– Диниас?
Меня рассмешило ее удивление.
– Диниас чувствует себя в долгу передо мной, неважно почему, но вчера вечером мы быстро договорились.
Я рассказал ей, с каким поручением я его отправил, и она кивнула.
– Ему, – было ясно, что она имеет в виду не Диниаса, – потребуется каждый человек, способный держать в руках меч. – Мать нахмурила брови. – Говорят, у Хенгиста триста тысяч человек. Сможет ли он, – она опять говорила не о Хенгисте, – противостоять Вортигерну, а затем Хенгисту с саксами?
Наверное, я продолжал еще предаваться воспоминаниям о ночном бдении. Не задумываясь, я произнес:
– Я же сказал так, значит, это должно быть верно.
Мой взгляд привлекло движение на кровати. Мать крестилась. Сквозь строгость и удивление в ее глазах сквозил страх.
– Мерлин, – она закашлялась и продолжала хриплым шепотом, – не будь самонадеян. Если даже бог и дал тебе силы...
Я положил ей на запястье свою руку, останавливая ее.
– Вы не поняли меня, госпожа. Я плохо выразил свою мысль. Я хотел сказать, что лишь выражал божью волю. Сказанное богом должно сбыться, Амброзиус должен победить – это написано на звездах.
Мать с облегчением кивнула, расслабляясь и став похожей в расслаблении на усталого ребенка.
– Не бойся за меня, мама, – нежно обратился я к ней. – Зачем бы ни потребовался я богу, я согласен стать для него голосом и орудием. Я пойду туда, куда он меня пошлет. Когда же все завершится, он сможет забрать меня к себе.
– Бог один, – прошептала она.
Я улыбнулся ей.
– Мне тоже начинает так казаться. А сейчас спи. Я приду снова утром.
Я отправился проведать мою мать вновь на следующее утро. На этот раз я пришел один, послав Кадала на рынок за продуктами. Девчонка Диниаса исчезла после отъезда последнего, предоставив нам самим заботиться о себе в пустом дворце. Меня ждало вознаграждение: у ворот меня встретила вчерашняя девушка и в очередной раз проводила меня в келью матери. Когда я обратился к ней с чем-то, она, не отвечая, накинула поглубже капюшон, оставив моему взору тонкие руки и стройные ноги. Булыжники высохли, и лужи исчезли. Она помыла свои ноги, которые в грубых сандалиях были похожи на хрупкие цветки с голубыми прожилками, хранившиеся в крестьянской корзине. Где-то так думалось мне, и я настроился на поэтический лад, не имея на то совершенно никакого права. Стрела еще дрожала, попав в цель, и при виде ее я волновался и трепетал.
Она снова показала мне дверь, словно я мог позабыть, и ушла.
Похоже, матери стало лучше. Как она сказала, она хорошо отдохнула. Мы немного поговорили. Отвечая на ее вопросы, я дополнил деталями свой рассказ. Поднявшись в конце беседы, я спросил, стараясь казаться совершенно безразличным:
– Девушка у ворот, такая молодая, почему она здесь? Кто она?
– Ее мать работала во дворце. Кирдуэн. Помнишь ее?
– Откуда? – покачал я головой.
– В самом деле.
На вопрос, почему она улыбается, мать ничего не ответила, и, видя, что ее это забавляет, я не решился задавать другие вопросы.
На третий день меня встретила старая глухая привратница. Во время разговора с матерью я все думал, рассмотрела ли она (как и все женщины), что крылось за небрежностью моего вопроса. Может быть, это она сказала, чтобы убрали девушку с моих глаз? На четвертый день девушка вернулась на свое место. Едва сделав шаг за ворота, я понял, что она уже наслышана о Динас Бренине. Желая рассмотреть знаменитого волшебника, она позволила себе откинуть капюшон, и я увидел большие серо-голубые глаза, полные любопытства и удивления. Когда я улыбнулся ей и произнес что-то в приветствие, она снова набросила капюшон, но все же ответила. У нее был тонкий и нежный, как у ребенка, голос. Она назвала меня «мой повелитель», будто бы в самом деле считая меня таковым.
– Как тебя зовут? – спросил я.
– Кери, мой лорд.
Я остановился, чтобы задержать ее.
– Как сегодня чувствует себя моя мать?
Она не ответила и, проведя меня во двор, оставила там.
В ту ночь мне не спалось, но я не слышал бога, никто не сказал мне, что она не про меня. Боги не являются к человеку, чтобы сообщить ему то, что он уже знает.
В конце апреля матери стало настолько лучше, что, когда я пришел проведать ее в очередной раз, она сидела в кресле у окна в шерстяном одеянии, наброшенном прямо на сорочку, подставив себя солнцу. Во дворе росла айва, благоухающая розовым цветом, кругом гудели пчелы. Прямо рядом на подоконнике ворковали голуби.
– Есть новости? – спросила она, увидев мое лицо.
– Сегодня приехал посланец. Вортигерн и королева погибли. Говорят, что на юг с большим войском идет Хенгист и с ним брат Вортимера Пасентиус с остатками своей армии. Амброзиус уже направляется навстречу.
Мать выпрямилась, глядя мимо меня в стену. Сегодня с ней находилась женщина, которая сидела на стуле с другой стороны кровати. Она сопровождала мать в поездке в Динас Бренин. Она перекрестилась на свой крест. Ниниана продолжала глядеть вдаль, думая о своем.
– Рассказывай.
Я рассказал все, что слышал о бое у Доварда. Женщина снова перекрестилась, но мать не шевельнулась. Когда я закончил, она поглядела на меня.
– Ты уезжаешь сейчас?
– Да. Что-нибудь передать ему?
– Когда мы встретимся, у нас будет достаточно времени.
Когда я уходил, мать смотрела на мерцающие аметисты, вглядываясь в далекое будущее.
Кери не было. Я помешкал немного и затем медленно пересек двор, направляясь к воротам. Заметив ее в тени арки, я ускорил шаг. Я готовился наговорить уйму вещей, совершенно бесполезных для того, чтобы сохранить, что не подлежало сохранению. Но в этом не было необходимости. Она протянула свои хорошенькие ручки и дотронулась до моих рук.
– Мой лорд...
Ее капюшон был откинут, в глазах стояли слезы.
– В чем дело? – резко спросил я. На какое-то безумное мгновение мне показалось, что она оплакивает мой отъезд. – Что такое, Кери?
– У меня болит зуб.
Я раскрыл от удивления рот. Наверное, у меня был такой глупый вид, словно я получил пощечину.
– Здесь, – сказала она, приложив руку к щеке. Капюшон откинулся. – Он болит уже много дней. Пожалуйста, мой лорд.
– Я не вырываю зубов, – ответил я хрипло.
– Но если вы лишь прикоснетесь...
– И не волшебник... – начал я, но она приблизилась, и слова застряли у меня в горле. Она пахла жимолостью. Ее волосы были пшеничного цвета, а глаза синие, как нераспустившиеся колокольчики. Не успел я и слова сказать, как она взяла мою кисть своими руками и прижала к щеке.
Я напрягся, будто пытаясь вырваться, но затем совладал с собой и нежно взял ее щеку в свою ладонь. Ее васильковые глаза были невинны, как само небо. Она наклонилась, и ее одеяние откинулось вперед вместе с ней, приоткрыв грудь. У нее была гладкая, как вода, кожа и сладкое дыхание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110