Замок Будека находился недалеко от лагеря Амброзиуса. Вокруг двух укреплений и вырос город, представлявший собой смешение домов, лавок и лачуг. Для защиты от неприятеля вокруг вырыли ров и насыпали земляной вал. Будек стал уже стар и назначил Амброзиуса своим наследником и командующим армией. В прошлом они договорились, что братья останутся в Малой Британии и будут править ею после смерти Будека. Теперь же, когда власть Вортигерна в Большой Британии пошатнулась, а к новому командующему стали стекаться люди и деньги, не было секретом, что Амброзиус заглядывался на Южную и Западную части Британии. Он их планировал подчинить себе, а Малую Британию оставить Утеру – блестящему воину в свои двадцать лет. Таким образом два королевства должны были образовать романо-кельтский оплот, противостоящий натиску северных варваров.
Вскоре выяснилось, что в одном отношении Амброзиус являлся настоящим римлянином. Первое, что со мной проделали, так это раздели, разули (протестовать и задавать вопросы я был не в силах) и поместили в баню. Система нагрева воды у них работала. От горячей воды шел пар, и за три мучительных и упоительных минуты я полностью согрелся. Мыл меня тот же человек, что и привез – Кадал, личный слуга Графа.
– По приказу Амброзиуса, – коротко обронил он, драя и вытирая. Пока я надевал чистую белую шерстяную тунику, к тому же на два размера больше, он стоял рядом.
– В доме будешь ходить без сандалий. Чтобы не убежал. Он хочет с тобой поговорить, не знаю, почему. Сама Дея не знает, где тебя носило в этой обуви. В коровнике, наверное. Можешь, не боясь, ходить босиком. Здесь теплые полы. Ну, теперь-то ты хоть чистый. Голоден?
– Шутить изволите?
– Тогда пошли. Будь ты хоть главным побочным сыном короля, наверное, не побрезгуешь поесть на кухне?
– Только здесь и сейчас, – ответил я. – Придется смириться.
Он бросил на меня быстрый взгляд, недовольно нахмурился, но потом улыбнулся.
– А ты парень с характером, надо признать, Ты достойно держался перед ними. До сих пор удивляюсь, как ты быстро все придумал. На них это произвело впечатление. Если бы Утер взялся за тебя, то я не дал бы и ломаной булавки за твою жизнь.
– Я сказал правду.
– Да, да, конечно. Попробуй пересказать это снова и увидишь... Амброзиус не любит, когда время тратят впустую.
– Сегодня вечером?
– Да. Убедишься сам, если доживешь до утра. Принц Утер тоже не любит таких вещей. Но он и работает поменьше. Не засиживается над бумагами. Говорят, он прикладывает усилия в другом направлении. Пошли.
Еще в прихожей нас встретил запах горячей пищи и потрескивание жаркого.
Кухня занимала большую комнату и напоминала гостиную во дворце. Пол покрывала гладкая красная плитка, а по двум сторонам кухни на возвышении стояли печи. Вдоль стен тянулись ряды столов для разделки и обработки туш. Под столами на полках стояли кувшины с маслом и вином. Сверху чистая посуда. У печи возился заспанный малый, разогревая масло в кастрюле с длинной ручкой. Он ворошил угли. Из горшка с супом шел ароматный пар. На жаровнях потрескивали и брызгали жиром сосиски. Рядом жарился цыпленок. Я заметил, что, хотя Кадал и не поверил моему рассказу, он выдал мне блюдо, сделанное самийскими гончарами. Из таких же, наверное, ели у самого Графа. Из покрытого красной глазурью кувшина с надписью «запас» мне в стеклянный кубок налили вина и дали чудесную белую салфетку.
Поваренок, которого ради меня вытащили из теплой постели, даже не взглянул на меня. Разложив еду по блюдам, он поспешно вычистил очаг, еще быстрее выскреб сковородки и, бросив вопросительный взгляд на Кадала, зевая, пошел досыпать. Кадал лично обслуживал меня. Он даже достал из пекарни хлеб последней выпечки. Суп был приготовлен из каких-то моллюсков – самой распространенной пищи в Малой Британии. Он источал изумительный аромат. Никогда не ел ничего подобного, думал я, пока не принялся за хрустящего цыпленка, зажаренного в масле, и приготовленные над огнем сосиски с совершенно непередаваемым вкусом приправ и лука. Я насухо вытер тарелку куском свежего хлеба и с аппетитом доел его. От блюда с сушеными финиками, сыром и пирогами с медом пришлось просто отказаться.
– Нет, благодарю.
– Достаточно?
– Да. – Я отодвинул тарелку. – Не ел в своей жизни ничего вкуснее. Спасибо.
– Да, уж. Говорят, что голод – лучшая приправа. Надо сказать, что и пища здесь хорошая. – Он принес холодной воды и полотенце. Пока я споласкивал и вытирал руки, он ждал.
– Теперь я, пожалуй, поверю твоему рассказу.
– Что ты имеешь в виду?
– Таким манерам на кухне не научишься. Готов? Пошли. Белено прийти в любое время.
Когда мы зашли, граф сидел в большом кресле, слегка отодвинувшись. Он глядел на огонь в камине, наполнявшем комнату теплом и слабым ароматом яблони. Его стол – здоровенная мраморная плита из Италии – был завален свитками, картами и рукописями. Амброзиус даже не поднял головы при появлении Кадала. Охранник звоном оружия показал, что можно войти.
– Мальчик, сэр, – со мной Кадал разговаривал совсем другим голосом.
– Спасибо, можешь идти спать, Кадал.
– Да, сэр.
Он ушел. Кожаные занавески сомкнулись за ним. Амброзиус повернулся ко мне. В течение нескольких минут он молча осматривал меня. Затем указал на стул.
– Садись.
Я повиновался.
– Вижу, тебе нашли одежду. Накормили?
– Да. Спасибо, сэр.
– Теперь согрелся? Поставь стул поближе к огню, если хочешь.
Он сидел, слегка откинувшись назад. Его руки лежали на подлокотниках, вырезанных в форме львиных голов. На столе между нами стояла лампа, и в ее свете полностью растаяло сходство между Графом Амброзиусом и приснившимся мне странным человеком. Теперь, когда прошло столько времени, трудно вспомнить мое первое впечатление от Амброзиуса. Тогда ему было не больше тридцати, но с позиции моих двенадцати лет он выглядел человеком почтенного возраста. Выглядел он старше своих лет. Видимо, это явилось результатом образа жизни и тяжелого бремени ответственности, которое он нес с ранних лет. Вокруг глаз лучились морщинки, а между бровями пролегли две глубокие вертикальные морщины, свидетельствовавшие о его крутом нраве. Выражение лица было твердое, даже суровое. Брови, как и волосы, были темного цвета, они бросали на глаза большую тень. От левого уха до скулы тянулся едва заметный белый шрам. Нос выступающий, римский, с высокой горбинкой. Кожа, однако, отличалась скорее смуглостью, нежели матовым оттенком, а в черных глазах проскальзывало что-то кельтское, а не римское. На его лице отражалось смешение мрачности, отчаяния и злости. Это было лицо человека, которому можно доверять. Но с первого взгляда такие люди редко нравятся. Их либо ненавидят, либо боготворят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
Вскоре выяснилось, что в одном отношении Амброзиус являлся настоящим римлянином. Первое, что со мной проделали, так это раздели, разули (протестовать и задавать вопросы я был не в силах) и поместили в баню. Система нагрева воды у них работала. От горячей воды шел пар, и за три мучительных и упоительных минуты я полностью согрелся. Мыл меня тот же человек, что и привез – Кадал, личный слуга Графа.
– По приказу Амброзиуса, – коротко обронил он, драя и вытирая. Пока я надевал чистую белую шерстяную тунику, к тому же на два размера больше, он стоял рядом.
– В доме будешь ходить без сандалий. Чтобы не убежал. Он хочет с тобой поговорить, не знаю, почему. Сама Дея не знает, где тебя носило в этой обуви. В коровнике, наверное. Можешь, не боясь, ходить босиком. Здесь теплые полы. Ну, теперь-то ты хоть чистый. Голоден?
– Шутить изволите?
– Тогда пошли. Будь ты хоть главным побочным сыном короля, наверное, не побрезгуешь поесть на кухне?
– Только здесь и сейчас, – ответил я. – Придется смириться.
Он бросил на меня быстрый взгляд, недовольно нахмурился, но потом улыбнулся.
– А ты парень с характером, надо признать, Ты достойно держался перед ними. До сих пор удивляюсь, как ты быстро все придумал. На них это произвело впечатление. Если бы Утер взялся за тебя, то я не дал бы и ломаной булавки за твою жизнь.
– Я сказал правду.
– Да, да, конечно. Попробуй пересказать это снова и увидишь... Амброзиус не любит, когда время тратят впустую.
– Сегодня вечером?
– Да. Убедишься сам, если доживешь до утра. Принц Утер тоже не любит таких вещей. Но он и работает поменьше. Не засиживается над бумагами. Говорят, он прикладывает усилия в другом направлении. Пошли.
Еще в прихожей нас встретил запах горячей пищи и потрескивание жаркого.
Кухня занимала большую комнату и напоминала гостиную во дворце. Пол покрывала гладкая красная плитка, а по двум сторонам кухни на возвышении стояли печи. Вдоль стен тянулись ряды столов для разделки и обработки туш. Под столами на полках стояли кувшины с маслом и вином. Сверху чистая посуда. У печи возился заспанный малый, разогревая масло в кастрюле с длинной ручкой. Он ворошил угли. Из горшка с супом шел ароматный пар. На жаровнях потрескивали и брызгали жиром сосиски. Рядом жарился цыпленок. Я заметил, что, хотя Кадал и не поверил моему рассказу, он выдал мне блюдо, сделанное самийскими гончарами. Из таких же, наверное, ели у самого Графа. Из покрытого красной глазурью кувшина с надписью «запас» мне в стеклянный кубок налили вина и дали чудесную белую салфетку.
Поваренок, которого ради меня вытащили из теплой постели, даже не взглянул на меня. Разложив еду по блюдам, он поспешно вычистил очаг, еще быстрее выскреб сковородки и, бросив вопросительный взгляд на Кадала, зевая, пошел досыпать. Кадал лично обслуживал меня. Он даже достал из пекарни хлеб последней выпечки. Суп был приготовлен из каких-то моллюсков – самой распространенной пищи в Малой Британии. Он источал изумительный аромат. Никогда не ел ничего подобного, думал я, пока не принялся за хрустящего цыпленка, зажаренного в масле, и приготовленные над огнем сосиски с совершенно непередаваемым вкусом приправ и лука. Я насухо вытер тарелку куском свежего хлеба и с аппетитом доел его. От блюда с сушеными финиками, сыром и пирогами с медом пришлось просто отказаться.
– Нет, благодарю.
– Достаточно?
– Да. – Я отодвинул тарелку. – Не ел в своей жизни ничего вкуснее. Спасибо.
– Да, уж. Говорят, что голод – лучшая приправа. Надо сказать, что и пища здесь хорошая. – Он принес холодной воды и полотенце. Пока я споласкивал и вытирал руки, он ждал.
– Теперь я, пожалуй, поверю твоему рассказу.
– Что ты имеешь в виду?
– Таким манерам на кухне не научишься. Готов? Пошли. Белено прийти в любое время.
Когда мы зашли, граф сидел в большом кресле, слегка отодвинувшись. Он глядел на огонь в камине, наполнявшем комнату теплом и слабым ароматом яблони. Его стол – здоровенная мраморная плита из Италии – был завален свитками, картами и рукописями. Амброзиус даже не поднял головы при появлении Кадала. Охранник звоном оружия показал, что можно войти.
– Мальчик, сэр, – со мной Кадал разговаривал совсем другим голосом.
– Спасибо, можешь идти спать, Кадал.
– Да, сэр.
Он ушел. Кожаные занавески сомкнулись за ним. Амброзиус повернулся ко мне. В течение нескольких минут он молча осматривал меня. Затем указал на стул.
– Садись.
Я повиновался.
– Вижу, тебе нашли одежду. Накормили?
– Да. Спасибо, сэр.
– Теперь согрелся? Поставь стул поближе к огню, если хочешь.
Он сидел, слегка откинувшись назад. Его руки лежали на подлокотниках, вырезанных в форме львиных голов. На столе между нами стояла лампа, и в ее свете полностью растаяло сходство между Графом Амброзиусом и приснившимся мне странным человеком. Теперь, когда прошло столько времени, трудно вспомнить мое первое впечатление от Амброзиуса. Тогда ему было не больше тридцати, но с позиции моих двенадцати лет он выглядел человеком почтенного возраста. Выглядел он старше своих лет. Видимо, это явилось результатом образа жизни и тяжелого бремени ответственности, которое он нес с ранних лет. Вокруг глаз лучились морщинки, а между бровями пролегли две глубокие вертикальные морщины, свидетельствовавшие о его крутом нраве. Выражение лица было твердое, даже суровое. Брови, как и волосы, были темного цвета, они бросали на глаза большую тень. От левого уха до скулы тянулся едва заметный белый шрам. Нос выступающий, римский, с высокой горбинкой. Кожа, однако, отличалась скорее смуглостью, нежели матовым оттенком, а в черных глазах проскальзывало что-то кельтское, а не римское. На его лице отражалось смешение мрачности, отчаяния и злости. Это было лицо человека, которому можно доверять. Но с первого взгляда такие люди редко нравятся. Их либо ненавидят, либо боготворят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110