А советские психи потратили еще большие деньги, чтобы мы не могли слушать эту чушь и смеяться над ней. Ванькина физиономия расплывается в жизнерадостной ухмылке, он просто не может слушать спокойно это идиотское «Аннеччка-а» и начинает подпрыгивать на табуретке и все глупее улыбаться.
Крепкий чай, сигарета, наше общество постепенно приводят Ваню в более вменяемое состояние… Но самое главное – чтобы послушать «корейского проповедника», он пришел к нам на стационар. А раз пришел – тут уже я сижу, приходится, как он ни стеснялся, знакомиться.
Вот Ваня и рассказал мне первым эту историю – где-то в июле 1992 или 1993 года. Рассказывал он очень долго, много раз сбивался и прерывался и, похоже, временами жалел, что вообще начал что-то и кому-то рассказывать. Должно быть, Ваню сильно мучила эта история – именно потому, что очень уж она расходилась с официальным советским мировоззрением. А Ваня, что поделать, по крайней наивности на двоемыслие был не способен органически, и весь советский официоз, что называется, «заглатывал» без малейшей критики и даже без малейшего сомнения. Ему, похоже, был необходим кто-то, кто сумеет ему разъяснить эту историю так, чтобы он и дальше мог жить, ни в чем особенно не сомневаясь. Я пересказываю ее таким образом, чтобы придать истории как можно более литературный вид.
Было это в 1988 году. Тогда лето было – невероятно влажное, дождь почти не переставал. В некоторых экспедициях за весь июль и август работали дней пятнадцать или двадцать, да и то чаще всего не полностью. Местами начинала работать своего рода местная «фабрика погоды»: утром выкатывалось солнце, и на глазах наблюдателей испарения поднимались в небо. К середине дня новоиспеченные облака дымкой закрывали солнце, начинало парить, и к вечеру проливался самый настоящий летний ливень, струи которого еще утром были частью луж и ручейков.
Красноярское водохранилище переполнилось, и с него сбрасывали столько воды, что началось настоящее половодье в конце июля и в августе. Уже много лет, с 1967 года, пойма Енисея не заливалась половодьем, а тут подтопило и посевы, и луга, приведя в смятение скот и пастухов. Работа на реке превратилась в сущее наказание, да еще несколько раз за июль выдались грозы, и очень сильные, опасные.
Ванюша должен был зажигать бакены где-то около 10 вечера, и было уже совсем почти темно из-за туч. Ваня не пошел спать, решил «подежурить», как он выразился. На берегу Енисея речники сделали удобную скамейку, вкопали деревянный столб и все это накрыли навесом. Так что дождь хлестал, выл ветер, волны колотились в берег, а Ваню это волновало слабо. К бессонным же ночам привык он давно – и работая бакенщикам, и браконьерничая.
Было около двух часов ночи, когда с реки донесся многоголосый крик. Ваня видел – что-то большое выносило из-за излучины реки. Видно было плохо, но ведь невелика разница, на чем несчастье – на теплоходе, самоходной барже или на катере. В любом случае это темное могло быть только судном, с которого шел гомон множества голосов, и Ваня метнулся к моторке.
Мимо Юксеева несло что-то совершенно непонятное… Ну, сначала рассмотреть эту штуку было непросто, потому что судно тонуло, опускаясь в воду другим бортом. А борт, обращенный к Юксеево и к Ване, высовывался из воды так сильно, что становилось видно окрашенное темным брюхо. На боку штуки, которую никак не мог определить Ваня, торчало что-то огромное, круглое, – он никак не мог понять, что именно. Тем более, было темно.
Лодка Ивана шла гораздо быстрее, чем несло судно, и он обогнул его с носу, чтобы посмотреть, что же это такое. На носу с другой стороны он прочитал название: «Москва» и еще какие-то цифры, ни о чем ему не говорящие. Никогда Ваня не слышал о корабле с таким названием. На носу корабля горел странный фонарь – вроде бы за толстым стеклом теплился живой огонек. Теперь крики слышались очень явственно, и можно было различить «Спасите!» и «На берегу!»
Правый борт судна низко накренился над волнами, и Ваня увидел на этом, нависшем над водой борту, множество людей. Некоторые просто стояли, вцепившись в поручни, другие оживленно бегали, говорили что-то друг другу, сложив ладошки, кричали на берег. Этих людей было неплохо видно в свете фонарей, особенно когда вспыхивали зарницы. Ваня держал свою лодку так, чтобы ее сносило рекой одновременно с этим странным судном, и у него было много времени рассмотреть его странности. Люди на борту были очень странно одеты. Женщины в длинных закрытых платьях, совершенно не по моде, мужчины в пиджаках непривычного покроя, а несколько – в совершенно незнакомой форме. Один, пожилой, в пенсне и с бородищей, все порывался петь что-то божественное, его то и дело прерывали. Молодая женщина вцепилась в руку своего спутника, все шептала ему что-то на ухо.
«Тонет он… – сообразил Ваня. – Как его ни называй, а тонет!»
Иван никак не мог понять, управляет ли кто этим судном или оно так само по себе и плывет, куда его несет река. Он стал кричать людям, чтобы они рулили к острову, вон уже отмель недалеко! Никто не обращал на его вопли ни малейшего внимания, и Ваня подрулил поближе, хотя ему и было очень страшно – а вдруг эта штука опрокинется и заденет его лодку заодно?! Теперь Иван оказался буквально в нескольких метрах от опустившегося к реке борта, от людей. Он теперь слышал, что молодая женщина спрашивает раз за разом:
– Что же с нами теперь будет, Миша?!
И что старик в пенсне молится не на русском языке.
Но что самое странное и даже страшное – это что люди на пароходе Ваню не видели. Все продолжали вопить, разговаривать между собой, кричали: «На берегу!», но совершенно не замечали Ваню, плывшего метрах в четырех от борта тонущего корабля.
– Давайте сюда! – заорал диким голосом Ваня. – Вот там коса, надо выбросить ваш теплоход!
Но его по-прежнему не слышали, как будто его и не было тут вовсе. Разве что вдруг ожила машина, и Ваня явственно услышал «чух-чух-чух», как слышится порой возле паровоза, когда он разводит пары. При этих звуках колесо, почти погруженное в воду, начало двигаться. «Так это же пароход!» – понял он. А Ваня и не знал, что пароходы еще ходят по реке!
Ваня много раз пытался обратить на себя внимание – и кричал, и махал руками, приплясывая в качающейся лодке. Его по-прежнему никто не видел – приходилось принять это как факт, без малейшего пока что объяснения. Судно же несло и несло, и Ваня видел, как махину постепенно относит к скале Юксеевский Бык, а потом сносит за скалу. Ваня боялся, что сильное течение прижмет пароход к Юксеевскому Быку и ударит об камни, но, видимо, кто-то на борту начал подрабатывать рулем, и судно отодвинулось от берега.
Тут, возле скалы, Ваня убедился в еще одной странности – то ли ему показалось, то ли и правда сквозь пароход можно было увидеть скалу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Крепкий чай, сигарета, наше общество постепенно приводят Ваню в более вменяемое состояние… Но самое главное – чтобы послушать «корейского проповедника», он пришел к нам на стационар. А раз пришел – тут уже я сижу, приходится, как он ни стеснялся, знакомиться.
Вот Ваня и рассказал мне первым эту историю – где-то в июле 1992 или 1993 года. Рассказывал он очень долго, много раз сбивался и прерывался и, похоже, временами жалел, что вообще начал что-то и кому-то рассказывать. Должно быть, Ваню сильно мучила эта история – именно потому, что очень уж она расходилась с официальным советским мировоззрением. А Ваня, что поделать, по крайней наивности на двоемыслие был не способен органически, и весь советский официоз, что называется, «заглатывал» без малейшей критики и даже без малейшего сомнения. Ему, похоже, был необходим кто-то, кто сумеет ему разъяснить эту историю так, чтобы он и дальше мог жить, ни в чем особенно не сомневаясь. Я пересказываю ее таким образом, чтобы придать истории как можно более литературный вид.
Было это в 1988 году. Тогда лето было – невероятно влажное, дождь почти не переставал. В некоторых экспедициях за весь июль и август работали дней пятнадцать или двадцать, да и то чаще всего не полностью. Местами начинала работать своего рода местная «фабрика погоды»: утром выкатывалось солнце, и на глазах наблюдателей испарения поднимались в небо. К середине дня новоиспеченные облака дымкой закрывали солнце, начинало парить, и к вечеру проливался самый настоящий летний ливень, струи которого еще утром были частью луж и ручейков.
Красноярское водохранилище переполнилось, и с него сбрасывали столько воды, что началось настоящее половодье в конце июля и в августе. Уже много лет, с 1967 года, пойма Енисея не заливалась половодьем, а тут подтопило и посевы, и луга, приведя в смятение скот и пастухов. Работа на реке превратилась в сущее наказание, да еще несколько раз за июль выдались грозы, и очень сильные, опасные.
Ванюша должен был зажигать бакены где-то около 10 вечера, и было уже совсем почти темно из-за туч. Ваня не пошел спать, решил «подежурить», как он выразился. На берегу Енисея речники сделали удобную скамейку, вкопали деревянный столб и все это накрыли навесом. Так что дождь хлестал, выл ветер, волны колотились в берег, а Ваню это волновало слабо. К бессонным же ночам привык он давно – и работая бакенщикам, и браконьерничая.
Было около двух часов ночи, когда с реки донесся многоголосый крик. Ваня видел – что-то большое выносило из-за излучины реки. Видно было плохо, но ведь невелика разница, на чем несчастье – на теплоходе, самоходной барже или на катере. В любом случае это темное могло быть только судном, с которого шел гомон множества голосов, и Ваня метнулся к моторке.
Мимо Юксеева несло что-то совершенно непонятное… Ну, сначала рассмотреть эту штуку было непросто, потому что судно тонуло, опускаясь в воду другим бортом. А борт, обращенный к Юксеево и к Ване, высовывался из воды так сильно, что становилось видно окрашенное темным брюхо. На боку штуки, которую никак не мог определить Ваня, торчало что-то огромное, круглое, – он никак не мог понять, что именно. Тем более, было темно.
Лодка Ивана шла гораздо быстрее, чем несло судно, и он обогнул его с носу, чтобы посмотреть, что же это такое. На носу с другой стороны он прочитал название: «Москва» и еще какие-то цифры, ни о чем ему не говорящие. Никогда Ваня не слышал о корабле с таким названием. На носу корабля горел странный фонарь – вроде бы за толстым стеклом теплился живой огонек. Теперь крики слышались очень явственно, и можно было различить «Спасите!» и «На берегу!»
Правый борт судна низко накренился над волнами, и Ваня увидел на этом, нависшем над водой борту, множество людей. Некоторые просто стояли, вцепившись в поручни, другие оживленно бегали, говорили что-то друг другу, сложив ладошки, кричали на берег. Этих людей было неплохо видно в свете фонарей, особенно когда вспыхивали зарницы. Ваня держал свою лодку так, чтобы ее сносило рекой одновременно с этим странным судном, и у него было много времени рассмотреть его странности. Люди на борту были очень странно одеты. Женщины в длинных закрытых платьях, совершенно не по моде, мужчины в пиджаках непривычного покроя, а несколько – в совершенно незнакомой форме. Один, пожилой, в пенсне и с бородищей, все порывался петь что-то божественное, его то и дело прерывали. Молодая женщина вцепилась в руку своего спутника, все шептала ему что-то на ухо.
«Тонет он… – сообразил Ваня. – Как его ни называй, а тонет!»
Иван никак не мог понять, управляет ли кто этим судном или оно так само по себе и плывет, куда его несет река. Он стал кричать людям, чтобы они рулили к острову, вон уже отмель недалеко! Никто не обращал на его вопли ни малейшего внимания, и Ваня подрулил поближе, хотя ему и было очень страшно – а вдруг эта штука опрокинется и заденет его лодку заодно?! Теперь Иван оказался буквально в нескольких метрах от опустившегося к реке борта, от людей. Он теперь слышал, что молодая женщина спрашивает раз за разом:
– Что же с нами теперь будет, Миша?!
И что старик в пенсне молится не на русском языке.
Но что самое странное и даже страшное – это что люди на пароходе Ваню не видели. Все продолжали вопить, разговаривать между собой, кричали: «На берегу!», но совершенно не замечали Ваню, плывшего метрах в четырех от борта тонущего корабля.
– Давайте сюда! – заорал диким голосом Ваня. – Вот там коса, надо выбросить ваш теплоход!
Но его по-прежнему не слышали, как будто его и не было тут вовсе. Разве что вдруг ожила машина, и Ваня явственно услышал «чух-чух-чух», как слышится порой возле паровоза, когда он разводит пары. При этих звуках колесо, почти погруженное в воду, начало двигаться. «Так это же пароход!» – понял он. А Ваня и не знал, что пароходы еще ходят по реке!
Ваня много раз пытался обратить на себя внимание – и кричал, и махал руками, приплясывая в качающейся лодке. Его по-прежнему никто не видел – приходилось принять это как факт, без малейшего пока что объяснения. Судно же несло и несло, и Ваня видел, как махину постепенно относит к скале Юксеевский Бык, а потом сносит за скалу. Ваня боялся, что сильное течение прижмет пароход к Юксеевскому Быку и ударит об камни, но, видимо, кто-то на борту начал подрабатывать рулем, и судно отодвинулось от берега.
Тут, возле скалы, Ваня убедился в еще одной странности – то ли ему показалось, то ли и правда сквозь пароход можно было увидеть скалу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113