Вот и в этой балахтонской истории священник выступает не как служитель христианского бога, а скорее как шаман, своим заклятием препятствующий забрать клад. И воля бога непостижимым образом оказывается причиной гибели людей (что совсем уж невероятно), да еще гибели ритуальной, в форме какого-то зловещего жертвоприношения.
На сведущего в этих делах человека самое плохое впечатление производит как раз близость происходящего к языческим, даже к сатанинским проявлениям. И то, что жители Балахтона выступают здесь как коллективный ответчик за нарушение заклятия. Валентина Сергеевна ведь никак не пострадала – ни она сама, ни ее близкие. А жители Балахтона пострадали, и по совершенно явной схеме: в течение года некая сила провела круг вокруг развалин церкви, взяла у балахтонцев их имущество и жизни, а потом оросила человеческой кровью и человеческим мозгом место, где совершилось нарушение заклятия. И сами эти события, и принцип коллективной ответственности – это не христианство! И не что-то вообще, имеющее прямое отношение к христианству. Это в Ветхом завете есть много примеров, как страшный иудейский Яхве карает многих за преступление одного и совершает человеческие жертвоприношения в духе балахтонского.
Если даже высшая сила разгневалась на неправильное использование клада (действительно, кто сказал что его надо выставить в музее, а не вернуть церкви?), высшая сила не могла вести себя таким образом.
Но это так, уже анализ происшедшего. А сами факты я изложил и с удовольствием могу сказать читателю: Валентина Сергеевна процветает, обижать ее перестали, и пока в Балахтоне не происходит ничего, выходящего за рамки обыденного.

Глава 5
ПЛЯШУЩИЙ ДИВАН

Как летом роем мошкара
Летит на пламя,
Слетались хлопья со двора
К оконной раме.
Б.Л. Пастернак
Эту историю я слышал, занимаясь делом более чем прозаическим: участвуя в выборах главы района Красноярского края в одном маленьком (по сибирским масштабам) районе. Уезжал я туда ночью и возвращался тоже ночью, в пургу – прямо некоторый мрачный стиль.
Свернули от Галанино на запад, и тут же пришлось пережидать: метель крутит, несет снег прямо в лобовое стекло. В ровной белой пелене исчезает не только низкое небо, горизонт, но и ближайшие предметы: стволы огромных сосен, пышные ветки, сугробы. Нет ничего, кроме пелены, везде одинаковой, белой…
Шофер притормаживает – все равно толком не видишь, куда ехать, пережидает порыв. Ветра не чувствуешь в машине; видишь не ветер, а летящий снег, впечатление такое, что снег вдруг неизвестно почему ложится, его пелена становится все ниже. Из летящего снега опять выступают сосны, почти цепляющие сосны тучи, а ниже все равно белая мгла.
Вот снег опадает совсем, и опять можно двигаться осторожно ехать между белыми сугробами, под покрытыми снегом сосновыми лапами, и метель опять несет снег – уже над нами, над сугробами, между сосновых стволов.
«Зеленая тьма» – так назвал свою повесть Николай Тихонов. В ней главным героем был тропический лес. Тут царит белая тьма; можно любить, можно не любить эти северные леса, можно к ним быть равнодушным, но они именно таковы, и ничего тут нельзя поделать.
Машина выезжает в чистое поле, дрожат огоньки в стороне, а метель кружит по полю, гонит снег столбами, набегающими волнами, крутящимися вихрями.
Потом мне покажут местную газету «Заря», и я с ощущением некоторой жути прочитаю о деревнях, которые оказались полностью отрезанными от всего остального мира, – метель занесла дороги, пройти и проехать невозможно, даже на самых проходимых автомобилях.
Другая статья в газете «Заря» за 13 января 2001 года так и называется – «В экстремальном режиме»; смысл статьи очень простой – начальство делает все, что может, и оно не виновато, если где-то лопаются провода и останавливаются котельные. Это все морозы, к ним и нужно предъявлять претензии. А руководство района вполне может и не знать, что в Сибири иногда бывает холодно. Ну подумаешь, что такое наша зима? Ну всего-то девять месяцев в году, можно ее и не заметить…
Но если село отрезано от всего мира, то зимы и правда лучше всего не замечать, и если что-то приключилось, действовать по обстоятельствам – или затопить печь, вытянуть к ней ноги и ждать, пока все само кончится. А можно сразу попрощаться с близкими людьми и приготовиться к общению с Создателем. Атеистам, правда, сложнее, раз по их вере все тут и кончается…
Но мы по дороге в этот район зиму почему-то сразу заметили, и из теплой машины наблюдать ее было даже интересно. Только вот мелькала еще такая мысль, что если, не дай бог, двигатель возьмет и заглохнет, в десятках километров от ближайшего села нам может стать очень неуютно… Даже если не 50 градусов на улице, а всего-навсего 15.
Но красиво! Все-таки красиво, интересно, и так, в белой тьме, в крутящихся столбах метели, въехали мы в село – центр этого района.
Историки спорят о точных сроках основания села Пировское. То ли в 1668, то ли в 1664, то ли даже в 1640 году купец Пиров построил тут Новомангазейскую слободу – специально чтобы кормить Мангазею. Новомангазейская слобода скоро стала называться Пировской слободой, а для защиты слободы, кормившей хлебушком русский Север, в тот же год основали острог Бельский.
В 1673 году кыргызы осадили Бельский острог, пытались взять его штурмом. Как ни странно, им совсем не нравились русские и не нравилось, что они берут ясак с их данников и распахивают землю, которую многие поколения племени аринов считали своей. Как и следовало ожидать, туземцы действовали неудачно: отвага первобытных людей оказалась бессмысленной против ружей и пушек, и все больше русских деревень то ли украшали, то ли портили (по мнению кыргызов) эту суровую землю.
Еще в районе при Советской власти очень гордились, что именно тут, в селе Бельском, отбывал ссылку знаменитый революционер Михаил Васильевич Петрашевский. Тот самый, который в 1846–1849 собрал кружок петербургской интеллигенции, в которую входил, помимо многих прочих, и Ф.М. Достоевский. Петрашевский пытался привлечь в кружок и представителей, так сказать, трудового народа, но они по доброй воле не шли; и тогда Петрашевский стал платить дворникам по полтиннику в час, лишь бы они сидели на собраниях и слушали.
По делу Петрашевского проходило ни много ни мало 123 человека, из которых 21 был приговорен к расстрелу, замененному разными сроками каторги или солдатчиной в разных линейных полках. Все они были амнистированы Александром II, кроме М.В. Петрашевского, и именно в селе Бельском 7 января 1866 года прервалась его жизнь. При Советской власти писали о Петрашевском очень сочувственно и очень возвышенно, особенно о высоте его идей и мудрости и глубине убеждений и его страдании за народ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113