Ты правильно все рассчитал, Прайд, - ты опытный
воин, а я лишь умеющий махать кулаками мятежник, и если мы сойдемся один
на один, все преимущества будут явно на твоей стороне, а если ты призовешь
своих - долго ли смогут продержаться едва вооруженные горожане против
ваших воинов, защищенных броней? Какое это состязание? Избиение младенцев
- вот что, Прайд, ты предлагаешь устроить, и я на это не пойду.
Эйден кивнул. Джаррет Махони был прав. Разница в военной подготовке
была столь велика, что сводила на нет и делала незаконными любые заявки.
- Садись, Прайд.
- Я постою.
Джаррет Махони силой усадил Эйдена на стул, а затем неожиданно устало
опустился на другой, тот, что недавно занимала претор Ком-Гвардии Мелани
Труа.
- Я всю свою жизнь прожил на Куорелле, - произнес Джаррет Махони. Он
отвернулся от Эйдена, очевидно не ожидая ответа. - Мы никогда не думали об
остальном мире. Быть может, потому, что были поглощены решением своих
проблем. Что греха таить, нам нравились войны. Многолетние, иногда
многовековые... Мы поотстали в развитии, но нам, живущим здесь, нравится
эта жизнь. Нам нравится то, что считается приграничным существованием. Мы
наслышаны о роскошной и благополучной жизни в так называемых
цивилизованных мирах, но она не интересует нас. Признаюсь честно, будь
наша воля, мы даже не использовали бы агророботы. Нам нравится выходить в
поле и работать своими собственными руками. - Он помолчал, глядя вдаль,
его рассеянный взгляд был устремлен сквозь толпу, куда-то за стены города,
где в потемневшем небе уже загорались первые ясные звезды. - К сожалению,
мы верноподданные, - очнувшись от раздумий, продолжил он. - Генерал Край
призвал нас защитить Куорелль от посягательств кланов и Ком-Гвардии.
Смешная это была затея... мы сражались почти что голыми руками. Нас можно
понять - мы не хотели видеть наш родной мир поруганным. Вы смели наше
сопротивление, словно его никогда не существовало. Вы оккупировали
планету, представители Ком-Гвардии заменили наших лидеров, и затем
вернулись с войны мы... Для многих из нас стало настоящим потрясением то,
что теперь мы не могли вернуть свой прежний образ жизни, не могли
восстановить семьи и радоваться тому, как растут наши дети, не смели
работать своими руками и быть счастливыми от результатов собственного
труда.
Эйдену, бездомному человеку, никогда не знавшему, что такое семья,
нелегко было уловить смысл слов, с горечью произнесенных его собеседником,
понять, что пытался растолковать ему Джаррет Махони. "Неужели возможно, -
удивлялся полковник, - чтобы для кого-то понятие семьи вытеснило идеалы
служения и подвига?" Эйден бросил бы все что угодно, мог пожертвовать
любой частью самого себя, чтобы достичь высот славы, которая требовалась
для помещения его генов в Священный генофонд. Стоп... Эйден вдруг
почувствовал, что нащупал в своих размышлениях нужную нить, связующую его
мировосприятие с системой ценностей людей из Свободной Сферы. Ради чего
воин клана готов идти на любые лишения, жертвовать благополучием и жизнью,
если потребуется? Чтобы не погибнуть в веках, чтобы не было поглощено его
имя беспощадным временем, чтобы какая-то часть его - частица честолюбия,
ума, внешности, если хотите, передаваясь из поколения в поколение, вечно
смотрела на мир серыми, жемчужного цвета глазами, чтобы и через тысячу лет
смелые, красивые люди с обветренными, усталыми лицами - дети его детей -
бороздили пространства космоса, открывая новые земли и принося покой в
старые, измученные распрями миры.
Но разве не этого же хотел Джаррет Махони, стареющий мятежник, с
мясистым и красным лицом? Пусть его племя готовило детям весьма незавидное
будущее, обрекая их на тяжкий труд и невежество, но, в конце концов,
жители Випорта желали того же самого - продолжения себя. Они хотели
продолжения своих устремлений, воплощения в жизнь своих планов и мечтаний.
Эйден признавал, что для этого повстанцы взяли за основу устаревшую и
чересчур громоздкую систему человеческих ценностей, и тем не менее
полковнику показалось, что впервые он почти понял то, чем были заполнены
сотни страниц его тайной библиотеки.
Эйден Прайд бросил рассеянный взгляд на толпу и увидел знакомое лицо,
которое глядело из первого ряда прямо на него. Все еще погруженный в
раздумья, полковник на мгновение вспомнил Марту - девушку, такую близкую
ему во время их пребывания в сиб-группе. Но затем, как удар тока, пришло
осознание - это было лицо Марты, но той, двадцатилетней, юной, словно годы
не тронули ее кожу сетью морщин, не заставили потускнеть блеск глаз. Эйден
вздрогнул. Теперь он узнал девушку и просто не мог понять, как он сумел
спутать ее с Мартой. Она была одним из молодых воинов звена Джоанны, он не
знал ее имени, но теперь это казалось неважным - прежде всего, во имя
Святого Керенского, что она делает здесь, сейчас?!
На короткое мгновение их взгляды встретились, затем она скользнула в
толпу и исчезла, оставив Эйдена гадать, не было ли видение галлюцинацией,
игрой уставшего ума, измученного передрягами дня.
- Я хочу, чтобы ты понял это, Прайд, - продолжал тем временем Джаррет
Махони. - Я не имею ничего против любого из вас. Вы завоеватели. Мы
понимаем это и вынуждены признать как свершившийся факт.
- Тогда вы должны признать и наши законы.
- Но когда закон противоречит морали и неоправданно жесток, разве мы
должны допускать насилие над собой? Я думаю, что нет. Это бесчеловечно -
делать из нас рабов, но ведь все ваши действия сводятся именно к этому.
Рабство - вот ваш образ жизни! Но мы-то привыкли к свободе, и нет ничего
удивительного в том, что мы оказываем сопротивление и пытаемся бороться с
этим.
- Почему ты говоришь, что рабство - это наш образ жизни? - рассеянно
спросил Эйден. Он продолжал всматриваться в лица обступивших их людей в
надежде вновь увидеть молодую воительницу.
- Ты ведь тоже связанный, Прайд. Ты раб вашей системы, связанный
идеями войны и психологией клана. Мне посчастливилось. Меня можно сделать
рабом вашей системы лишь формально, внутренне я все равно останусь
свободным.
- Это просто риторика, - возразил Эйден, поворачиваясь к мятежнику.
Глаза Джаррета Махони расширились.
- Я не знал, что у вас, клановцев, есть представление о риторике.
Эйден пожал плечами. Он не мог найти подходящие слова, чтобы
переубедить этого человека. Кроме того, его слишком занимало присутствие
на площади воина из звена Джоанны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
воин, а я лишь умеющий махать кулаками мятежник, и если мы сойдемся один
на один, все преимущества будут явно на твоей стороне, а если ты призовешь
своих - долго ли смогут продержаться едва вооруженные горожане против
ваших воинов, защищенных броней? Какое это состязание? Избиение младенцев
- вот что, Прайд, ты предлагаешь устроить, и я на это не пойду.
Эйден кивнул. Джаррет Махони был прав. Разница в военной подготовке
была столь велика, что сводила на нет и делала незаконными любые заявки.
- Садись, Прайд.
- Я постою.
Джаррет Махони силой усадил Эйдена на стул, а затем неожиданно устало
опустился на другой, тот, что недавно занимала претор Ком-Гвардии Мелани
Труа.
- Я всю свою жизнь прожил на Куорелле, - произнес Джаррет Махони. Он
отвернулся от Эйдена, очевидно не ожидая ответа. - Мы никогда не думали об
остальном мире. Быть может, потому, что были поглощены решением своих
проблем. Что греха таить, нам нравились войны. Многолетние, иногда
многовековые... Мы поотстали в развитии, но нам, живущим здесь, нравится
эта жизнь. Нам нравится то, что считается приграничным существованием. Мы
наслышаны о роскошной и благополучной жизни в так называемых
цивилизованных мирах, но она не интересует нас. Признаюсь честно, будь
наша воля, мы даже не использовали бы агророботы. Нам нравится выходить в
поле и работать своими собственными руками. - Он помолчал, глядя вдаль,
его рассеянный взгляд был устремлен сквозь толпу, куда-то за стены города,
где в потемневшем небе уже загорались первые ясные звезды. - К сожалению,
мы верноподданные, - очнувшись от раздумий, продолжил он. - Генерал Край
призвал нас защитить Куорелль от посягательств кланов и Ком-Гвардии.
Смешная это была затея... мы сражались почти что голыми руками. Нас можно
понять - мы не хотели видеть наш родной мир поруганным. Вы смели наше
сопротивление, словно его никогда не существовало. Вы оккупировали
планету, представители Ком-Гвардии заменили наших лидеров, и затем
вернулись с войны мы... Для многих из нас стало настоящим потрясением то,
что теперь мы не могли вернуть свой прежний образ жизни, не могли
восстановить семьи и радоваться тому, как растут наши дети, не смели
работать своими руками и быть счастливыми от результатов собственного
труда.
Эйдену, бездомному человеку, никогда не знавшему, что такое семья,
нелегко было уловить смысл слов, с горечью произнесенных его собеседником,
понять, что пытался растолковать ему Джаррет Махони. "Неужели возможно, -
удивлялся полковник, - чтобы для кого-то понятие семьи вытеснило идеалы
служения и подвига?" Эйден бросил бы все что угодно, мог пожертвовать
любой частью самого себя, чтобы достичь высот славы, которая требовалась
для помещения его генов в Священный генофонд. Стоп... Эйден вдруг
почувствовал, что нащупал в своих размышлениях нужную нить, связующую его
мировосприятие с системой ценностей людей из Свободной Сферы. Ради чего
воин клана готов идти на любые лишения, жертвовать благополучием и жизнью,
если потребуется? Чтобы не погибнуть в веках, чтобы не было поглощено его
имя беспощадным временем, чтобы какая-то часть его - частица честолюбия,
ума, внешности, если хотите, передаваясь из поколения в поколение, вечно
смотрела на мир серыми, жемчужного цвета глазами, чтобы и через тысячу лет
смелые, красивые люди с обветренными, усталыми лицами - дети его детей -
бороздили пространства космоса, открывая новые земли и принося покой в
старые, измученные распрями миры.
Но разве не этого же хотел Джаррет Махони, стареющий мятежник, с
мясистым и красным лицом? Пусть его племя готовило детям весьма незавидное
будущее, обрекая их на тяжкий труд и невежество, но, в конце концов,
жители Випорта желали того же самого - продолжения себя. Они хотели
продолжения своих устремлений, воплощения в жизнь своих планов и мечтаний.
Эйден признавал, что для этого повстанцы взяли за основу устаревшую и
чересчур громоздкую систему человеческих ценностей, и тем не менее
полковнику показалось, что впервые он почти понял то, чем были заполнены
сотни страниц его тайной библиотеки.
Эйден Прайд бросил рассеянный взгляд на толпу и увидел знакомое лицо,
которое глядело из первого ряда прямо на него. Все еще погруженный в
раздумья, полковник на мгновение вспомнил Марту - девушку, такую близкую
ему во время их пребывания в сиб-группе. Но затем, как удар тока, пришло
осознание - это было лицо Марты, но той, двадцатилетней, юной, словно годы
не тронули ее кожу сетью морщин, не заставили потускнеть блеск глаз. Эйден
вздрогнул. Теперь он узнал девушку и просто не мог понять, как он сумел
спутать ее с Мартой. Она была одним из молодых воинов звена Джоанны, он не
знал ее имени, но теперь это казалось неважным - прежде всего, во имя
Святого Керенского, что она делает здесь, сейчас?!
На короткое мгновение их взгляды встретились, затем она скользнула в
толпу и исчезла, оставив Эйдена гадать, не было ли видение галлюцинацией,
игрой уставшего ума, измученного передрягами дня.
- Я хочу, чтобы ты понял это, Прайд, - продолжал тем временем Джаррет
Махони. - Я не имею ничего против любого из вас. Вы завоеватели. Мы
понимаем это и вынуждены признать как свершившийся факт.
- Тогда вы должны признать и наши законы.
- Но когда закон противоречит морали и неоправданно жесток, разве мы
должны допускать насилие над собой? Я думаю, что нет. Это бесчеловечно -
делать из нас рабов, но ведь все ваши действия сводятся именно к этому.
Рабство - вот ваш образ жизни! Но мы-то привыкли к свободе, и нет ничего
удивительного в том, что мы оказываем сопротивление и пытаемся бороться с
этим.
- Почему ты говоришь, что рабство - это наш образ жизни? - рассеянно
спросил Эйден. Он продолжал всматриваться в лица обступивших их людей в
надежде вновь увидеть молодую воительницу.
- Ты ведь тоже связанный, Прайд. Ты раб вашей системы, связанный
идеями войны и психологией клана. Мне посчастливилось. Меня можно сделать
рабом вашей системы лишь формально, внутренне я все равно останусь
свободным.
- Это просто риторика, - возразил Эйден, поворачиваясь к мятежнику.
Глаза Джаррета Махони расширились.
- Я не знал, что у вас, клановцев, есть представление о риторике.
Эйден пожал плечами. Он не мог найти подходящие слова, чтобы
переубедить этого человека. Кроме того, его слишком занимало присутствие
на площади воина из звена Джоанны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70