До настоящей минуты у меня и в мыслях не было занять этот пост. — Но лицо его кричало: Да, да, да!
Поставив почти опустевшую кружку на стол, Бовето сказал:
— Это все в будущем. А что нам делать с проблемами, с которыми мы столкнулись сегодня? Этот Освободитель…
— Аль-Хашими провел переговоры об освобождении заложников с челнока, — сказал Лю. — Этой проблемой занимается он.
— Но Освободитель стоял за свержение правительства Южной Африки. И предводительница этих угонщиков-ПРОНовцев скрылась. Должно быть он позволил ей бежать. И предоставил остальным политическое убежище.
— Это не важно, — ответил Лю. Эти мелкие мятежи мало что значат. Мы должны сосредоточить свои усилия на гарантировании того, чтобы Директорство перешло из нетвердых стареющих рук Де Паоло в руки сильного, способного лидера. Вот тогда мы сможем разделаться с мятежниками и революционерами.
Бовето нахмурился, а затем улыбнулся.
— Полагаю, ты прав, — согласился он.
Они мчались во мраке сквозь холодную грозу, подскакивая на ухабах узкой дороги, насквозь промокшие. В ушах у них гремели гулкие раскаты грома, ландшафт стробоскопически освещало раздвоенными как змеиный язык вспышками молний, при которых все на мгновения заливалось резким голубовато-белым свечением, а потом опять исчезало в черноте.
Дэвид чувствовал как дрожит Бхаджат за рулем электропеда. Через несколько километров он велел ей свернуть на обочину. Ливень хлестал так сильно, что они едва-едва видели что-либо за гранью фар электропеда.
— Нам надо найти какое-то укрытие, — прокричал он, перекрывая раскат грома.
Волосы прилипли к ее лицу. С носа и подбородка стекала вода. Одежда приклеилась к телу, показывая все выпуклости, обрисовывая ее пупок, соски, ребра.
— Здесь поблизости нет никакого укрытия, — проорала она в ответ. — И мы не должны останавливаться. Они нас догонят.
— Только не при такой грозе, — крикнул Дэвид.
— Нам нельзя останавливаться, — настаивала она.
— Тогда, по крайней мере, дай я сяду за руль.
Он взялся за руль, а она прижалась к нему, дрожа всем телом, стуча зубами, когда он нагнулся вперед, вглядываясь в сплошную пелену дождя.
Зрелище это и ужасало и веселило душу. Дэвид читал о грозах, видел видеозаписи ураганов и торнадо. Но эта гроза была настоящей. Он чувствовал, как жалят его холодом хлещущие по нему капли дождя, вынуждая его сощурить глаза и узкие щелки. Гром гремел, подавляя, ужасая и сотрясая землю. Молния, раскалывая тьму, опаляла каждый нерв в его теле.
Неудивительно что наши предки поклонялись им, подумал Дэвид. Гром и молния. Они низводят тебя до полного ничтожества. Я муравей, бактерия, молекула, шмыгающая по ландшафту. Их мощь-то и вселяла ужас, ведущий к поклонению. Мощь и красота. Боги, зримые боги. Настолько величественные и могущественные нас!
Затем более прагматичная часть его мозга подумала, а не притянет ли к ним молнию на этой широкой и плоской, без единого деревца, пампе.
Нам следовало бы остановиться и лечь у обочины, подумал он, и оставить этот металлический электропед на приличном расстоянии от нас.
Но вместо этого он гнал дальше, с дрожащей позади него Бхаджат.
Дождь наконец кончился и тучи понеслись дальше, открывая прозрачное, усыпанное звездами ночное небо. Дэвид знал, что батареи электропеда не протянут всю ночь без перезарядки, и поэтому стал искать в темноте городок, деревню, одинокий дом. Ничего. Только тьма от горизонта до горизонта.
Уже почти светало, когда они увидели на небольшом взгорье вдали от дороги какой-то сарай. В сероватом свете раннего утра Дэвид свернул с мощеной дороги, и они запрыгали по траве к покосившейся деревянной двери сарая.
Батарея сочла нужным отказать именно в ту секунду, и Дэвиду пришлось поднажать на педали — стиснув зубы и напрягая ноги — остаток пути до сарая.
— Заведи электропед в сарай, — произнесла страшно слабым голосом посеревшая от усталости Бхаджат. — Не дай им увидеть его… с воздуха.
Это был старый маршрутный сарай вакеро, где верховые пастухи скотовладельца могли укрыться на ночь во времена предшествовавшие появлению вертолетов и электропедов. Он явно и теперь еще использовался при случае пастухами, так как деревянное однокомнатное строение все еще стояло, хоть и некрашенное, защищенное от непогоды. В нем стояло четыре койки, а на полках над раковиной нашлись даже кое-какие консервы. Сарай построили над колодцем, у раковины стоял старомодный ручной насос.
Бхаджат била неудержимая дрожь, и она закашляла, как только улеглась на койку.
— Ты простудилась, — сказал Дэвид, положив ладонь ей на лоб. Тот так и горел. — А может и хуже.
— А ты? — спросила она в перерыве между кашлями.
— Со мной все в порядке, — ответил он.
— Нам нельзя здесь долго задерживаться.
— Ты не сможешь долго путешествовать больная.
— Нет… смогу.
Дэвид подошел к полкам с консервами. Большинство из них разогревались сами. Он сорвал крышки с двух банок супа и одной с тушенкой. Те сразу зашипели от жара. Присев на край койки, он помог Бхаджат выпить суп прямо из банки. Никаких тарелок, ножей, ложек чашек в сарае не было.
Равно как и лекарств.
— Дорога, — проговорила Бхаджат. — Мы можем проехаться на попутной. Там должны ездить грузовики.
— С рациями и полным нашим описанием, переданным полицией, армией или еще кем-нибудь, — возразил Дэвид. Он помог ей съесть часть тушенки, и она стала кашлять поменьше. И прикончил тушенку сам, несмотря на ее слабые предупреждения, что он может подхватить ее вирусы, питаясь из той же банки. Затем он выпил свой суп, наполнил две банки чистой холодной водой из насоса и оставил обе рядом с Бхаджат.
— Сосни немного, — посоветовал он. — Я намерен сделать именно это.
— Мне холодно.
Дэвид внимательно изучил сарай. В нем не хранилось никаких одеял, не было даже простыней. Светившее сквозь окно солнце грело, но его лучи не доставали до встроенной в стену и недвижимой койки. Поэтому он раздел Бхаджат и положил ее все еще влажную одежду на квадрат солнечного света на досках пола. А затем разделся сам и вернулся к ней.
Как воробушек, подумал он, глядя на ее обнаженное тело, хрупкая и прекрасная.
Он вытянулся рядом с ней и обнял ее. Все еще слегка дрожа, она прильнула к его телу. Он крепко сжал ее, а потом принялся растирать ее голую спину и ягодицы. Она несколько раз кашлянула, а затем заснула. Он тоже заснул, и последней его сознательной мыслью было понимание, что усталость сильнее страсти.
Разбудил Дэвида шум мотора. Глаза его мигом открылись, и он сразу же проснулся и напрягся. Деревянные планки потолка. Свернувшаяся в его объятиях Бхаджат. И гул приближающегося к их хижине двигателя внутреннего сгорания. Не электропед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
Поставив почти опустевшую кружку на стол, Бовето сказал:
— Это все в будущем. А что нам делать с проблемами, с которыми мы столкнулись сегодня? Этот Освободитель…
— Аль-Хашими провел переговоры об освобождении заложников с челнока, — сказал Лю. — Этой проблемой занимается он.
— Но Освободитель стоял за свержение правительства Южной Африки. И предводительница этих угонщиков-ПРОНовцев скрылась. Должно быть он позволил ей бежать. И предоставил остальным политическое убежище.
— Это не важно, — ответил Лю. Эти мелкие мятежи мало что значат. Мы должны сосредоточить свои усилия на гарантировании того, чтобы Директорство перешло из нетвердых стареющих рук Де Паоло в руки сильного, способного лидера. Вот тогда мы сможем разделаться с мятежниками и революционерами.
Бовето нахмурился, а затем улыбнулся.
— Полагаю, ты прав, — согласился он.
Они мчались во мраке сквозь холодную грозу, подскакивая на ухабах узкой дороги, насквозь промокшие. В ушах у них гремели гулкие раскаты грома, ландшафт стробоскопически освещало раздвоенными как змеиный язык вспышками молний, при которых все на мгновения заливалось резким голубовато-белым свечением, а потом опять исчезало в черноте.
Дэвид чувствовал как дрожит Бхаджат за рулем электропеда. Через несколько километров он велел ей свернуть на обочину. Ливень хлестал так сильно, что они едва-едва видели что-либо за гранью фар электропеда.
— Нам надо найти какое-то укрытие, — прокричал он, перекрывая раскат грома.
Волосы прилипли к ее лицу. С носа и подбородка стекала вода. Одежда приклеилась к телу, показывая все выпуклости, обрисовывая ее пупок, соски, ребра.
— Здесь поблизости нет никакого укрытия, — проорала она в ответ. — И мы не должны останавливаться. Они нас догонят.
— Только не при такой грозе, — крикнул Дэвид.
— Нам нельзя останавливаться, — настаивала она.
— Тогда, по крайней мере, дай я сяду за руль.
Он взялся за руль, а она прижалась к нему, дрожа всем телом, стуча зубами, когда он нагнулся вперед, вглядываясь в сплошную пелену дождя.
Зрелище это и ужасало и веселило душу. Дэвид читал о грозах, видел видеозаписи ураганов и торнадо. Но эта гроза была настоящей. Он чувствовал, как жалят его холодом хлещущие по нему капли дождя, вынуждая его сощурить глаза и узкие щелки. Гром гремел, подавляя, ужасая и сотрясая землю. Молния, раскалывая тьму, опаляла каждый нерв в его теле.
Неудивительно что наши предки поклонялись им, подумал Дэвид. Гром и молния. Они низводят тебя до полного ничтожества. Я муравей, бактерия, молекула, шмыгающая по ландшафту. Их мощь-то и вселяла ужас, ведущий к поклонению. Мощь и красота. Боги, зримые боги. Настолько величественные и могущественные нас!
Затем более прагматичная часть его мозга подумала, а не притянет ли к ним молнию на этой широкой и плоской, без единого деревца, пампе.
Нам следовало бы остановиться и лечь у обочины, подумал он, и оставить этот металлический электропед на приличном расстоянии от нас.
Но вместо этого он гнал дальше, с дрожащей позади него Бхаджат.
Дождь наконец кончился и тучи понеслись дальше, открывая прозрачное, усыпанное звездами ночное небо. Дэвид знал, что батареи электропеда не протянут всю ночь без перезарядки, и поэтому стал искать в темноте городок, деревню, одинокий дом. Ничего. Только тьма от горизонта до горизонта.
Уже почти светало, когда они увидели на небольшом взгорье вдали от дороги какой-то сарай. В сероватом свете раннего утра Дэвид свернул с мощеной дороги, и они запрыгали по траве к покосившейся деревянной двери сарая.
Батарея сочла нужным отказать именно в ту секунду, и Дэвиду пришлось поднажать на педали — стиснув зубы и напрягая ноги — остаток пути до сарая.
— Заведи электропед в сарай, — произнесла страшно слабым голосом посеревшая от усталости Бхаджат. — Не дай им увидеть его… с воздуха.
Это был старый маршрутный сарай вакеро, где верховые пастухи скотовладельца могли укрыться на ночь во времена предшествовавшие появлению вертолетов и электропедов. Он явно и теперь еще использовался при случае пастухами, так как деревянное однокомнатное строение все еще стояло, хоть и некрашенное, защищенное от непогоды. В нем стояло четыре койки, а на полках над раковиной нашлись даже кое-какие консервы. Сарай построили над колодцем, у раковины стоял старомодный ручной насос.
Бхаджат била неудержимая дрожь, и она закашляла, как только улеглась на койку.
— Ты простудилась, — сказал Дэвид, положив ладонь ей на лоб. Тот так и горел. — А может и хуже.
— А ты? — спросила она в перерыве между кашлями.
— Со мной все в порядке, — ответил он.
— Нам нельзя здесь долго задерживаться.
— Ты не сможешь долго путешествовать больная.
— Нет… смогу.
Дэвид подошел к полкам с консервами. Большинство из них разогревались сами. Он сорвал крышки с двух банок супа и одной с тушенкой. Те сразу зашипели от жара. Присев на край койки, он помог Бхаджат выпить суп прямо из банки. Никаких тарелок, ножей, ложек чашек в сарае не было.
Равно как и лекарств.
— Дорога, — проговорила Бхаджат. — Мы можем проехаться на попутной. Там должны ездить грузовики.
— С рациями и полным нашим описанием, переданным полицией, армией или еще кем-нибудь, — возразил Дэвид. Он помог ей съесть часть тушенки, и она стала кашлять поменьше. И прикончил тушенку сам, несмотря на ее слабые предупреждения, что он может подхватить ее вирусы, питаясь из той же банки. Затем он выпил свой суп, наполнил две банки чистой холодной водой из насоса и оставил обе рядом с Бхаджат.
— Сосни немного, — посоветовал он. — Я намерен сделать именно это.
— Мне холодно.
Дэвид внимательно изучил сарай. В нем не хранилось никаких одеял, не было даже простыней. Светившее сквозь окно солнце грело, но его лучи не доставали до встроенной в стену и недвижимой койки. Поэтому он раздел Бхаджат и положил ее все еще влажную одежду на квадрат солнечного света на досках пола. А затем разделся сам и вернулся к ней.
Как воробушек, подумал он, глядя на ее обнаженное тело, хрупкая и прекрасная.
Он вытянулся рядом с ней и обнял ее. Все еще слегка дрожа, она прильнула к его телу. Он крепко сжал ее, а потом принялся растирать ее голую спину и ягодицы. Она несколько раз кашлянула, а затем заснула. Он тоже заснул, и последней его сознательной мыслью было понимание, что усталость сильнее страсти.
Разбудил Дэвида шум мотора. Глаза его мигом открылись, и он сразу же проснулся и напрягся. Деревянные планки потолка. Свернувшаяся в его объятиях Бхаджат. И гул приближающегося к их хижине двигателя внутреннего сгорания. Не электропед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119