Не случись тогда при мне, на мою беду, этих денег, я остался бы с пустым кошельком, но зато не покрыл себя бесчестьем. И после того как меня обчистили все, кто там был, мне пришлось поставить последние пять червонцев против этой акулы среди пескарей.
— Святая правда, — заметила миссис Урсула. — Все это мне известно, и я допускаю даже, что, поскольку лорд Гленварлох был последним, с кем ты играл, ты вправе винить его за свою неудачу. Более того — я признаю, как уже было сказано, что Маргарет сделала его твоим соперником. Но, посуди сам, время ли вспоминать обо всем теперь, когда ему грозит опасность лишиться руки?
— Подумаешь, прах его возьми, лишиться руки! — промолвил юный горожанин. — По мне, так пусть его лишат заодно и головы. Его голова и его рука сделали из меня жалкого горемыку!
— А не лучше ли, король всех сорванцов, — сказала миссис Урсула, — свести теперь с ним счеты? И с помощью этого шотландского лорда, который отнял у тебя, по твоим словам, деньги и возлюбленную, вернуть то и другое в самом непродолжительном времени?
— Как же это ваша мудрость дошла до таком заключения? — спросил подмастерье. — Вернуть деньги — я еще могу понять, стоит только принять ваше предложение; но что касается моей прекрасной Маргарет, то как эта услуга лорду, которым только и занята ее глупенькая головка, может пойти мне на пользу, я не могу уразуметь.
— А это потому, что, говоря попросту, — сказала миссис Урсула, — ты разбираешься в женском сердце не лучше, чем норфолкский гусь. Послушай, любезный. Если я расскажу мистрис Маргарет, что молодому лорду не удалось спастись из-за твоего неучтивого отказа помочь ему, вот тогда ты опротивеешь ей навеки. Она возненавидит тебя так же, как того палача, что отрубит руку Гленварлоху, и она еще крепче влюбится в своего лорда. Лондон по меньшей мере недели три будет только о нем говорить, только о нем думать, и после всей этой кутерьмы его никакими силами не вышибешь у Маргарет из головы, ибо ничто не доставляет молодой девушке столько удовольствия, как быть причастной к делам того, о ком говорят все окружающие. Если и в самом деле он подвергнется такому наказанию, едва ли она его когда-нибудь забудет. В царствование королевы Елизаветы я видела, как вешали одного красивого молодого джентльмена по имени Бэбингтон, так на что я была тогда совсем девчонкой, и то потом целый год он не шел у меня из головы. Короче говоря, помилуют Гленварлоха или покарают, он останется в Лондоне, и присутствие его будет поддерживать безрассудную страсть глупой девушки. А вот если он скроется…
— А ну-ка, объясните, какая мне будет от этого польза? — подхватил Дженкин.
— Коли он скроется, — продолжала свое рассуждение хозяйка, — ему придется оставить королевский двор на долгие годы, если не на всю жизнь; а кто не знает старой поговорки: «с глаз долой — из сердца вон»?
— Правда, истинная правда, — сказал Дженкин, — вы говорите как оракул, мудрейшая Урсула.
— Ну вот, наконец-то образумился, — промолвила лукавая миссис Садлчоп. — Когда же мы избавимся от лорда раз и навсегда, то кто, я спрашиваю тебя, станет задушевным другом балованной красотки, кто заполнит пустоту в ее сердечке? Да кто, как не ты, краса подмастерьев?! Она увидит, что ты поборол собственные желания и подчинился ее желаниям, а это ценит любая женщина; ты подверг себя риску, выполняя ее приказания; а что больше всего нравится женщине, как не храбрость и беспрекословная преданность? К тому же в твоих руках ее тайна, ей поневоле придется относиться к тебе благосклонно и с уважением, оказывать тебе доверие и встречаться с тобой наедине, пока она не станет плакать уже только одним глазком по отсутствующему возлюбленному, которого никогда больше не увидит, и не подмигнет весело другим глазком тому, кто подле нее. И коли тут ты не сумеешь воспользоваться обстоятельствами, то ты совсем не тот проворный и ловкий малый, за какого все тебя считают. Ну как, хорошо ли я говорила?
— Вы говорили как королева, о могущественная Урсула! — воскликнул Дженкин Винсент. — Я повинуюсь вашей воле.
— Тебе, кажется, хорошо знаком Эльзас? — продолжала наставница.
— Недурно, недурно, — ответил он, кивая головой. — Я слыхивал там стук костей до того, как превратился в джентльмена и повадился ходить со светскими щеголями в ресторацию шевальера Боже, как его называют, — притон не хуже эльзасских, хотя перышки у этого понаряднее.
— И надо думать, к тебе отнесутся в Эльзасе с уважением?
— Ого, — ответил Вин, — как надену я опять свою бомбазиновую куртку да возьму под мышку шкворень, так смогу гулять по Эльзасу ночью, как по Флит-стрит среди бела дня. Никто не посмеет тронуть принца подмастерьев и короля дубинок. Все знают, что я могу нагрянуть к ним с самыми рослыми молодцами нашего квартала.
— А знаешь ли ты речную братию?
— Могу поговорить с каждым лодочником от Ричмонда до Грейвсенда на его наречии. Сверх того, знаком со всеми гребцами, от Джона Тейлора, поэта, до малыша Сверчка Зубоскала, который, когда гребет, всегда скалит зубы, словно остряк-самоучка.
— И ты можешь носить любое платье и выдавать себя за кого угодно, будь то лодочник, мясник или пехотинец? — продолжала Урсула.
— Лучшего комедианта не найдется во всем Лондоне, вы отлично это знаете, сударыня, — ответил подмастерье. — Я могу потягаться с настоящими актерами из «Глобуса» или из «Фортуны», если начну представлять любые роли, кроме джентльменов. Только снимите с меня эти проклятые тряпки, в которые меня засунул сам черт, и тогда одевайте во что хотите, всякое платье пристанет ко мне так, словно я в нем родился.
— Хорошо, мы еще как-нибудь поговорим о твоем превращении, — сказала миссис Урсула, — и платье тебе подберем и денег достанем — их немало понадобится, чтобы довести дело до благополучного конца.
— Но откуда вы возьмете столько денег? — спросил Джеикин. — Я хотел бы получить ответ на свой вопрос, прежде чем дотронусь до них.
— Какой же ты дурак, что спрашиваешь. Допустим, я сама охотно ссужу свои деньги, чтобы угодить молодой даме. Что тут худого?
— Ничего подобного и допускать не стану, — живо откликнулся Дженкин. — Я знаю, что у вас свободных денег не водится, да если б и водились, вы с ними не расстанетесь. Нет, вы меня не проведете. Должно быть, это деньги самой Маргарет.
— Ах ты недоверчивый щенок! А если и так, то что с того?
— А то, что я сию же минуту отправлюсь к ней и узнаю, честным ли путем попала к ней такая куча Денег; я скорее повешусь, чем допущу, чтобы она доставала их с помощью обмана. Хватит того, что я сам натворил, незачем впутывать бедную Маргарет во всякие подлости. Я пойду к ней и предостерегу ее; клянусь богом, я так и сделаю.
— Ты с ума сошел, — не на шутку встревожилась миссис Садлчоп.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165
— Святая правда, — заметила миссис Урсула. — Все это мне известно, и я допускаю даже, что, поскольку лорд Гленварлох был последним, с кем ты играл, ты вправе винить его за свою неудачу. Более того — я признаю, как уже было сказано, что Маргарет сделала его твоим соперником. Но, посуди сам, время ли вспоминать обо всем теперь, когда ему грозит опасность лишиться руки?
— Подумаешь, прах его возьми, лишиться руки! — промолвил юный горожанин. — По мне, так пусть его лишат заодно и головы. Его голова и его рука сделали из меня жалкого горемыку!
— А не лучше ли, король всех сорванцов, — сказала миссис Урсула, — свести теперь с ним счеты? И с помощью этого шотландского лорда, который отнял у тебя, по твоим словам, деньги и возлюбленную, вернуть то и другое в самом непродолжительном времени?
— Как же это ваша мудрость дошла до таком заключения? — спросил подмастерье. — Вернуть деньги — я еще могу понять, стоит только принять ваше предложение; но что касается моей прекрасной Маргарет, то как эта услуга лорду, которым только и занята ее глупенькая головка, может пойти мне на пользу, я не могу уразуметь.
— А это потому, что, говоря попросту, — сказала миссис Урсула, — ты разбираешься в женском сердце не лучше, чем норфолкский гусь. Послушай, любезный. Если я расскажу мистрис Маргарет, что молодому лорду не удалось спастись из-за твоего неучтивого отказа помочь ему, вот тогда ты опротивеешь ей навеки. Она возненавидит тебя так же, как того палача, что отрубит руку Гленварлоху, и она еще крепче влюбится в своего лорда. Лондон по меньшей мере недели три будет только о нем говорить, только о нем думать, и после всей этой кутерьмы его никакими силами не вышибешь у Маргарет из головы, ибо ничто не доставляет молодой девушке столько удовольствия, как быть причастной к делам того, о ком говорят все окружающие. Если и в самом деле он подвергнется такому наказанию, едва ли она его когда-нибудь забудет. В царствование королевы Елизаветы я видела, как вешали одного красивого молодого джентльмена по имени Бэбингтон, так на что я была тогда совсем девчонкой, и то потом целый год он не шел у меня из головы. Короче говоря, помилуют Гленварлоха или покарают, он останется в Лондоне, и присутствие его будет поддерживать безрассудную страсть глупой девушки. А вот если он скроется…
— А ну-ка, объясните, какая мне будет от этого польза? — подхватил Дженкин.
— Коли он скроется, — продолжала свое рассуждение хозяйка, — ему придется оставить королевский двор на долгие годы, если не на всю жизнь; а кто не знает старой поговорки: «с глаз долой — из сердца вон»?
— Правда, истинная правда, — сказал Дженкин, — вы говорите как оракул, мудрейшая Урсула.
— Ну вот, наконец-то образумился, — промолвила лукавая миссис Садлчоп. — Когда же мы избавимся от лорда раз и навсегда, то кто, я спрашиваю тебя, станет задушевным другом балованной красотки, кто заполнит пустоту в ее сердечке? Да кто, как не ты, краса подмастерьев?! Она увидит, что ты поборол собственные желания и подчинился ее желаниям, а это ценит любая женщина; ты подверг себя риску, выполняя ее приказания; а что больше всего нравится женщине, как не храбрость и беспрекословная преданность? К тому же в твоих руках ее тайна, ей поневоле придется относиться к тебе благосклонно и с уважением, оказывать тебе доверие и встречаться с тобой наедине, пока она не станет плакать уже только одним глазком по отсутствующему возлюбленному, которого никогда больше не увидит, и не подмигнет весело другим глазком тому, кто подле нее. И коли тут ты не сумеешь воспользоваться обстоятельствами, то ты совсем не тот проворный и ловкий малый, за какого все тебя считают. Ну как, хорошо ли я говорила?
— Вы говорили как королева, о могущественная Урсула! — воскликнул Дженкин Винсент. — Я повинуюсь вашей воле.
— Тебе, кажется, хорошо знаком Эльзас? — продолжала наставница.
— Недурно, недурно, — ответил он, кивая головой. — Я слыхивал там стук костей до того, как превратился в джентльмена и повадился ходить со светскими щеголями в ресторацию шевальера Боже, как его называют, — притон не хуже эльзасских, хотя перышки у этого понаряднее.
— И надо думать, к тебе отнесутся в Эльзасе с уважением?
— Ого, — ответил Вин, — как надену я опять свою бомбазиновую куртку да возьму под мышку шкворень, так смогу гулять по Эльзасу ночью, как по Флит-стрит среди бела дня. Никто не посмеет тронуть принца подмастерьев и короля дубинок. Все знают, что я могу нагрянуть к ним с самыми рослыми молодцами нашего квартала.
— А знаешь ли ты речную братию?
— Могу поговорить с каждым лодочником от Ричмонда до Грейвсенда на его наречии. Сверх того, знаком со всеми гребцами, от Джона Тейлора, поэта, до малыша Сверчка Зубоскала, который, когда гребет, всегда скалит зубы, словно остряк-самоучка.
— И ты можешь носить любое платье и выдавать себя за кого угодно, будь то лодочник, мясник или пехотинец? — продолжала Урсула.
— Лучшего комедианта не найдется во всем Лондоне, вы отлично это знаете, сударыня, — ответил подмастерье. — Я могу потягаться с настоящими актерами из «Глобуса» или из «Фортуны», если начну представлять любые роли, кроме джентльменов. Только снимите с меня эти проклятые тряпки, в которые меня засунул сам черт, и тогда одевайте во что хотите, всякое платье пристанет ко мне так, словно я в нем родился.
— Хорошо, мы еще как-нибудь поговорим о твоем превращении, — сказала миссис Урсула, — и платье тебе подберем и денег достанем — их немало понадобится, чтобы довести дело до благополучного конца.
— Но откуда вы возьмете столько денег? — спросил Джеикин. — Я хотел бы получить ответ на свой вопрос, прежде чем дотронусь до них.
— Какой же ты дурак, что спрашиваешь. Допустим, я сама охотно ссужу свои деньги, чтобы угодить молодой даме. Что тут худого?
— Ничего подобного и допускать не стану, — живо откликнулся Дженкин. — Я знаю, что у вас свободных денег не водится, да если б и водились, вы с ними не расстанетесь. Нет, вы меня не проведете. Должно быть, это деньги самой Маргарет.
— Ах ты недоверчивый щенок! А если и так, то что с того?
— А то, что я сию же минуту отправлюсь к ней и узнаю, честным ли путем попала к ней такая куча Денег; я скорее повешусь, чем допущу, чтобы она доставала их с помощью обмана. Хватит того, что я сам натворил, незачем впутывать бедную Маргарет во всякие подлости. Я пойду к ней и предостерегу ее; клянусь богом, я так и сделаю.
— Ты с ума сошел, — не на шутку встревожилась миссис Садлчоп.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165