Они сидели на земле в своих белых одеяниях, освещенные пляшущим пламенем костров.
* * *
Оранжевые отблески костров отражались в ночном небе. Майор Кастелани заметил их на расстоянии двадцати километров от Колодцев.
Он остановил колонну, взобрался на крышу первого грузовика, чтобы как следует изучить непонятное явление. Поначалу он думал, что это могут быть последние отсветы угасшей зари, но потом понял, что это не так.
Спрыгнув на землю, он бросил водителю: «Подожди меня» — и побежал рысцой вдоль длинной колонны крытых грузовиков к ее середине, туда, где находилась машина командира.
— Господин полковник!..
Кастелани отдал честь мрачному графу, который ссутулившись сидел на заднем сиденье «роллс-ройса», сунув руку в расстегнутую гимнастерку, наподобие Наполеона, потерпевшего поражение под Москвой. Альдо Белли еще не оправился от удара, который нанес его гордости и самолюбию генерал. Граф временно отрешился от этого вульгарного мира и даже не взглянул на Кастелани, докладывавшего обстановку.
— Поступайте, как считаете нужным в сложившихся обстоятельствах, — пробормотал он без всякой заинтересованности. — Учтите только, что Колодцами мы должны овладеть до рассвета.
И граф отвернулся, погрузившись в размышления о том, получил ли Муссолини его телеграмму.
В сложившихся обстоятельствах Кастелани считал нужным немедленно погасить огни и привести весь батальон в состояние боевой готовности. Было приказано ни в коем случае не зажигать никакого огня и строжайше соблюдать тишину. Теперь колонна продвигалась со скоростью пешехода, каждый водитель получил предписание следить, чтобы моторы работали не громче, чем на холостом ходу. Объявили тревогу, все держали наготове заряженные винтовки, нервы были напряжены.
Когда эритрейские проводники показали Кастелани поросшую лесом долину внизу, луна над его головой светила достаточно ярко, чтобы старый профессиональный вояка мог внимательно оглядеть ее. В течение десяти минут он разработал диспозицию, решил, где разместить штаб и автопарк, разбить основной лагерь, где установить пулеметы и минометы и где отрыть окопы для стрелков. Полковник все одобрил, даже не подняв глаз, и майор спокойно отдавал приказы, для выполнения которых батальону предстояло работать всю ночь.
— И первого, кто уронит лопату или чихнет, я повешу на его собственных кишках, — предупредил он, понимая, что означает слабое сияние, исходившее от низких темных холмов за Колодцами.
* * *
В главной пещере воздух был такой спертый, жаркий и влажный, что казалось, будто собравшихся накрыли мокрым шерстяным одеялом. В неверном свете костров не было никакой возможности оглядеть все помещение с его неотделанными земляными стенами и колоннами. В дымном сумраке неугомонные гости и слуги смахивали на привидения. Время от времени у главного входа в пещеру раздавался жуткий бычий рев. Внезапно он обрывался — специально для этого назначенный человек взмахивал двуручным мечом, и туша падала на землю, глухо ухнув, от чего, казалось, сотрясалась вся пещера. Толпа громкими криками приветствовала падение туши, и дюжина добровольных помощников освежовывала ее, разрывала на кроваво-красные полосы и укладывала их на огромные блюда из обожженной глины.
Слуги бросались в пещеру с подносами, на которых громоздилось дымившееся, дрожавшее мясо. Гости, мужчины и женщины, набрасывались на кровавое мясо, зажимали один конец полосы в зубах, одной рукой отмеряли подходящую длину, а другой, в которой был крепко зажат нож, отсекали оставшийся кусок. Блестящее лезвие ножа проскакивало в непосредственной близости от кончика носа, и теплая кровь стекала по подбородку; мясо заглатывалось в один прием, хотя и не без напряжения.
Каждый кусок на пути следования в желудок сопровождался глотком огненного эфиопского тея — янтарно-золотистого напитка, приготовленного из дикого меда и разившего наповал, как рога буйвола.
Гарет Суэйлз сидел на почетном месте между старым Расом и Ли Микаэлом, а Джейк и Вики — подальше, среди менее знатных гостей. Из уважения к вкусам и аппетитам иностранцев им вместо сырой говядины были предложены горшочки с ядреным варевом из говядины, баранины, цыплят и дичи, которое именуется ват. Это крепко сдобренное специями, сильно наперченное вкусное яство доставали из горшочков ложками, выкладывали на тонкие пресные лепешки и перед тем, как отправить в рот, свертывали наподобие сигары.
Ли Микаэл предостерег своих гостей от тея и предложил им шампанское, которое для охлаждения было завернуто в мокрую мешковину. На столе стояли также бутылки с лондонским сухим джином и разнообразными ликерами: «Гран Марнье», желтым и зеленым шартрезом, «Дом Бенедиктином» и другими. Эти напитки, столь неожиданные в пустыне, напомнили гостям, что их хозяин был человеком более чем богатым, владел огромными землями и, подчиняясь только императору, властвовал над многими тысячами людей.
Старый рас сидел во главе стола, на его лысом черепе красовался головной убор из львиной гривы. Убор этот производил весьма сильное впечатление, но был уже изрядно изъеден молью, поскольку с той поры, когда рас одолел льва, минуло сорок лет, и время это не прошло бесследно.
С веселым хихиканьем рас взял тонкую лепешку, положил на нее большую ложку дымившегося вата, свернул в трубку размером с гаванскую сигару и сунул ее в рот ошеломленному, не подготовленному к такой забаве Гарету.
— Ты должен съесть лепешку без помощи рук, — поспешно объяснил ему Ли Микаэл. — Это любимое развлечение моего отца.
Глаза у Гарета полезли на лоб, лицо побагровело от недостатка воздуха и от крепко наперченного соуса. Мужественно откусывая, жуя и глотая, он боролся со щедрым даром.
Рас весело подбадривал Гарета криками: «Как вы поживаете? Как вы поживаете?» Из беззубого рта тянулась на подбородок струйка слюны, бесчисленные морщины на лице пустились в пляс.
Наконец, сохранив лишь крохи достоинства, потея и тяжело отдуваясь, Гарет справился с неожиданным подношением властелина. Рас опять заключил его в братские объятия, а Ли Микаэл протянул полный бокал шампанского.
Однако Гарету совсем не нравилось быть предметом подобных шуток, и, едва освободившись от объятий раса, он отстранил бокал с шампанским и жестом подозвал слугу. С блюда, на котором дымилось кровавое мясо, он взял полосу толщиной в запястье и длиной с предплечье. Не сказав ни слова, он запихнул его в разинутый беззубый рот раса.
— Подавись, старый мерзавец, — прошипел он в изумленные глаза раса, исчерченные красными склеротическими прожилками.
Рас улыбнуться не мог, потому что изо рта у него, как огромный красный язык, свисал длинный кусок мяса, но упрятанные в морщинах щелки глаз радостно заблестели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
* * *
Оранжевые отблески костров отражались в ночном небе. Майор Кастелани заметил их на расстоянии двадцати километров от Колодцев.
Он остановил колонну, взобрался на крышу первого грузовика, чтобы как следует изучить непонятное явление. Поначалу он думал, что это могут быть последние отсветы угасшей зари, но потом понял, что это не так.
Спрыгнув на землю, он бросил водителю: «Подожди меня» — и побежал рысцой вдоль длинной колонны крытых грузовиков к ее середине, туда, где находилась машина командира.
— Господин полковник!..
Кастелани отдал честь мрачному графу, который ссутулившись сидел на заднем сиденье «роллс-ройса», сунув руку в расстегнутую гимнастерку, наподобие Наполеона, потерпевшего поражение под Москвой. Альдо Белли еще не оправился от удара, который нанес его гордости и самолюбию генерал. Граф временно отрешился от этого вульгарного мира и даже не взглянул на Кастелани, докладывавшего обстановку.
— Поступайте, как считаете нужным в сложившихся обстоятельствах, — пробормотал он без всякой заинтересованности. — Учтите только, что Колодцами мы должны овладеть до рассвета.
И граф отвернулся, погрузившись в размышления о том, получил ли Муссолини его телеграмму.
В сложившихся обстоятельствах Кастелани считал нужным немедленно погасить огни и привести весь батальон в состояние боевой готовности. Было приказано ни в коем случае не зажигать никакого огня и строжайше соблюдать тишину. Теперь колонна продвигалась со скоростью пешехода, каждый водитель получил предписание следить, чтобы моторы работали не громче, чем на холостом ходу. Объявили тревогу, все держали наготове заряженные винтовки, нервы были напряжены.
Когда эритрейские проводники показали Кастелани поросшую лесом долину внизу, луна над его головой светила достаточно ярко, чтобы старый профессиональный вояка мог внимательно оглядеть ее. В течение десяти минут он разработал диспозицию, решил, где разместить штаб и автопарк, разбить основной лагерь, где установить пулеметы и минометы и где отрыть окопы для стрелков. Полковник все одобрил, даже не подняв глаз, и майор спокойно отдавал приказы, для выполнения которых батальону предстояло работать всю ночь.
— И первого, кто уронит лопату или чихнет, я повешу на его собственных кишках, — предупредил он, понимая, что означает слабое сияние, исходившее от низких темных холмов за Колодцами.
* * *
В главной пещере воздух был такой спертый, жаркий и влажный, что казалось, будто собравшихся накрыли мокрым шерстяным одеялом. В неверном свете костров не было никакой возможности оглядеть все помещение с его неотделанными земляными стенами и колоннами. В дымном сумраке неугомонные гости и слуги смахивали на привидения. Время от времени у главного входа в пещеру раздавался жуткий бычий рев. Внезапно он обрывался — специально для этого назначенный человек взмахивал двуручным мечом, и туша падала на землю, глухо ухнув, от чего, казалось, сотрясалась вся пещера. Толпа громкими криками приветствовала падение туши, и дюжина добровольных помощников освежовывала ее, разрывала на кроваво-красные полосы и укладывала их на огромные блюда из обожженной глины.
Слуги бросались в пещеру с подносами, на которых громоздилось дымившееся, дрожавшее мясо. Гости, мужчины и женщины, набрасывались на кровавое мясо, зажимали один конец полосы в зубах, одной рукой отмеряли подходящую длину, а другой, в которой был крепко зажат нож, отсекали оставшийся кусок. Блестящее лезвие ножа проскакивало в непосредственной близости от кончика носа, и теплая кровь стекала по подбородку; мясо заглатывалось в один прием, хотя и не без напряжения.
Каждый кусок на пути следования в желудок сопровождался глотком огненного эфиопского тея — янтарно-золотистого напитка, приготовленного из дикого меда и разившего наповал, как рога буйвола.
Гарет Суэйлз сидел на почетном месте между старым Расом и Ли Микаэлом, а Джейк и Вики — подальше, среди менее знатных гостей. Из уважения к вкусам и аппетитам иностранцев им вместо сырой говядины были предложены горшочки с ядреным варевом из говядины, баранины, цыплят и дичи, которое именуется ват. Это крепко сдобренное специями, сильно наперченное вкусное яство доставали из горшочков ложками, выкладывали на тонкие пресные лепешки и перед тем, как отправить в рот, свертывали наподобие сигары.
Ли Микаэл предостерег своих гостей от тея и предложил им шампанское, которое для охлаждения было завернуто в мокрую мешковину. На столе стояли также бутылки с лондонским сухим джином и разнообразными ликерами: «Гран Марнье», желтым и зеленым шартрезом, «Дом Бенедиктином» и другими. Эти напитки, столь неожиданные в пустыне, напомнили гостям, что их хозяин был человеком более чем богатым, владел огромными землями и, подчиняясь только императору, властвовал над многими тысячами людей.
Старый рас сидел во главе стола, на его лысом черепе красовался головной убор из львиной гривы. Убор этот производил весьма сильное впечатление, но был уже изрядно изъеден молью, поскольку с той поры, когда рас одолел льва, минуло сорок лет, и время это не прошло бесследно.
С веселым хихиканьем рас взял тонкую лепешку, положил на нее большую ложку дымившегося вата, свернул в трубку размером с гаванскую сигару и сунул ее в рот ошеломленному, не подготовленному к такой забаве Гарету.
— Ты должен съесть лепешку без помощи рук, — поспешно объяснил ему Ли Микаэл. — Это любимое развлечение моего отца.
Глаза у Гарета полезли на лоб, лицо побагровело от недостатка воздуха и от крепко наперченного соуса. Мужественно откусывая, жуя и глотая, он боролся со щедрым даром.
Рас весело подбадривал Гарета криками: «Как вы поживаете? Как вы поживаете?» Из беззубого рта тянулась на подбородок струйка слюны, бесчисленные морщины на лице пустились в пляс.
Наконец, сохранив лишь крохи достоинства, потея и тяжело отдуваясь, Гарет справился с неожиданным подношением властелина. Рас опять заключил его в братские объятия, а Ли Микаэл протянул полный бокал шампанского.
Однако Гарету совсем не нравилось быть предметом подобных шуток, и, едва освободившись от объятий раса, он отстранил бокал с шампанским и жестом подозвал слугу. С блюда, на котором дымилось кровавое мясо, он взял полосу толщиной в запястье и длиной с предплечье. Не сказав ни слова, он запихнул его в разинутый беззубый рот раса.
— Подавись, старый мерзавец, — прошипел он в изумленные глаза раса, исчерченные красными склеротическими прожилками.
Рас улыбнуться не мог, потому что изо рта у него, как огромный красный язык, свисал длинный кусок мяса, но упрятанные в морщинах щелки глаз радостно заблестели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116