Еще об одной компании подростков, забредших в здание монастыря, я тоже осведомлен довольно точно, потому что в эту компанию входили дети нескольких моих знакомых. В 1992 году, когда бывший дом отдыха наконец-то опять сделался мужским монастырем (хочется верить, что уже окончательно) и временно стоял бесхозным и еще неотремонтированным, подростки влезли в него и стали бродить по зданию. Впрочем, «стали бродить» – это сильно сказано, потому что дальше двух первых комнаток они не продвинулись.
Дело в том, что в первой же комнате монастыря топилась печка… Стоял мартовский морозец, и в здании было так же холодно, как снаружи, даже холоднее из-за стен. Никаких дров не было ни в печке, ни возле нее. А от печки, тем не менее, шел поток устойчивого печного жара.
– Так что, было холодно или шел жар от печки? – спрашиваю.
– В том-то и дело, что все одновременно… Зимний холод, мороз, а почему-то ощущение, что от печки идет жар. И в печке шумит пламя, завывает в трубе, трещат березовые дрова, потрескивают сами кирпичи от жара…
В общем, звуки топящейся печки – самые обычнейшие звуки, если бы не мартовский морозец и не отсутствие дров в этой бог знает сколько времени не топившейся печке. И ощущение жара, проистекающее вообще уже неизвестно откуда, потому что жара-то от печки на самом деле никакого не идет.
В следующую комнату зашли сначала мальчики и тут же выскочили обратно: возле стены комнаты растекалась черная лужа, на поверхности которой налипли какие-то волокна, какой-то пух… как если бы лужа долгое время стояла в безлюдной комнате, постепенно застывая.
– А может быть, это была совсем не кровь? Может быть, это был застывший битум?
– Может быть… Мы не проверяли, мы почти сразу ушли.
– Но у вас-то самих было какое впечатление?
– Ну, какое… То самое! Мы, девочки, сразу хотели убежать, мальчишки еще немного подождали, послушали…
– И что?
– Ваня слышал, как кто-то спускается по лестнице со второго этажа. Может быть, никто и не спускался… Мы никто больше не слышали, но все ему поверили и убежали.
– Ну и кто там мог быть, по-вашему? Может быть, просто бродяга, и он вас боялся еще больше, чем вы его?
– Ой, да все что угодно могло быть, только мы уже не разбирались… там вообще было очень неприятно.
Такая вот история, и объяснений ей я вижу по крайней мере три.
Первое. У советских людей чувство подспудной вины за разрушение церквей и монастырей все-таки сохранялось. Как ни убеждали их и как ни убеждали они сами себя, что все в порядке, а где-то на уровне подсознания знали они, что далеко не все в порядке, не все так лучезарно, как им хотелось бы. Вот это подсознательное чувство вины, тщательно подавляемое раскаяние и вызывало соответствующие душевные состояния и сложные душевные переживания возле здания монастыря.
Хотя это объяснение совершенно не подходит для поведения подростков, если уж на то пошло: они-то порой и не знали, что перед ними здание монастыря, они искренне считали его зданием дома отдыха.
Второе. Все заброшенные здания непременно становятся местами, в которых не очень приятно находиться. Это касается даже чисто промышленных сооружений – стройплощадок, гаражей и так далее. На их развалинах происходит больше странных и неприятных вещей, чем хотелось бы.
Судя по всему, в священных местах эта закономерность сказывается еще сильнее, чем в любых иных. Вспомним хотя бы странные события, происходившие на развалинах церкви в селе Балахтон. Может быть, на оставленных человеком развалинах церквей и монастырей охотнее всего поселяются «другие хозяева»? Те самые, о которых писал граф Алексей Константинович?
И, наконец, третье. Совсем недалеко от здания монастыря находятся крайкомовские дачи – те самые, на которых одного красноярского «демократа» и его дочку ожидали приключения, связанные с «мохнатыми дяденьками» (об этом я писал в другом выпуске нашей «Жути») [4].
Почему надо считать, что своеобразные ощущения людей связаны именно с монастырем? Может быть, все гораздо проще – в лишенное святости место, переставшее находиться под покровительством небесных сил, проникли совсем другие существа, из совсем другого заведения? Как раз с крайкомовских дач? Там-то для появления бесов организовано все необходимое.
Какое из предположений более верно, мне трудно судить, и я с удовольствием выслушал бы мнение любого из наших уважаемых читателей. Самому же мне не приходит в голову решительно ничего больше.
Глава 13
НА СТАРОМ ПРИИСКЕ

Труд этот, Ваня, был страшно громаден,
Не по плечу одному.
Н.А. Некрасов
– Смотри! – подтолкнули Валеру в бок, ткнули пальцем куда-то в освещенное луной пространство.
В неверном свете луны стало видно, как переступают лошади, везут что-то или кого-то на телегах. Шли лошади, шли люди возле телег – понурые, словно бы усталые. Все это шествие было – Валера ясно видел и людей, и лошадей, но в то же время их как будто и не было – все они были одноцветные, как бы черно-белые и полупрозрачные, и сквозь людей и лошадей, сквозь телеги с грузом ясно были видны сосны и откосы берега.
Странное дело – ночь была ясная, лунная, а шествие оставляло странное впечатление – словно бы там, где двигались люди и лошади, шел мелкий осенний дождь.
Валера Босс, житель деревни Береговая Таскина, на всю жизнь запомнил это шествие и рассказал мне о нем летом 1986 года при обстоятельствах вполне романтических.
Валера Босс не захотел учиться. В 14 лет он пошел работать – возить на телегах сено. В 19 лет получил первый срок. В 23 – второй, а вообще сидел четыре раза, и всякий раз за «преступление против личности». А теперь он пастух и часто бывает в лагере нашей экспедиции. У нас ведь интереснее, чем дома.
Меня он почему-то уважает и любит. Мама уверяет, что это он чувствует родственную душу. Может быть…
Вот раз вечером ребята устроили шум, поймали музыку по радио и танцуют. Валера Босс сидит у костра, пьет чифир. На кружку он берет полпачки чая, и это еще не крепкий чифир. Крепкий – это когда пачка на кружку. Мы беседуем с Валерой о жизни. Он зовет меня «Борода», как и все в деревне, – при том, что бороду я отпустил впервые в жизни и борода еще короткая.
– Ясное дело, им тут плясать хочется… – с пониманием, солидно говорит Валера Босс. – Мы-то с тобой, Борода, люди немолодые, нам посидеть, выпить важнее.
В какой-то мере это Валера намекает, что неплохо бы выпить остатки спирта, предназначенного для пропитывания найденных костяных изделий (часть этого спирта мы уже выпили). И добавляет, развивая тему:
– Немолодым, им посидеть и погутарить важнее. Мы с тобой небось тоже и плясали, и девок щупали… А теперь что? Наше дело тихое, свое отгуляли…
В этом есть своя забавная сторона, потому что мы с Валерой – полные ровесники и родились в один месяц одного года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113