Неслышно, словно легкий снег, падала она на обращенные вверх коричневые лица, на расширенные от страха глаза, на обнаженные руки, сжимавшие старинные ружья.
Она прожигала кожу, въедалась в живую плоть, как невидимый рак, она выжигала глаза в глазницах, превращая их в кровавые дыры, откуда сочилась страшная желтая жидкость; боль, которую она причиняла, можно сравнить только с жжением концентрированной кислоты и горящих углей, вместе взятых.
На рассвете, когда тысячи воинов раса Мугулету стонали и рыдали в мучительной агонии, а их товарищи, обезумевшие и растерянные, тщетно пытались оказать им хоть какую-нибудь помощь, итальянская пехота пошла на приступ и оказалась в эфиопских окопах прежде, чем их защитники поняли, что происходит. В первых лучах восходящего солнца итальянские штыки отблескивали багровым цветом.
На высокогорье, скрывая вершины, плотно лежали тучи, дождь превратился в потоп. После разгрома на Амбе Арадам он шел уже два дня и три ночи. Только дождь их и спасал, как спас тридцать тысяч уцелевших, которых иначе постигла бы судьба десяти тысяч их соплеменников, оставшихся лежать в горах.
Итальянские бомбардировщики, как голодные птицы, кружили высоко над облаками; несмотря на толстый слой облачной ваты, Ли Микаэл ясно слышал гул их моторов. Бомбардировщики поджидали любого просвета в облаках, чтобы обрушиться на отступавших. Если бы это случилось, им бы представилось огромное поле деятельности. Дорога на Дэссе на тридцать два километра была забита медлительной, неповоротливой колонной. Оборванные промокшие люди брели по дороге, склоняясь под дождем; ноги их скользили в грязи. Голодные, холодные и упавшие духом, они все шли и шли вперед, волоча оружие, которое с каждым мучительным шагом становилось все тяжелее и тяжелее, но все же они еще держались.
Дождь мешал итальянцам преследовать их. Огромные грузовики вязли в грязи; в каждой горной речушке, в каждой лощине бушевали потоки дождевой воды. Чтобы переправиться через них и продолжать преследование, итальянским инженерам пришлось бы сооружать мосты через каждый ручеек.
Итальянскому генералу Бадолио не удалось одержать решительную победу, и тридцать тысяч эфиопских солдат сумели отступить.
* * *
Особым приказом Нэгусе Нэгеста, Хайле Селассие вывести эти тридцать тысяч было поручено Ли Микаэлу.
Вырвать из лап Бадолио, увести на берега озера Тана, чтобы соединиться там с Южной армией, которой лично командовал сам император. Еще тридцать шесть часов, и задача будет выполнена.
Закутавшись в толстое пальто, Ли Микаэл сидел на заднем сиденье заляпанного грязью «форда», и хотя в машине было тепло и уютно, и хотя он устал до того, что не чувствовал ни рук, ни ног, а глаза горели, словно засыпанные песком, но он и думать не мог о сне. Слишком многое надо было обдумать, слишком много непредвиденных случайностей предусмотреть. Кроме того, он испытывал страх. Ужасный липкий страх овладел всем его существом.
Легкость, с которой итальянцы одержали победу на Амбе Арадам, наполнила его страхом перед будущим. Казалось, ничто не может противостоять итальянскому оружию — их пушкам, их бомбам, их горчичному газу. Он боялся, что на берегах озера Тана его соотечественников ожидает еще одно ужасное поражение.
Еще он боялся за безопасность вверенных ему тридцати тысяч человек. Он знал, что данакильская колонна итальянских экспедиционных сил движется на Сарди и, возможно, уже достигла города. Он знал, что небольшая армия раса Голама потерпела тяжелое поражение на равнине и несла огромные потери в самом ущелье. Он боялся, что итальянцы могут разбить их в любой момент и, как злобные львы, кинутся на него с тыла, отрезая пути отступления на Дэссе. Ему нужно время, совсем немного времени, всего тридцать шесть часов.
Кроме того, он боялся галла. В начале итальянского наступления они не принимали участия в боях, они просто рассеялись в горах, откровенно предав вождей харари, которые положились на них. Теперь же, когда итальянцы одержали свои первые громкие победы, галла, как стервятники, накинулись на остатки львиного пиршества. Прежние союзники затрудняли ему отступление с Амбы Арадам, они устраивали засады вдоль дороги на Дэссе, выжидая случая напасть на слабое место в неповоротливой колонне отступавших. То была типичная тактика шифта, горных бандитов, они в совершенстве владели древним искусством устройства западни, быстрого налета и моментального бегства, в результате — несколько глоток перерезано, несколько ружей украдено; но все это замедляло отступление, а медлить при наступавших на пятки итальянцах было никак нельзя. Позади итальянцев находился вход в ущелье Сарди.
Ли Микаэл наклонился вперед и, опершись о спинку переднего сиденья, вглядывался в ветровое стекло. Дворники безостановочно ходили из стороны в сторону, очищая заляпанное грязью стекло, и Ли Микаэл увидел железнодорожный переезд.
Он удовлетворенно хмыкнул, водитель стал прокладывать дорогу сквозь медленно движущуюся массу жалких человеческих тел, которые неохотно расступались и, как только машина проезжала, сразу же снова смыкались.
Так они добрались до стрелки, и Ли Микаэл приказал шоферу свернуть с дороги и подъехать к стоявшим кучкой офицерам. Он вышел из машины с непокрытой головой, и на его густую черную шевелюру обрушился дождь. Офицеры окружили его, каждому хотелось рассказать свое, заявить о своих потребностях, высказать свои опасения — каждый был полон новыми сведениями о разгроме, о новых угрозах самому их существованию.
Никто ничего утешительного не сообщал, и пока Ли Микаэл слушал их, тяжесть у него в груди все нарастала.
Наконец он жестом попросил тишины.
— Телефонная линия на Сарди еще работает? — спросил он.
— Пока галла не перерезали ее, потому что она идет не вдоль железнодорожного полотна, а пересекает отрог Амба Сакаль, наверное, они ее не заметили.
— Свяжите меня со станцией Сарди. Мне обязательно надо поговорить с кем-нибудь оттуда. Я должен точно знать, что происходит в ущелье.
Он покинул офицеров, стоявших рядом с железнодорожным полотном, и прошел чуть дальше параллельно отрогу Сарди.
Там, внизу, в нескольких километрах от него, ближайшие члены его семьи — отец, братья, дочь — рисковали своей жизнью, чтобы выиграть для него время, в котором он так нуждался. Он спрашивал себя, какую цену он уже заплатил, и вдруг перед глазами у него встала Сара, его дочь, — юная, гибкая, смешливая. Он решительно отогнал этот образ и оглянулся на бесконечную вереницу измученных людей, которые тащились по дороге на Дэссе. До тех пор, пока их не переформируют, не накормят и пока боевой дух в них не возродится, они не смогут защитить даже самих себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Она прожигала кожу, въедалась в живую плоть, как невидимый рак, она выжигала глаза в глазницах, превращая их в кровавые дыры, откуда сочилась страшная желтая жидкость; боль, которую она причиняла, можно сравнить только с жжением концентрированной кислоты и горящих углей, вместе взятых.
На рассвете, когда тысячи воинов раса Мугулету стонали и рыдали в мучительной агонии, а их товарищи, обезумевшие и растерянные, тщетно пытались оказать им хоть какую-нибудь помощь, итальянская пехота пошла на приступ и оказалась в эфиопских окопах прежде, чем их защитники поняли, что происходит. В первых лучах восходящего солнца итальянские штыки отблескивали багровым цветом.
На высокогорье, скрывая вершины, плотно лежали тучи, дождь превратился в потоп. После разгрома на Амбе Арадам он шел уже два дня и три ночи. Только дождь их и спасал, как спас тридцать тысяч уцелевших, которых иначе постигла бы судьба десяти тысяч их соплеменников, оставшихся лежать в горах.
Итальянские бомбардировщики, как голодные птицы, кружили высоко над облаками; несмотря на толстый слой облачной ваты, Ли Микаэл ясно слышал гул их моторов. Бомбардировщики поджидали любого просвета в облаках, чтобы обрушиться на отступавших. Если бы это случилось, им бы представилось огромное поле деятельности. Дорога на Дэссе на тридцать два километра была забита медлительной, неповоротливой колонной. Оборванные промокшие люди брели по дороге, склоняясь под дождем; ноги их скользили в грязи. Голодные, холодные и упавшие духом, они все шли и шли вперед, волоча оружие, которое с каждым мучительным шагом становилось все тяжелее и тяжелее, но все же они еще держались.
Дождь мешал итальянцам преследовать их. Огромные грузовики вязли в грязи; в каждой горной речушке, в каждой лощине бушевали потоки дождевой воды. Чтобы переправиться через них и продолжать преследование, итальянским инженерам пришлось бы сооружать мосты через каждый ручеек.
Итальянскому генералу Бадолио не удалось одержать решительную победу, и тридцать тысяч эфиопских солдат сумели отступить.
* * *
Особым приказом Нэгусе Нэгеста, Хайле Селассие вывести эти тридцать тысяч было поручено Ли Микаэлу.
Вырвать из лап Бадолио, увести на берега озера Тана, чтобы соединиться там с Южной армией, которой лично командовал сам император. Еще тридцать шесть часов, и задача будет выполнена.
Закутавшись в толстое пальто, Ли Микаэл сидел на заднем сиденье заляпанного грязью «форда», и хотя в машине было тепло и уютно, и хотя он устал до того, что не чувствовал ни рук, ни ног, а глаза горели, словно засыпанные песком, но он и думать не мог о сне. Слишком многое надо было обдумать, слишком много непредвиденных случайностей предусмотреть. Кроме того, он испытывал страх. Ужасный липкий страх овладел всем его существом.
Легкость, с которой итальянцы одержали победу на Амбе Арадам, наполнила его страхом перед будущим. Казалось, ничто не может противостоять итальянскому оружию — их пушкам, их бомбам, их горчичному газу. Он боялся, что на берегах озера Тана его соотечественников ожидает еще одно ужасное поражение.
Еще он боялся за безопасность вверенных ему тридцати тысяч человек. Он знал, что данакильская колонна итальянских экспедиционных сил движется на Сарди и, возможно, уже достигла города. Он знал, что небольшая армия раса Голама потерпела тяжелое поражение на равнине и несла огромные потери в самом ущелье. Он боялся, что итальянцы могут разбить их в любой момент и, как злобные львы, кинутся на него с тыла, отрезая пути отступления на Дэссе. Ему нужно время, совсем немного времени, всего тридцать шесть часов.
Кроме того, он боялся галла. В начале итальянского наступления они не принимали участия в боях, они просто рассеялись в горах, откровенно предав вождей харари, которые положились на них. Теперь же, когда итальянцы одержали свои первые громкие победы, галла, как стервятники, накинулись на остатки львиного пиршества. Прежние союзники затрудняли ему отступление с Амбы Арадам, они устраивали засады вдоль дороги на Дэссе, выжидая случая напасть на слабое место в неповоротливой колонне отступавших. То была типичная тактика шифта, горных бандитов, они в совершенстве владели древним искусством устройства западни, быстрого налета и моментального бегства, в результате — несколько глоток перерезано, несколько ружей украдено; но все это замедляло отступление, а медлить при наступавших на пятки итальянцах было никак нельзя. Позади итальянцев находился вход в ущелье Сарди.
Ли Микаэл наклонился вперед и, опершись о спинку переднего сиденья, вглядывался в ветровое стекло. Дворники безостановочно ходили из стороны в сторону, очищая заляпанное грязью стекло, и Ли Микаэл увидел железнодорожный переезд.
Он удовлетворенно хмыкнул, водитель стал прокладывать дорогу сквозь медленно движущуюся массу жалких человеческих тел, которые неохотно расступались и, как только машина проезжала, сразу же снова смыкались.
Так они добрались до стрелки, и Ли Микаэл приказал шоферу свернуть с дороги и подъехать к стоявшим кучкой офицерам. Он вышел из машины с непокрытой головой, и на его густую черную шевелюру обрушился дождь. Офицеры окружили его, каждому хотелось рассказать свое, заявить о своих потребностях, высказать свои опасения — каждый был полон новыми сведениями о разгроме, о новых угрозах самому их существованию.
Никто ничего утешительного не сообщал, и пока Ли Микаэл слушал их, тяжесть у него в груди все нарастала.
Наконец он жестом попросил тишины.
— Телефонная линия на Сарди еще работает? — спросил он.
— Пока галла не перерезали ее, потому что она идет не вдоль железнодорожного полотна, а пересекает отрог Амба Сакаль, наверное, они ее не заметили.
— Свяжите меня со станцией Сарди. Мне обязательно надо поговорить с кем-нибудь оттуда. Я должен точно знать, что происходит в ущелье.
Он покинул офицеров, стоявших рядом с железнодорожным полотном, и прошел чуть дальше параллельно отрогу Сарди.
Там, внизу, в нескольких километрах от него, ближайшие члены его семьи — отец, братья, дочь — рисковали своей жизнью, чтобы выиграть для него время, в котором он так нуждался. Он спрашивал себя, какую цену он уже заплатил, и вдруг перед глазами у него встала Сара, его дочь, — юная, гибкая, смешливая. Он решительно отогнал этот образ и оглянулся на бесконечную вереницу измученных людей, которые тащились по дороге на Дэссе. До тех пор, пока их не переформируют, не накормят и пока боевой дух в них не возродится, они не смогут защитить даже самих себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116