Евгений Захарович снова двинулся вперед. Еще
немного - и разворот... А теперь пару шагов влево. Трюмо должно находиться
прямо перед ним. Собравшись с духом и мысленно сосчитав до семи
(магическое число!), он распахнул глаза.
Звуки пропали, но ничего не получилось. То есть, получилось, но
что-то не то. Евгений Захарович стоял не перед зеркалом, а на лестничной
площадке в одной рубахе. Утро заглядывало сквозь пропыленные стекла
подъезда, удивляясь потемневшему кафелю, лаконичным надписям на штукатурке
и паутине в углах. Там, снаружи, чуть слышно шелестел ветер, а здесь,
внутри, кто-то неспешно спускался с верхнего этажа. Евгений Захарович
поежился. Закономерное продолжение сна! Во снах ему часто снилось, что
абсолютно голым он оказывался где-то посреди улицы или у себя на работе -
и приходилось прикрываться какими-то тряпками, стремглав удирать от чужих
взглядов. Шаги спускающегося человека прозвучали совсем рядом. В панике
Евгений Захарович отпрянул назад, лопатками ударился о дверь. Ни карманов,
ни ключей, ничего!.. Вот будет потеха, когда его здесь увидят! Без штанов,
с опухшим после сна лицом, взлохмаченного, неопрятного...
За спиной отчетливо щелкнул замок, - кто-то отворил злополучную дверь
изнутри. Влетев в спасительную полумглу прихожей, Евгений Захарович
ошарашенно огляделся. Спаситель оказался невидим. И не было уже ни
джунглей, ни ржавого танка. В зеркальном трюмо маячил самый обыкновенный
человек - с двумя руками и двумя ногами, только что раздетый и
перепуганный.
Яростно щипая себя за плечи, он прошел в ванную и открыл холодную
воду. Брызнуло мутной коричневой струей, трубы гулко зарокотали. Явление
резонанса. Физика, десятый класс... Он судорожно закрутил вентиль. Чертовы
трубы в чертовом доме! Не дожидаясь, когда вода прочистится, Евгений
Захарович нырнул под струю, подставив затылок и спину. И тотчас
потревоженный трубопровод успокоился. Отплевываясь, Евгений Захарович
плескал и плескал в лицо водой. Постепенно внутренняя дрожь улеглась,
джунгли окончательно отошли в небытие. Чувствуя себя разбитым и больным, с
мокрой, всклокоченной головой, он вернулся в комнату. Будильник - его
давний враг, показывал начало восьмого. Евгению Захаровичу пора было
мчаться на работу, - жизнь снова не принадлежала ему.
Не было у подъезда унылого Толика и не было цокающей по тротуару
соседки. Время Евгения Захаровича убежало вперед, - он безнадежно
опаздывал.
Пришлось ловить частника. Махая рукой с портфелем, он остановил
бежевый "жигуленок" и, нырнув вглубь без слов протянул водителю трешку.
Увы, за собственные деньги ему пришлось довольствоваться не только
скоростью, но и подробнейшим пересказом вчерашнего футбольного чемпионата.
Частник оказался любознательным. Его интересовал не только футбол.
Оказалось, что с одинаковым азартом он способен рассказывать о рэкете и об
исчезающем спиртном, о ценах на бензин и о металлических дверях - новинке,
все более входящей в моду по городу. Он не злоупотреблял тормозами, и
дребезжащий "жигуленок" старался, как мог. И все равно Евгений Захарович
опоздал.
Полчаса прогула - вот о чем сообщали неоновые цифры, мерцающие над
главным входом. И хотя вахтер ни о чем не спрашивал, Евгений Захарович
невнятно попытался ему что-то объяснить, свалив вину на часы, на транспорт
и на погоду. При этом он искательно улыбался, а в конце концов, благодарно
кивнув, словно о чем-то они все-таки договорились, спешно зашагал по
коридору. Виноватая улыбка по-прежнему цеплялась к губам. Пришлось стереть
ее ладонью - точно грязное пятно. А сколько таких улыбок раздарил он на
своем веку! Нелепейший из подарков!..
Уже пробегая по родному этажу, ловя напряженным слухом костяной
перестук машинок, зевки и шушуканье, он как-то враз понял, что бояться
нечего, что никакой беды из-за его опоздания не случилось, да и не могло
случиться. Вполне возможно, что короткое его отсутствие и вовсе никто не
заметил. Все шло обычным порядком, как год, как десять и двадцать лет
назад. Менялись лишь имена, костюмы, плакатные лозунги и краска на стенах.
В эту минуту Евгений Захарович как раз проходил мимо серии плакатов,
возле одного из которых он всегда спотыкался, переходя на робеющий шаг.
Плакат изображал Ильича и необыкновенно нравился Евгению Захаровичу. Он не
походил на сотни и миллионы своих двойников - в мраморе, чугуне, на
холстах и в мозаике, расставленных в парках, на вокзалах и площадях.
Решительно не походил. Было ли это тайной задумкой художника, вышло ли
случайно, но только Ильич здесь получился совсем неплакатным. Худощавое
лицо излучало явственную печаль, темные глаза страдальчески следили за
институтской суетой. Этот Ильич никуда не звал и не глядел пророчески
вдаль. Ленин на этом плакате молчаливо страдал, и эту немую скорбь Евгений
Захарович поневоле уважал.
Добравшись наконец до кабинета, он сбросил с себя пиджак и перевел
дух. Трезвонили далекие телефоны, переговаривались секретарские голоса, -
никто и не думал гневно вопрошать, сотрясая столы ударами кулаков,
приказывая разыскивать Евгения Захаровича по всем закоулкам. Лениво и
размеренно институт похрустывал многочисленными косточками - чудовищно
огромный, непотопляемый и несгораемый, старчески молодящийся и абсолютно
не родной. Опустившись на стул, Евгений Захарович уныло подпер голову и
оглядел кабинет - место, где пожирались ежедневные восемь часов, каменное
подобие кельи, созданное для трудовых молитв.
Как же он попал сюда? Зачем?.. Неужели жизнь человека столь мизерна и
никчемна?.. Он вынул платок и, смяв комком, покатал меж влажных ладоней.
Душное утро обещало еще более душный день, и он заранее угадывал маячившую
впереди тоску, замешанную на бессмысленных разговорах в курилке, на жирном
какао из столовой, на беготне по институтским коридорам.
Евгений Захарович порывисто придвинул к себе пухлую папку и
вооружился авторучкой. Нужно было завершать этот сизифов труд. Скорый
финиш освободил бы от псевдонаставников и псевдопокровителей, выпустив из
кабинета на волю. То бишь, обратно в лабораторию.
Руками, словно умываясь, Евгений Захарович растер лоб и щеки, с
ненавистью покосился на проспект. Тот белел перед ним динамитным брикетом,
ручка напоминала детонатор. На глянцевой обложке теснились колонки
фамилий, от них рябило в глазах, а где-то в груди рождалась остервенелая
дрожь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
немного - и разворот... А теперь пару шагов влево. Трюмо должно находиться
прямо перед ним. Собравшись с духом и мысленно сосчитав до семи
(магическое число!), он распахнул глаза.
Звуки пропали, но ничего не получилось. То есть, получилось, но
что-то не то. Евгений Захарович стоял не перед зеркалом, а на лестничной
площадке в одной рубахе. Утро заглядывало сквозь пропыленные стекла
подъезда, удивляясь потемневшему кафелю, лаконичным надписям на штукатурке
и паутине в углах. Там, снаружи, чуть слышно шелестел ветер, а здесь,
внутри, кто-то неспешно спускался с верхнего этажа. Евгений Захарович
поежился. Закономерное продолжение сна! Во снах ему часто снилось, что
абсолютно голым он оказывался где-то посреди улицы или у себя на работе -
и приходилось прикрываться какими-то тряпками, стремглав удирать от чужих
взглядов. Шаги спускающегося человека прозвучали совсем рядом. В панике
Евгений Захарович отпрянул назад, лопатками ударился о дверь. Ни карманов,
ни ключей, ничего!.. Вот будет потеха, когда его здесь увидят! Без штанов,
с опухшим после сна лицом, взлохмаченного, неопрятного...
За спиной отчетливо щелкнул замок, - кто-то отворил злополучную дверь
изнутри. Влетев в спасительную полумглу прихожей, Евгений Захарович
ошарашенно огляделся. Спаситель оказался невидим. И не было уже ни
джунглей, ни ржавого танка. В зеркальном трюмо маячил самый обыкновенный
человек - с двумя руками и двумя ногами, только что раздетый и
перепуганный.
Яростно щипая себя за плечи, он прошел в ванную и открыл холодную
воду. Брызнуло мутной коричневой струей, трубы гулко зарокотали. Явление
резонанса. Физика, десятый класс... Он судорожно закрутил вентиль. Чертовы
трубы в чертовом доме! Не дожидаясь, когда вода прочистится, Евгений
Захарович нырнул под струю, подставив затылок и спину. И тотчас
потревоженный трубопровод успокоился. Отплевываясь, Евгений Захарович
плескал и плескал в лицо водой. Постепенно внутренняя дрожь улеглась,
джунгли окончательно отошли в небытие. Чувствуя себя разбитым и больным, с
мокрой, всклокоченной головой, он вернулся в комнату. Будильник - его
давний враг, показывал начало восьмого. Евгению Захаровичу пора было
мчаться на работу, - жизнь снова не принадлежала ему.
Не было у подъезда унылого Толика и не было цокающей по тротуару
соседки. Время Евгения Захаровича убежало вперед, - он безнадежно
опаздывал.
Пришлось ловить частника. Махая рукой с портфелем, он остановил
бежевый "жигуленок" и, нырнув вглубь без слов протянул водителю трешку.
Увы, за собственные деньги ему пришлось довольствоваться не только
скоростью, но и подробнейшим пересказом вчерашнего футбольного чемпионата.
Частник оказался любознательным. Его интересовал не только футбол.
Оказалось, что с одинаковым азартом он способен рассказывать о рэкете и об
исчезающем спиртном, о ценах на бензин и о металлических дверях - новинке,
все более входящей в моду по городу. Он не злоупотреблял тормозами, и
дребезжащий "жигуленок" старался, как мог. И все равно Евгений Захарович
опоздал.
Полчаса прогула - вот о чем сообщали неоновые цифры, мерцающие над
главным входом. И хотя вахтер ни о чем не спрашивал, Евгений Захарович
невнятно попытался ему что-то объяснить, свалив вину на часы, на транспорт
и на погоду. При этом он искательно улыбался, а в конце концов, благодарно
кивнув, словно о чем-то они все-таки договорились, спешно зашагал по
коридору. Виноватая улыбка по-прежнему цеплялась к губам. Пришлось стереть
ее ладонью - точно грязное пятно. А сколько таких улыбок раздарил он на
своем веку! Нелепейший из подарков!..
Уже пробегая по родному этажу, ловя напряженным слухом костяной
перестук машинок, зевки и шушуканье, он как-то враз понял, что бояться
нечего, что никакой беды из-за его опоздания не случилось, да и не могло
случиться. Вполне возможно, что короткое его отсутствие и вовсе никто не
заметил. Все шло обычным порядком, как год, как десять и двадцать лет
назад. Менялись лишь имена, костюмы, плакатные лозунги и краска на стенах.
В эту минуту Евгений Захарович как раз проходил мимо серии плакатов,
возле одного из которых он всегда спотыкался, переходя на робеющий шаг.
Плакат изображал Ильича и необыкновенно нравился Евгению Захаровичу. Он не
походил на сотни и миллионы своих двойников - в мраморе, чугуне, на
холстах и в мозаике, расставленных в парках, на вокзалах и площадях.
Решительно не походил. Было ли это тайной задумкой художника, вышло ли
случайно, но только Ильич здесь получился совсем неплакатным. Худощавое
лицо излучало явственную печаль, темные глаза страдальчески следили за
институтской суетой. Этот Ильич никуда не звал и не глядел пророчески
вдаль. Ленин на этом плакате молчаливо страдал, и эту немую скорбь Евгений
Захарович поневоле уважал.
Добравшись наконец до кабинета, он сбросил с себя пиджак и перевел
дух. Трезвонили далекие телефоны, переговаривались секретарские голоса, -
никто и не думал гневно вопрошать, сотрясая столы ударами кулаков,
приказывая разыскивать Евгения Захаровича по всем закоулкам. Лениво и
размеренно институт похрустывал многочисленными косточками - чудовищно
огромный, непотопляемый и несгораемый, старчески молодящийся и абсолютно
не родной. Опустившись на стул, Евгений Захарович уныло подпер голову и
оглядел кабинет - место, где пожирались ежедневные восемь часов, каменное
подобие кельи, созданное для трудовых молитв.
Как же он попал сюда? Зачем?.. Неужели жизнь человека столь мизерна и
никчемна?.. Он вынул платок и, смяв комком, покатал меж влажных ладоней.
Душное утро обещало еще более душный день, и он заранее угадывал маячившую
впереди тоску, замешанную на бессмысленных разговорах в курилке, на жирном
какао из столовой, на беготне по институтским коридорам.
Евгений Захарович порывисто придвинул к себе пухлую папку и
вооружился авторучкой. Нужно было завершать этот сизифов труд. Скорый
финиш освободил бы от псевдонаставников и псевдопокровителей, выпустив из
кабинета на волю. То бишь, обратно в лабораторию.
Руками, словно умываясь, Евгений Захарович растер лоб и щеки, с
ненавистью покосился на проспект. Тот белел перед ним динамитным брикетом,
ручка напоминала детонатор. На глянцевой обложке теснились колонки
фамилий, от них рябило в глазах, а где-то в груди рождалась остервенелая
дрожь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33