Тот
ответил, что Нелиска очень мила, но жениться он не собирается.
Тогда, уже без свидетелей, Дубхаб предложил, чтобы Грибердсон взял
Нелиску без брачной церемонии. Такой великий дух, как Грибердсон, не может
быть ограничен условностями, как простые смертные. А Нелиска будет рада
родить ребенка от великого духа.
Грибердсон вспылил и сказал, что если Дубхаб не отстанет от него со
своими аферами, он отведет его к старейшинам, и те за нарушение законов
племени могут наказать его изгнанием. Услышав это, Дубхаб посерел. Как и
любого первобытного дикаря, ничто не могло испугать его больше, чем отрыв
от племени.
После операции Гламуг попросил зубы Дубхаба и, получив то, что от них
осталось, сложил в небольшую кожаную сумку. Затем он стал размахивать
своим "ва-оп-сомна-емп", произнося заклинание против злой воли, а потом
быстро зарыл сумку на склоне горы под камнем. Никто теперь не мог
использовать зубы Дубхаба в колдовских целях.
Грибердсон подозревал, что несколько осколков зуба Гламуг приберег на
тот случай, если Дубхаб станет его врагом. Но подозрения могли оказаться и
напрасными, так как по обычаям племени, Дубхаб мог убить Гламуга и не
понести кары, если бы смог доказать, что шаман использовал его ногти,
зубы, волосы или слюну в колдовских целях, пытаясь причинить ему вред.
Дубхаб встал на ноги удивительно быстро - помогли антибиотики. Три дня
спустя племя сложило шатры и вновь отправилось к югу.
Грибердсон возглавлял колонну. Следом за ним шли трое его
сотрудников, далее - Гламуг, размахивающий ва-оп - сушеной тыквой с
камешками внутри, затем Таммаш - вождь и Ангрогрим - сильнейший воин. За
ними двигался певец Везвим, не уступавший в колдовстве Гламугу, так как
большинство его песен использовалось в магических целях. Следом шел
Дубхаб, утративший способность улыбаться, а поэтому очень печальный и
недовольный.
Рядом с ним шел Шивкет, гравер и художник, выполнявший большую часть
своей работы по заказам Гламуга. Почти все его изделия, как и песни
Везвима, находили применение в магии. Далее следовали, в строгом
соответствии со своим общественным положением, остальные мужчины, а лишь
за ними - женщины и дети, также согласно рангам.
С тыла и флангов колонна охранялась слабыми воинами и подростками,
которые еще не принимали участия даже в чисто символических поединках.
Племена сражались между собой редко. Инцидентов, подобных столкновению с
вотаграбами, за всю свою долгую жизнь не мог припомнить даже Квакаг,
старейший охотник племени. Иногда случалось, что один-два воташимга
встречали на пути чужих охотников, но далее обмена камнями и копьями дело
не заходило. Очень редко чужаки убивали мужчин или похищали женщин и
детей.
Через несколько дней Квакагу удалось все же вспомнить битву, которая
произошла в зиму Красного Снега. Вспомнив, он тут же упал замертво. Либо
старое сердце не выдержало воспоминаний, либо ему предстояло остановиться
именно в эту минуту - никто не знал, и Грибердсон вскрыл труп, надеясь
получить сведения о сердечных заболеваниях Мадленской эпохи.
Квакаг был сед и покрыт морщинами и при жизни страдал нервным тиком.
Вскрытие показало, что будучи шестидесятилетним он имел сердце, которому
смело можно было дать все восемьдесят. Когда-то он перенес лихорадку.
Кроме того, старик болел ревматизмом, оспой и во рту у него оставалось
двенадцать зубов. Из них шесть он потерял при встрече с пещерным медведем,
остальные сгнили, и Гламуг вырвал их, ничуть не тревожась о том, что
Квакаг при этом испытывал жуткую боль.
Через два дня Грибердсон принимал роды у Мсенф, шестнадцатилетней
женщины, жены Шимкута. Не окажись его рядом, мать и ребенок погибли бы.
Грибердсону пришлось делать кесарево сечение.
Гламуг сказал, что в племени знают о кесаревом сечении и иногда
делали его, но мать при этом неизбежно умирала, а дитя выживало лишь в
самых редких случаях.
Грибердсон взял это на заметку, но его вопросы о том, когда впервые в
истории применяли кесарево сечение дикари оставили без ответа - более
далекое прошлое было для них закрыто.
- Получается, что вы оказали физическое воздействие на будущее, -
сказала Речел. - Может быть, из-за вас многие люди двадцать первого века
отныне не существуют. Не исключено, что вас тоже нет.
- Я ровным счетом ничего не изменил. Все, что я сделал в прошлом, уже
было сделано.
- Не будем изрекать парадоксы. У меня ухудшается самочувствие и
возникает дурнота в желудке каждый раз, когда я пытаюсь разгадать
метафизику и супермеханику времени.
- Время - это то, что человеку никогда не будет дано осмыслить, -
сказал Грибердсон. - Отчасти потому, что время существует вне человека, но
его в то же время обступают элементы времени, которые он не может видеть
ни в телескоп, ни в микроскоп, не может обнаружить с помощью приборов,
чувствительных к излучению.
Грибердсон и Речел спускались в ущелье по склону холма. Грибердсон
нес на плече три бухты веревки. Они шли к ловушке, поставленной два дня
назад. Снег покрыл землю почти на два фута, не обойдя своим вниманием
высокие зеленые сосны и ели.
Неожиданно они вышли на открытое пространство.
Когда-то с вершины скатилось несколько огромных валунов, повалив на
этом участке лес. В небе парил орел, его тень с распахнутыми крыльями
скользила по земле.
Грибердсон оказался с Речел наедине не по своей воле, она попросила
разрешения сопровождать его, и он не мог найти убедительной причины для
отказа. Все же эти несколько месяцев она обращалась к нему официально, как
к коллеге ученому. Но холод в отношениях между супругами стал ощутим
настолько, что Речел теперь была гораздо ближе к Грибердсону, нежели к
собственному мужу.
- От времени, насколько это возможно, нужно получать удовольствие, -
говорил Грибердсон. - Ничего иного не остается. Надо жить, как живут
звери, день за днем, а когда ваше время выключается, это означает, что с
вашей смертью уходит частица общего времени, и ничего с этим не поделаешь,
так что незачем понапрасну терзать себя.
- Но вы - исключение, - сказала Речел, прервав себя на полуслове.
Глаза ее широко раскрылись и губы дрогнули. Она прижала к горлу ладони,
стараясь помешать словам вырваться.
- Я? Почему? - спросил он.
- Я имела в виду, - сказала она, - что вы или кто-то другой могли бы
быть исключением. Если бы кому-нибудь удалось продлить свой жизненный цикл
на очень долгое время, а потом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
ответил, что Нелиска очень мила, но жениться он не собирается.
Тогда, уже без свидетелей, Дубхаб предложил, чтобы Грибердсон взял
Нелиску без брачной церемонии. Такой великий дух, как Грибердсон, не может
быть ограничен условностями, как простые смертные. А Нелиска будет рада
родить ребенка от великого духа.
Грибердсон вспылил и сказал, что если Дубхаб не отстанет от него со
своими аферами, он отведет его к старейшинам, и те за нарушение законов
племени могут наказать его изгнанием. Услышав это, Дубхаб посерел. Как и
любого первобытного дикаря, ничто не могло испугать его больше, чем отрыв
от племени.
После операции Гламуг попросил зубы Дубхаба и, получив то, что от них
осталось, сложил в небольшую кожаную сумку. Затем он стал размахивать
своим "ва-оп-сомна-емп", произнося заклинание против злой воли, а потом
быстро зарыл сумку на склоне горы под камнем. Никто теперь не мог
использовать зубы Дубхаба в колдовских целях.
Грибердсон подозревал, что несколько осколков зуба Гламуг приберег на
тот случай, если Дубхаб станет его врагом. Но подозрения могли оказаться и
напрасными, так как по обычаям племени, Дубхаб мог убить Гламуга и не
понести кары, если бы смог доказать, что шаман использовал его ногти,
зубы, волосы или слюну в колдовских целях, пытаясь причинить ему вред.
Дубхаб встал на ноги удивительно быстро - помогли антибиотики. Три дня
спустя племя сложило шатры и вновь отправилось к югу.
Грибердсон возглавлял колонну. Следом за ним шли трое его
сотрудников, далее - Гламуг, размахивающий ва-оп - сушеной тыквой с
камешками внутри, затем Таммаш - вождь и Ангрогрим - сильнейший воин. За
ними двигался певец Везвим, не уступавший в колдовстве Гламугу, так как
большинство его песен использовалось в магических целях. Следом шел
Дубхаб, утративший способность улыбаться, а поэтому очень печальный и
недовольный.
Рядом с ним шел Шивкет, гравер и художник, выполнявший большую часть
своей работы по заказам Гламуга. Почти все его изделия, как и песни
Везвима, находили применение в магии. Далее следовали, в строгом
соответствии со своим общественным положением, остальные мужчины, а лишь
за ними - женщины и дети, также согласно рангам.
С тыла и флангов колонна охранялась слабыми воинами и подростками,
которые еще не принимали участия даже в чисто символических поединках.
Племена сражались между собой редко. Инцидентов, подобных столкновению с
вотаграбами, за всю свою долгую жизнь не мог припомнить даже Квакаг,
старейший охотник племени. Иногда случалось, что один-два воташимга
встречали на пути чужих охотников, но далее обмена камнями и копьями дело
не заходило. Очень редко чужаки убивали мужчин или похищали женщин и
детей.
Через несколько дней Квакагу удалось все же вспомнить битву, которая
произошла в зиму Красного Снега. Вспомнив, он тут же упал замертво. Либо
старое сердце не выдержало воспоминаний, либо ему предстояло остановиться
именно в эту минуту - никто не знал, и Грибердсон вскрыл труп, надеясь
получить сведения о сердечных заболеваниях Мадленской эпохи.
Квакаг был сед и покрыт морщинами и при жизни страдал нервным тиком.
Вскрытие показало, что будучи шестидесятилетним он имел сердце, которому
смело можно было дать все восемьдесят. Когда-то он перенес лихорадку.
Кроме того, старик болел ревматизмом, оспой и во рту у него оставалось
двенадцать зубов. Из них шесть он потерял при встрече с пещерным медведем,
остальные сгнили, и Гламуг вырвал их, ничуть не тревожась о том, что
Квакаг при этом испытывал жуткую боль.
Через два дня Грибердсон принимал роды у Мсенф, шестнадцатилетней
женщины, жены Шимкута. Не окажись его рядом, мать и ребенок погибли бы.
Грибердсону пришлось делать кесарево сечение.
Гламуг сказал, что в племени знают о кесаревом сечении и иногда
делали его, но мать при этом неизбежно умирала, а дитя выживало лишь в
самых редких случаях.
Грибердсон взял это на заметку, но его вопросы о том, когда впервые в
истории применяли кесарево сечение дикари оставили без ответа - более
далекое прошлое было для них закрыто.
- Получается, что вы оказали физическое воздействие на будущее, -
сказала Речел. - Может быть, из-за вас многие люди двадцать первого века
отныне не существуют. Не исключено, что вас тоже нет.
- Я ровным счетом ничего не изменил. Все, что я сделал в прошлом, уже
было сделано.
- Не будем изрекать парадоксы. У меня ухудшается самочувствие и
возникает дурнота в желудке каждый раз, когда я пытаюсь разгадать
метафизику и супермеханику времени.
- Время - это то, что человеку никогда не будет дано осмыслить, -
сказал Грибердсон. - Отчасти потому, что время существует вне человека, но
его в то же время обступают элементы времени, которые он не может видеть
ни в телескоп, ни в микроскоп, не может обнаружить с помощью приборов,
чувствительных к излучению.
Грибердсон и Речел спускались в ущелье по склону холма. Грибердсон
нес на плече три бухты веревки. Они шли к ловушке, поставленной два дня
назад. Снег покрыл землю почти на два фута, не обойдя своим вниманием
высокие зеленые сосны и ели.
Неожиданно они вышли на открытое пространство.
Когда-то с вершины скатилось несколько огромных валунов, повалив на
этом участке лес. В небе парил орел, его тень с распахнутыми крыльями
скользила по земле.
Грибердсон оказался с Речел наедине не по своей воле, она попросила
разрешения сопровождать его, и он не мог найти убедительной причины для
отказа. Все же эти несколько месяцев она обращалась к нему официально, как
к коллеге ученому. Но холод в отношениях между супругами стал ощутим
настолько, что Речел теперь была гораздо ближе к Грибердсону, нежели к
собственному мужу.
- От времени, насколько это возможно, нужно получать удовольствие, -
говорил Грибердсон. - Ничего иного не остается. Надо жить, как живут
звери, день за днем, а когда ваше время выключается, это означает, что с
вашей смертью уходит частица общего времени, и ничего с этим не поделаешь,
так что незачем понапрасну терзать себя.
- Но вы - исключение, - сказала Речел, прервав себя на полуслове.
Глаза ее широко раскрылись и губы дрогнули. Она прижала к горлу ладони,
стараясь помешать словам вырваться.
- Я? Почему? - спросил он.
- Я имела в виду, - сказала она, - что вы или кто-то другой могли бы
быть исключением. Если бы кому-нибудь удалось продлить свой жизненный цикл
на очень долгое время, а потом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47