов. Герцог принял меня очень любезно и сразу же начал: «Представьте, Толбот, здесь побывало с полдюжины самых уважаемых дворян и лучших друзей правительства к северу от Форта – майор Мелвил из Кернврекана, Рубрик из Духрана и другие – и они прямо вынудили меня обещать охранную грамоту, а в будущем и помилование этому упрямому старому бунтовщику, которого они называют бароном Брэдуордином в качестве довода в его пользу они приводят его высокие нравственные качества, а также его мягкость по отношению к тем из наших, которые попали в руки мятежников, говоря, что он уже достаточно сурово наказан конфискацией имущества. Рубрик взялся приютить его у себя в доме до тех пор, пока в стране не установится порядок. Но согласитесь, что не очень-то приятно оказаться в какой-то мере вынужденным простить такому смертельному врагу Брауншвейгского дома». Все это звучало не слишком обнадеживающе для того, чтобы приступить к моему делу, однако я выразил свою радость по поводу того, что его королевское высочество удовлетворяет подобного рода ходатайства, так как это дает мне смелость обратиться к нему с подобной же просьбой от своего имени. Он очень рассердился, но я был настойчив. Я упомянул о том, что наши три голоса в парламенте неизменно поддерживают правительство, слегка коснулся своей службы за границей, заслуживающей внимания лишь постольку, поскольку его королевскому высочеству было угодно положительно ее расценить, и основывался главным образом на его собственных изъявлениях расположения и дружеских чувств ко мне. Ему стало неловко, но он не сдавался. Я намекнул на то, что здравая политика требует раз навсегда отстранить наследника такого состояния, как состояние вашего дяди, от махинаций недовольных, но не произвел никакого впечатления. Тогда я сказал, что считаю себя в долгу перед сэром Эверардом и перед вами лично и в качестве единственной награды за мою службу просил бы его высочество всемилостивейше дать мне возможность доказать свою признательность. Я заметил, что он все еще непоколебим, и тогда в качестве последнего средства вынул из кармана свой патент полковника и заявил, что, поскольку его королевское высочество не считает меня даже при настоящих крайних обстоятельствах достойным той милости, которую он счел возможным оказать другим джентльменам, заслуги коих были вряд ли значительнее моих, я вынужден со всем смирением испросить разрешения передать мой патент в руки его высочества и просить об увольнении со службы. К этому он не был подготовлен. Он предложил мне взять свой патент обратно, сказал несколько лестных слов о моей службе и согласился выполнить мою просьбу. Итак, вы снова свободный человек, и я поручился, что впредь вы будете пай-мальчиком и не забудете, чем вы обязаны мягкости правительства. Теперь вы видите, что мой принц может быть столь же великодушным, как и ваш. Я не стану утверждать, что милости свои он оказывает с такой же изысканной любезностью в заграничном духе, как ваш странствующий рыцарь; манеры у него простые, английские, а явная неохота, с которой он выполняет вашу просьбу, показывает, какую жертву он приносит, идя против собственных желаний. Один из моих друзей, адъютант главнокомандующего, снял для меня копию с охранной грамоты на имя барона (подлинник находится у майора Мелвила), которую я вам и посылаю, так как знаю, что, если вам удастся разыскать вашего старого друга, вам доставит особенное удовольствие сообщить ему это радостное известие первым. Он, конечно, немедленно отправится в Духран и там в течение нескольких недель отсидит свой карантин. Что касается вас, то разрешаю вам сопроводить его туда и пробыть с ним неделю, поскольку до меня дошли сведения, что в этих местах пребывает некая очаровательная девица. Имею также удовольствие сообщить, что все успехи, которых вам удастся достигнуть в ее благосклонности, будут весьма приятны сэру Эверарду и мисс Рэчел. Они не будут считать ваше положение упроченным и судьбы трех горностаев passant обеспеченными, пока вы не познакомите их с миссис Эдуард Уэверли. Мои собственные любовные дела – много лет тому назад – помешали некоторым планам, долженствовавшим обеспечить благополучие этих трех горностаев passant, так что я считаю себя в долгу перед ними и чувствую, что обязан вознаградить их за понесенный ущерб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144
В таких разговорах вперемежку с делами прошло время до обеда. Мак-Уибл обещался тем временем придумать какую-нибудь комбинацию, чтобы Эдуард мог посетить Духран (где находилась в этот момент Роза), не возбуждая ничьих подозрений и не подвергая себя опасности. Дело это было нелегкое, так как лэрд был ревностным сторонником правительства.
На птичий двор Мак-Уибла была наложена контрибуция, и вскоре в небольшой столовой приказчика разнеслись ароматы супа из курицы с пореем и тушеного мяса по-шотландски. Штопор хозяина уже проник в пробку пинтовой бутылки бордоского вина (похищенной, возможно, из подвалов Тулли-Веолана), когда вид белого пони, который промчался рысью мимо окон столовой, побудил хозяина отставить ее с должными предосторожностями в сторону. Но вот входит Джок Скривер с пакетом для мистера Стэнли; печать на нем полковника Толбота; пальцы у Эдуарда дрожат, когда он ее вскрывает. Из конверта выскальзывают две официального вида бумаги, сложенные, подписанные и скрепленные печатями по всей форме. На них стремительно набрасывается приказчик, отроду питавший уважение ко всему тому, что напоминает документ. Взгляд его скользит украдкой по заголовкам, и глазам или, вернее, очкам его представляется радующий сердце текст: «Охранная грамота, данная его королевским высочеством Козмо Комину Брэдуордину, эсквайру из Брэдуордина, известному под именем барона Брэдуордина, лишенному прав за участие в недавнем мятеже». Другой документ оказывается охранной грамотой на имя Эдуарда Уэверли, эсквайра. Письмо полковника Толбота гласит следующее:
Любезный Эдуард, Я только что приехал сюда, но уже успел покончить со всеми делами. Впрочем, не обошлось без затруднений, как вы сейчас увидите. Сразу же по прибытии я испросил аудиенцию у его высочества и нашел его в настроении, не слишком благоприятном для моих целей. От него только что вышли трое или четверо шотландских джентльменов. Герцог принял меня очень любезно и сразу же начал: «Представьте, Толбот, здесь побывало с полдюжины самых уважаемых дворян и лучших друзей правительства к северу от Форта – майор Мелвил из Кернврекана, Рубрик из Духрана и другие – и они прямо вынудили меня обещать охранную грамоту, а в будущем и помилование этому упрямому старому бунтовщику, которого они называют бароном Брэдуордином в качестве довода в его пользу они приводят его высокие нравственные качества, а также его мягкость по отношению к тем из наших, которые попали в руки мятежников, говоря, что он уже достаточно сурово наказан конфискацией имущества. Рубрик взялся приютить его у себя в доме до тех пор, пока в стране не установится порядок. Но согласитесь, что не очень-то приятно оказаться в какой-то мере вынужденным простить такому смертельному врагу Брауншвейгского дома». Все это звучало не слишком обнадеживающе для того, чтобы приступить к моему делу, однако я выразил свою радость по поводу того, что его королевское высочество удовлетворяет подобного рода ходатайства, так как это дает мне смелость обратиться к нему с подобной же просьбой от своего имени. Он очень рассердился, но я был настойчив. Я упомянул о том, что наши три голоса в парламенте неизменно поддерживают правительство, слегка коснулся своей службы за границей, заслуживающей внимания лишь постольку, поскольку его королевскому высочеству было угодно положительно ее расценить, и основывался главным образом на его собственных изъявлениях расположения и дружеских чувств ко мне. Ему стало неловко, но он не сдавался. Я намекнул на то, что здравая политика требует раз навсегда отстранить наследника такого состояния, как состояние вашего дяди, от махинаций недовольных, но не произвел никакого впечатления. Тогда я сказал, что считаю себя в долгу перед сэром Эверардом и перед вами лично и в качестве единственной награды за мою службу просил бы его высочество всемилостивейше дать мне возможность доказать свою признательность. Я заметил, что он все еще непоколебим, и тогда в качестве последнего средства вынул из кармана свой патент полковника и заявил, что, поскольку его королевское высочество не считает меня даже при настоящих крайних обстоятельствах достойным той милости, которую он счел возможным оказать другим джентльменам, заслуги коих были вряд ли значительнее моих, я вынужден со всем смирением испросить разрешения передать мой патент в руки его высочества и просить об увольнении со службы. К этому он не был подготовлен. Он предложил мне взять свой патент обратно, сказал несколько лестных слов о моей службе и согласился выполнить мою просьбу. Итак, вы снова свободный человек, и я поручился, что впредь вы будете пай-мальчиком и не забудете, чем вы обязаны мягкости правительства. Теперь вы видите, что мой принц может быть столь же великодушным, как и ваш. Я не стану утверждать, что милости свои он оказывает с такой же изысканной любезностью в заграничном духе, как ваш странствующий рыцарь; манеры у него простые, английские, а явная неохота, с которой он выполняет вашу просьбу, показывает, какую жертву он приносит, идя против собственных желаний. Один из моих друзей, адъютант главнокомандующего, снял для меня копию с охранной грамоты на имя барона (подлинник находится у майора Мелвила), которую я вам и посылаю, так как знаю, что, если вам удастся разыскать вашего старого друга, вам доставит особенное удовольствие сообщить ему это радостное известие первым. Он, конечно, немедленно отправится в Духран и там в течение нескольких недель отсидит свой карантин. Что касается вас, то разрешаю вам сопроводить его туда и пробыть с ним неделю, поскольку до меня дошли сведения, что в этих местах пребывает некая очаровательная девица. Имею также удовольствие сообщить, что все успехи, которых вам удастся достигнуть в ее благосклонности, будут весьма приятны сэру Эверарду и мисс Рэчел. Они не будут считать ваше положение упроченным и судьбы трех горностаев passant обеспеченными, пока вы не познакомите их с миссис Эдуард Уэверли. Мои собственные любовные дела – много лет тому назад – помешали некоторым планам, долженствовавшим обеспечить благополучие этих трех горностаев passant, так что я считаю себя в долгу перед ними и чувствую, что обязан вознаградить их за понесенный ущерб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144