Воевали себе и в ус не дули...
Четыре этажа, коридоры по восемьдесят метров, да еще пролеты - всего
метров триста, а то и четыреста. Дистанция вполне приличная - почти
стадион. Но пробегать ее следует стремительной рысцой, озабоченно морща
лоб, не замечая ничего вокруг. И только тогда ни у кого не возникает
сомнения, что шаг ваш целенаправлен. Напротив, будет расти и
цементироваться миф о вашей удивительной занятости. Ласково и благосклонно
будут глядеть вам вслед седовласые начальники, и до ушей ваших донесутся
сочувственные вздохи коллег. Весьма желательно носить с собой увесистую
папку или тот же разлохмаченный проспект. В дипломате или просто в руках.
Немаловажный штрих. Он убеждает - то бишь, делает ложь убедительной. А
здороваться надо чуть рассеянно, не сразу узнавая, и никогда не скупиться
на виноватые улыбки: мол, рад сердечно и безмерно, но, увы, ни минутки и
ни секундочки... И торопиться, торопиться - бежать не оглядываясь, ибо
оглядывающийся - подозрителен. Очень неудобно встречаться и здороваться с
людьми дважды. Еще хуже - трижды. Покоситься и промолчать - дескать,
виделись, браток, - недипломатично, здороваться вторично - глупо,
отворачивать голову - и вовсе нехорошо. Поэтому бегущий по институту
должен быть вдвойне осторожен. Следует иметь нюх на подобные вещи, и
Евгений Захарович такой нюх имел. Двигаясь по коридору, он уверенно
набирал скорость, впадая в знакомое "транспортное" состояние, когда не
хотелось ни о чем думать, и мысленная апатия согласованно вплеталась в
канву дорог.
Впереди замаячила фигура атлета. Человек бежал навстречу, как поезд
по рельсам, и Евгений Захарович взял чуть правее. Он давно подозревал в
атлете тайного конкурента, приверженца той же "маршрутной гимнастики".
Слишком уж часто судьба сталкивала их на лестницах, в коридорах и
вестибюле. Впрочем, "конкурент" в самом деле мог оказаться занятым
человеком. Как говорится, чудесное упрямо вторгается в наши дни... И
почему бы, в конце концов, не поверить в существование этакого
талантливого бодрячка, представителя новой формации, гармонично впитавшей
в себя как физические, так и умственные достоинства. Тогда объяснима вся
эта спешка. Гений не умеет медлить, гений - это волк, настигающий добычу.
Лаборатории, кабинеты, умные разговоры, мимоходом идейку - одному,
другому, попутно в библиотеку за цитаткой... А ведь как не похож на
ученного! Даже на рядового кандидата не похож. Скорее уж кандидат по
штанге или воспитанник атлетического клуба, созданного при институте для
привлечения молодежи к науке. Вон какой богатырь! Мускулистая грудь,
столбоподобные ноги, а руки - это же не руки - шатуны какие-то! Богатырь
несся, отмахивая шатунами, нелепо пригибая могучий торс к вскидываемым
ногам. Непонятнейшая походка! Это уже на всю жизнь. Разве кто скажет
такому, что он вихляет телом, словно клоун? Это надо быть героем или
безумцем, что, впрочем, одно и то же.
Евгений Захарович подумал о Толике. Вот с ним он бы, пожалуй,
рискнул. Вид у Толика тоже очень даже внушительный. Возможно, атлет даже
выслушал бы их до конца. И только потом стал бы в бойцовскую стойку...
"Поезд" промчался мимо, и на Евгения Захаровича пахнуло молодеческим
потом, одеколоном "Шипр" и чем-то еще, идейно-здоровым, внушающим
боязливое уважение. Взвихрив воздух, атлет добрался до поворота, и через
секунду мраморная лестница загудела под его слоновьими стопами.
На втором круге у Евгения Захаровича заныло под левой лопаткой, а
"нюх" подсказал, что пора заканчивать. Спустившись на родной этаж, он
заглянул в лабораторию. Здесь по-прежнему пили чай, хрустели сушками.
Попутно глазели на экран отремонтированного кем-то телевизора. Горделивые
мундиры в высоких разукрашенных фуражках, в десантных ботинках и белых
перчатках торжественно маршировали по площади. Не то Англия, не то
Испания...
- Не признаю я такую шагистику! У наших лучше как-то, экономнее...
Гляди, как размахались, и выверты в коленках неестественные какие-то.
Сколько у них между шеренгами? Ведь поболее метра будет! А нас, помню
гоняли плотненько, носом к затылку, и не дай бог, кто споткнется. Все
повалятся - разом!..
- Между прочим, по второй футбол гонят. Может, переключим?
Против футбола не возражали. Хрустнул переключатель, словно сломали
чью-то кость, и парад превратился в галдящий стадион. Цветность у
телевизора барахлила. Трава была красной, мяч желтым, а у ворот зевали
синелицые голкиперы. Но сюжет в целом был знаком. Распаренные игроки
энергично бегали взад-вперед, с азартом сшибались лбами, падая, жевали от
боли красную траву. Перекликаясь с телевизором, продолжало болтать радио,
и гражданственный бархат вещал о чем-то скучном, что почему-то должно было
дойти до сознания каждого...
Снова оказавшись в кабинете начальника, Евгений Захарович рухнул на
стул и, стиснув себя в волевых тисках, попытался сосредоточиться на мысли
о проспекте. Увы, заряд иссяк, все было тщетно. Вместо проспекта думалось
о мягком диване, о белоснежной подушке и сладком нескончаемом сне с
зеленоглазой буфетчицей. Заявись в этот момент враг, Евгений Захарович
сдался бы не моргнув глазом. Сдался с одним-единственным условием - чтобы
можно было не поднимать рук и чтобы в плену ему предоставили какой-нибудь
хоть самый завалящий диван. Мутными глазами он обвел комнату. Вот здесь бы
его, у стеночки... Розовый, пышный, такой желанный... Евгений Захарович
вгляделся в стену мученическим взором, взывая к невидимому дивану, умоляя
проявиться из небытия, приласкать униженное бездельем тело. Увы, стена
безмолвствовала. Из-за фанерной плиты, втиснутой за шкаф, дразняще
выглядывали тараканьи усики. Насекомое было раздавлено еще вчера, но усы
по-прежнему казались живыми и даже как-будто чуть-чуть шевелились. Бедный
таракан-тараканище... Евгений Захарович хорошо помнил, как прижал фанерный
лист к стене и как раздался неприятный хруст. Никаких особых ощущений он
тогда не испытал - ни стыда, ни злорадства, - одну лишь легкую
брезгливость. Все-таки убийство убийству рознь, и клопы, мухи, тараканы -
вроде как не в счет, как не в счет говядина и свинина, как не в счет
бессловесная флора.
Скрипнула дверь, и в кабинет заглянула Пашкина голова.
- Лешик прискакал. Народ пробки выдергивает...
Пришлось вставать и шлепать за купленным пивом.
Позже, раскупоривая бутыли, Евгений Захарович несколько оживился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Четыре этажа, коридоры по восемьдесят метров, да еще пролеты - всего
метров триста, а то и четыреста. Дистанция вполне приличная - почти
стадион. Но пробегать ее следует стремительной рысцой, озабоченно морща
лоб, не замечая ничего вокруг. И только тогда ни у кого не возникает
сомнения, что шаг ваш целенаправлен. Напротив, будет расти и
цементироваться миф о вашей удивительной занятости. Ласково и благосклонно
будут глядеть вам вслед седовласые начальники, и до ушей ваших донесутся
сочувственные вздохи коллег. Весьма желательно носить с собой увесистую
папку или тот же разлохмаченный проспект. В дипломате или просто в руках.
Немаловажный штрих. Он убеждает - то бишь, делает ложь убедительной. А
здороваться надо чуть рассеянно, не сразу узнавая, и никогда не скупиться
на виноватые улыбки: мол, рад сердечно и безмерно, но, увы, ни минутки и
ни секундочки... И торопиться, торопиться - бежать не оглядываясь, ибо
оглядывающийся - подозрителен. Очень неудобно встречаться и здороваться с
людьми дважды. Еще хуже - трижды. Покоситься и промолчать - дескать,
виделись, браток, - недипломатично, здороваться вторично - глупо,
отворачивать голову - и вовсе нехорошо. Поэтому бегущий по институту
должен быть вдвойне осторожен. Следует иметь нюх на подобные вещи, и
Евгений Захарович такой нюх имел. Двигаясь по коридору, он уверенно
набирал скорость, впадая в знакомое "транспортное" состояние, когда не
хотелось ни о чем думать, и мысленная апатия согласованно вплеталась в
канву дорог.
Впереди замаячила фигура атлета. Человек бежал навстречу, как поезд
по рельсам, и Евгений Захарович взял чуть правее. Он давно подозревал в
атлете тайного конкурента, приверженца той же "маршрутной гимнастики".
Слишком уж часто судьба сталкивала их на лестницах, в коридорах и
вестибюле. Впрочем, "конкурент" в самом деле мог оказаться занятым
человеком. Как говорится, чудесное упрямо вторгается в наши дни... И
почему бы, в конце концов, не поверить в существование этакого
талантливого бодрячка, представителя новой формации, гармонично впитавшей
в себя как физические, так и умственные достоинства. Тогда объяснима вся
эта спешка. Гений не умеет медлить, гений - это волк, настигающий добычу.
Лаборатории, кабинеты, умные разговоры, мимоходом идейку - одному,
другому, попутно в библиотеку за цитаткой... А ведь как не похож на
ученного! Даже на рядового кандидата не похож. Скорее уж кандидат по
штанге или воспитанник атлетического клуба, созданного при институте для
привлечения молодежи к науке. Вон какой богатырь! Мускулистая грудь,
столбоподобные ноги, а руки - это же не руки - шатуны какие-то! Богатырь
несся, отмахивая шатунами, нелепо пригибая могучий торс к вскидываемым
ногам. Непонятнейшая походка! Это уже на всю жизнь. Разве кто скажет
такому, что он вихляет телом, словно клоун? Это надо быть героем или
безумцем, что, впрочем, одно и то же.
Евгений Захарович подумал о Толике. Вот с ним он бы, пожалуй,
рискнул. Вид у Толика тоже очень даже внушительный. Возможно, атлет даже
выслушал бы их до конца. И только потом стал бы в бойцовскую стойку...
"Поезд" промчался мимо, и на Евгения Захаровича пахнуло молодеческим
потом, одеколоном "Шипр" и чем-то еще, идейно-здоровым, внушающим
боязливое уважение. Взвихрив воздух, атлет добрался до поворота, и через
секунду мраморная лестница загудела под его слоновьими стопами.
На втором круге у Евгения Захаровича заныло под левой лопаткой, а
"нюх" подсказал, что пора заканчивать. Спустившись на родной этаж, он
заглянул в лабораторию. Здесь по-прежнему пили чай, хрустели сушками.
Попутно глазели на экран отремонтированного кем-то телевизора. Горделивые
мундиры в высоких разукрашенных фуражках, в десантных ботинках и белых
перчатках торжественно маршировали по площади. Не то Англия, не то
Испания...
- Не признаю я такую шагистику! У наших лучше как-то, экономнее...
Гляди, как размахались, и выверты в коленках неестественные какие-то.
Сколько у них между шеренгами? Ведь поболее метра будет! А нас, помню
гоняли плотненько, носом к затылку, и не дай бог, кто споткнется. Все
повалятся - разом!..
- Между прочим, по второй футбол гонят. Может, переключим?
Против футбола не возражали. Хрустнул переключатель, словно сломали
чью-то кость, и парад превратился в галдящий стадион. Цветность у
телевизора барахлила. Трава была красной, мяч желтым, а у ворот зевали
синелицые голкиперы. Но сюжет в целом был знаком. Распаренные игроки
энергично бегали взад-вперед, с азартом сшибались лбами, падая, жевали от
боли красную траву. Перекликаясь с телевизором, продолжало болтать радио,
и гражданственный бархат вещал о чем-то скучном, что почему-то должно было
дойти до сознания каждого...
Снова оказавшись в кабинете начальника, Евгений Захарович рухнул на
стул и, стиснув себя в волевых тисках, попытался сосредоточиться на мысли
о проспекте. Увы, заряд иссяк, все было тщетно. Вместо проспекта думалось
о мягком диване, о белоснежной подушке и сладком нескончаемом сне с
зеленоглазой буфетчицей. Заявись в этот момент враг, Евгений Захарович
сдался бы не моргнув глазом. Сдался с одним-единственным условием - чтобы
можно было не поднимать рук и чтобы в плену ему предоставили какой-нибудь
хоть самый завалящий диван. Мутными глазами он обвел комнату. Вот здесь бы
его, у стеночки... Розовый, пышный, такой желанный... Евгений Захарович
вгляделся в стену мученическим взором, взывая к невидимому дивану, умоляя
проявиться из небытия, приласкать униженное бездельем тело. Увы, стена
безмолвствовала. Из-за фанерной плиты, втиснутой за шкаф, дразняще
выглядывали тараканьи усики. Насекомое было раздавлено еще вчера, но усы
по-прежнему казались живыми и даже как-будто чуть-чуть шевелились. Бедный
таракан-тараканище... Евгений Захарович хорошо помнил, как прижал фанерный
лист к стене и как раздался неприятный хруст. Никаких особых ощущений он
тогда не испытал - ни стыда, ни злорадства, - одну лишь легкую
брезгливость. Все-таки убийство убийству рознь, и клопы, мухи, тараканы -
вроде как не в счет, как не в счет говядина и свинина, как не в счет
бессловесная флора.
Скрипнула дверь, и в кабинет заглянула Пашкина голова.
- Лешик прискакал. Народ пробки выдергивает...
Пришлось вставать и шлепать за купленным пивом.
Позже, раскупоривая бутыли, Евгений Захарович несколько оживился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33