Но если на дензнаки можно было покупать
мороженое, а зеленоглазой буфетчицей любоваться издалека и вблизи, то
загадки эксперимента оставались вне пределов досягаемости. Вокруг этих
загадок роилась гора слухов, но в сущности никто ничего не знал. Вернее,
знали все и обо всем, но отсутствовал главный компонент знания -
понимание. Они знали о госзаказе, знали о том, что куратором секретных
работ являлся кто-то из правительства, но за всем этим мало что стояло.
Кроме тех же упомянутых дензнаков, которые в виде ежегодных дотаций
покрывали многочисленные долги института, позволяя завлабам и отдельным
сотрудникам покупать дачные участки и вполне приличные автомобили.
Соответственно складывалось и отношению к эксперименту - как к некому
неиссякаемому финансовому источнику, дающему институту возможность
держаться на плаву. Более серьезно эксперимент не воспринимали. Вполне
возможно, что аналогичная точка зрения сложилась бы и у Евгения
Захаровича, но однажды он побывал там, и мнение его враз переменилось.
Теперь при одном только упоминании слова "эксперимент" мозг его делал
охотничью стойку и чувственное восприятие, если его можно было, конечно,
изобразить в виде локатора, немедленно разворачивалось в сторону незримых
чудес, затевающихся на чердачном этаже института. Увы, секретчики, а их в
институте работала добрая дюжина, блюли иерархию допуска, а Юрий - тот
самый, что пару минут назад бормотал по телефону невразумительное, при
всем своем презрении к конспирации изъясняться по телефону открытым
текстом откровенно не решался.
Евгений Захарович дернул себя за ухо, с грохотом выставил на стол
шахматную доску. И тут же засомневался - играть или не играть? Оптимист
играет с собою в шахматы и всегда выигрывает, пессимист - напротив, всегда
в проигрыше. А как назвать тех, кто вообще не хочет играть? То есть, - ни
выигрывать, ни проигрывать?.. Евгений Захарович поморщился. Наверное, это
или откровенные лодыри, или бесхарактерные тупицы. Значит, он лодырь.
Жесточайший лентяй всех времен и народов. Лодырь, потому что тупицей
Евгений Захарович себя не считал.
Рабочее отупение все больше опутывало мозг клейкой паутиной.
Помассировав нижнюю часть затылка, Евгений Захарович попробовал вызвать в
воображении бутылку пива, но увиденное отнюдь не взбодрило. Голова
стремительно тяжелела - и к вечеру, он знал, навалится боль - огромное
змееподобное чудовище, чтобы, разломив череп надвое, шершаво и жадно
лизать обнажившийся мозг.
В коридоре кто-то торопливо бубнил:
- ...надо, пока не вернулся Лешик. Стул прибить к полу и конфетти в
кепку. Где дырокол, Тамара? Кто видел дырокол?
Тяжело затопали ножищи. Дырокол - вещь важная. Почти незаменимая. С
помощью дырокола изготовляют конфетти. Уже через полминуты целая группа
добровольцев шарила по лаборатории, силясь разыскать дырокол. Евгений
Захарович лениво прислушивался. Розыгрыши, что и пять лет назад. А в
будущем эстафету подхватит и сам Лешик. Это уж как пить дать. Станет
завсегдатаем института, может быть, даже превратится в какого-нибудь
кандидата и тоже будет подшучивать. Конфетти в кепку или в зонтик,
ленточный трансформатор в портфель - и снова все будут смеяться. А что им
еще делать?.. Евгений Захарович зевнул. За какие-то полторы недели,
проведенные в кабинете начальника, он успел утерять чувство солидарности с
лабораторной братией. О бывших коллегах думалось теперь только как о
бывших - с надлежащей отстраненностью, пусть даже и с неким внутренним
смущением. К собственному удивлению, он не знал, сожалеет о случившемся
или нет. Было, вероятно, все равно. Да и почему он должен принимать это
близко к сердцу? В конце концов он не член правления и не депутат. Это те,
отдаляясь от народа, должны стыдиться. А он, по счастью, депутатом не был.
Очень может быть, он вообще никем не был...
"Господи, сотвори какое-нибудь чудо!" - прошептал Евгений Захарович.
- "Перетряхни этот гадюшник, перетряхни всю нашу жизнь. Или хотя бы одну
мою. Ведь это не жизнь! Клейстер какой-то, кисель в миске..."
- А может, ему диод в вилку впаять? Включит - и сразу повеселеет.
- Не успеем. Скоро уж вернется...
В каком-то нездоровом порыве Евгений Захарович придвинул к себе
проспект. Организм самопроизвольно включился в режим работы. Так,
наверное, и происходят самовозгорания...
На первые страницы он накинулся с яростью штурмующего. Черкал и
правил, ощущая в себе сладостную злость. Слова и строчки превратились в
неприятельский кегельбан. Из пропечатанных шеренг следовало выбить
максимальное число букв. Ибо возмущала каждая фраза, а от чужих нелепых
афоризмов хотелось смеяться громко, может быть, даже по-мефистофельски,
чтобы слышали славные соавторы.
За окном оглушительно зацвиркал, подскакивая мячиком, расфуфыренный
воробей. Тепло распаляло его, солнце и облака радовали. Подняв голову,
Евгений Захарович буквально прилип к нему взором. Чужая радость работала
наподобие мощнейшего магнита.
Так... Он не сразу вернулся глазами к проспекту. Где-то тут должна
быть ссылка на литературу... Но, увы, даже в помине нет. Вопрос им
жирненький на полях! Аббревиатура не объяснена, а тут и вовсе какой-то
ребус... Он перечитал абзац трижды и все равно ничего не понял. Это какой
же талантище нужен! Какое умение! Чтобы о простых вещах писать таким
слогом!.. Скрипнув зубами, Евгений Захарович покосился на окно. Возле
орущего воробья уже сидела некая легковерная пигалица. Должно быть,
воробей врал ей что-то про райское гнездышко, про заветное местечко, где
валом лежат прокисшие пельмени, обкусанные сдобы и колбасная шелуха.
Пигалица слушала, приоткрыв клюв. Сообразив, что глупая воробьиха рано или
поздно поверит всей этой чепухе, Евгений Захарович решительно поднялся.
Вот у кого настоящая жизнь! Вот кто свободен и счастлив!.. Пальцами он
оттянул нос наподобие клюва. Вот я, вот я, превращаюсь в воробья!.. И да
здравствует захватывающий дух полет, взгляд с высоты и отсутствие зарплат!
Всего-то и завоеваний у разума, что кто-то когда-то изобрел чертов
дырокол, да еще пиво. Чешское и жигулевское... А недодушенное искусство -
не в счет. Его создают изгои, а изгои, как известно, - класс неимущий,
класс вымирающий... Бежать! Со всех ног и со всех рук! По примеру предков!
Ведь тоже были счастливее нас. Потому что не знали ни озоновых дыр, ни
затхлой воды, ни прогорклого воздуха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
мороженое, а зеленоглазой буфетчицей любоваться издалека и вблизи, то
загадки эксперимента оставались вне пределов досягаемости. Вокруг этих
загадок роилась гора слухов, но в сущности никто ничего не знал. Вернее,
знали все и обо всем, но отсутствовал главный компонент знания -
понимание. Они знали о госзаказе, знали о том, что куратором секретных
работ являлся кто-то из правительства, но за всем этим мало что стояло.
Кроме тех же упомянутых дензнаков, которые в виде ежегодных дотаций
покрывали многочисленные долги института, позволяя завлабам и отдельным
сотрудникам покупать дачные участки и вполне приличные автомобили.
Соответственно складывалось и отношению к эксперименту - как к некому
неиссякаемому финансовому источнику, дающему институту возможность
держаться на плаву. Более серьезно эксперимент не воспринимали. Вполне
возможно, что аналогичная точка зрения сложилась бы и у Евгения
Захаровича, но однажды он побывал там, и мнение его враз переменилось.
Теперь при одном только упоминании слова "эксперимент" мозг его делал
охотничью стойку и чувственное восприятие, если его можно было, конечно,
изобразить в виде локатора, немедленно разворачивалось в сторону незримых
чудес, затевающихся на чердачном этаже института. Увы, секретчики, а их в
институте работала добрая дюжина, блюли иерархию допуска, а Юрий - тот
самый, что пару минут назад бормотал по телефону невразумительное, при
всем своем презрении к конспирации изъясняться по телефону открытым
текстом откровенно не решался.
Евгений Захарович дернул себя за ухо, с грохотом выставил на стол
шахматную доску. И тут же засомневался - играть или не играть? Оптимист
играет с собою в шахматы и всегда выигрывает, пессимист - напротив, всегда
в проигрыше. А как назвать тех, кто вообще не хочет играть? То есть, - ни
выигрывать, ни проигрывать?.. Евгений Захарович поморщился. Наверное, это
или откровенные лодыри, или бесхарактерные тупицы. Значит, он лодырь.
Жесточайший лентяй всех времен и народов. Лодырь, потому что тупицей
Евгений Захарович себя не считал.
Рабочее отупение все больше опутывало мозг клейкой паутиной.
Помассировав нижнюю часть затылка, Евгений Захарович попробовал вызвать в
воображении бутылку пива, но увиденное отнюдь не взбодрило. Голова
стремительно тяжелела - и к вечеру, он знал, навалится боль - огромное
змееподобное чудовище, чтобы, разломив череп надвое, шершаво и жадно
лизать обнажившийся мозг.
В коридоре кто-то торопливо бубнил:
- ...надо, пока не вернулся Лешик. Стул прибить к полу и конфетти в
кепку. Где дырокол, Тамара? Кто видел дырокол?
Тяжело затопали ножищи. Дырокол - вещь важная. Почти незаменимая. С
помощью дырокола изготовляют конфетти. Уже через полминуты целая группа
добровольцев шарила по лаборатории, силясь разыскать дырокол. Евгений
Захарович лениво прислушивался. Розыгрыши, что и пять лет назад. А в
будущем эстафету подхватит и сам Лешик. Это уж как пить дать. Станет
завсегдатаем института, может быть, даже превратится в какого-нибудь
кандидата и тоже будет подшучивать. Конфетти в кепку или в зонтик,
ленточный трансформатор в портфель - и снова все будут смеяться. А что им
еще делать?.. Евгений Захарович зевнул. За какие-то полторы недели,
проведенные в кабинете начальника, он успел утерять чувство солидарности с
лабораторной братией. О бывших коллегах думалось теперь только как о
бывших - с надлежащей отстраненностью, пусть даже и с неким внутренним
смущением. К собственному удивлению, он не знал, сожалеет о случившемся
или нет. Было, вероятно, все равно. Да и почему он должен принимать это
близко к сердцу? В конце концов он не член правления и не депутат. Это те,
отдаляясь от народа, должны стыдиться. А он, по счастью, депутатом не был.
Очень может быть, он вообще никем не был...
"Господи, сотвори какое-нибудь чудо!" - прошептал Евгений Захарович.
- "Перетряхни этот гадюшник, перетряхни всю нашу жизнь. Или хотя бы одну
мою. Ведь это не жизнь! Клейстер какой-то, кисель в миске..."
- А может, ему диод в вилку впаять? Включит - и сразу повеселеет.
- Не успеем. Скоро уж вернется...
В каком-то нездоровом порыве Евгений Захарович придвинул к себе
проспект. Организм самопроизвольно включился в режим работы. Так,
наверное, и происходят самовозгорания...
На первые страницы он накинулся с яростью штурмующего. Черкал и
правил, ощущая в себе сладостную злость. Слова и строчки превратились в
неприятельский кегельбан. Из пропечатанных шеренг следовало выбить
максимальное число букв. Ибо возмущала каждая фраза, а от чужих нелепых
афоризмов хотелось смеяться громко, может быть, даже по-мефистофельски,
чтобы слышали славные соавторы.
За окном оглушительно зацвиркал, подскакивая мячиком, расфуфыренный
воробей. Тепло распаляло его, солнце и облака радовали. Подняв голову,
Евгений Захарович буквально прилип к нему взором. Чужая радость работала
наподобие мощнейшего магнита.
Так... Он не сразу вернулся глазами к проспекту. Где-то тут должна
быть ссылка на литературу... Но, увы, даже в помине нет. Вопрос им
жирненький на полях! Аббревиатура не объяснена, а тут и вовсе какой-то
ребус... Он перечитал абзац трижды и все равно ничего не понял. Это какой
же талантище нужен! Какое умение! Чтобы о простых вещах писать таким
слогом!.. Скрипнув зубами, Евгений Захарович покосился на окно. Возле
орущего воробья уже сидела некая легковерная пигалица. Должно быть,
воробей врал ей что-то про райское гнездышко, про заветное местечко, где
валом лежат прокисшие пельмени, обкусанные сдобы и колбасная шелуха.
Пигалица слушала, приоткрыв клюв. Сообразив, что глупая воробьиха рано или
поздно поверит всей этой чепухе, Евгений Захарович решительно поднялся.
Вот у кого настоящая жизнь! Вот кто свободен и счастлив!.. Пальцами он
оттянул нос наподобие клюва. Вот я, вот я, превращаюсь в воробья!.. И да
здравствует захватывающий дух полет, взгляд с высоты и отсутствие зарплат!
Всего-то и завоеваний у разума, что кто-то когда-то изобрел чертов
дырокол, да еще пиво. Чешское и жигулевское... А недодушенное искусство -
не в счет. Его создают изгои, а изгои, как известно, - класс неимущий,
класс вымирающий... Бежать! Со всех ног и со всех рук! По примеру предков!
Ведь тоже были счастливее нас. Потому что не знали ни озоновых дыр, ни
затхлой воды, ни прогорклого воздуха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33