Говорила, будешь чуть ли не до утра писать, а сама пришла после полуночи…
Хозяйская дочь рассказывала так: мол, сразу после полуночи кто-то вошел в комнату и опустился возле нее на пол. Девушка ждала подругу и потому не обратила на происшествие особого внимания, разве что автоматически отметила время, когда легла подружка. Ну и удивилась – та же говорила, что будет долго работать… Времени, когда к ней пришла настоящая подруга, она не отметила – спала крепко, ничего не слышала.
С тех пор подруга как-то не оставалась ночевать в этой квартире…
А вот снимавшая комнату офицерская жена как-то раз проснулась и обнаружила возле своей кровати маленького зверька… Зверька, который больше всего походил на огромного хомяка, размером чуть ли не с кошку, или на «Чебурашку, только без ушей», как выразилась эта женщина. Вернее уши были, но маленькие и острые, а не как у Чебурашки. Зверек сидел возле ее кровати, и увидев, что женщина проснулась, тут же прыгнул на нее. Это было вполне материальное существо, оно имело вес; причем зверек был гораздо тяжелее, чем можно было бы предполагать по его размерам. И этот зверек вцепился ей в горло, стал душить квартирантку. Выпростав из-под одеяла руки, женщина вцепилась в его шерсть – вполне материальную, совершенно обычную шерсть, какая и впрямь могла бы быть у кошки или у хомяка, и стала отрывать его от себя. Удалось ей это не сразу, но наконец она оторвала от себя зверька и с силой отбросила его прочь. Зверек тут же исчез, как растворился.
Когда восстановилось дыхание, женщина и сама подумала: а вдруг ей все это мерещится?! Но на шее у нее остались черные следы от пальцев, а состояние было совершенно ужасное, разбитое. Женщина кое-как оделась и доплелась до своей работы. Ее состояние вызвало много вопросов, но о происшедшем рассказала она только своей близкой подруге.
– Это тебя домовой невзлюбил! – уверенно сказала подруга. – Домовой гонит тебя из квартиры. И все происходящее знаешь к чему? Что вы с мужем получите новую квартиру.
Самое интересное, что супругам буквально через три дня и правда дали новую квартиру, уже без хозяйки.
В этой истории, на мой взгляд, два пласта: этой странной зверушки, «Чебурашки без ушей», и города Калининграда.
Что касается зверушки, то вообще домового очень часто представляют себе именно в таком виде – в виде маленькой пушистой зверушки. Представляют его, правда, и в виде маленького уродливого человечка, и в виде какой-то призрачной сущности. Словом, за домовым не зафиксирован какой-то раз и навсегда определенный образ.
Итак, домовой…
Что же касается Калининграда… Не сомневаясь в абсолютной просвещенности моих читателей, я все-таки осмелюсь напомнить, что до 4 июля 1946 года этот город назывался несколько иначе – Кёнигсберг, то есть «королевская гора». Это была столица Восточной Пруссии. По решениям Потсдамской конференции 1945 года, Кёнигсберг и примерно третья часть Восточной Пруссии отходили к СССР, и уже 7 апреля 1946 года была создана Калининградская область. Восточная Пруссия оказалась стерта с лица земли; не было больше места, которое бы так называлось.
Но земля землей, а ведь в Кёнигсберге жило до 400 тысяч человек, во всей Восточной Пруссии порядка 6 миллионов. Чтобы стереть с лица земли Пруссию и построить на ее месте Калининградскую область, этих людей предстояло уничтожить.
Поляки, отдадим им должное, все же вели себя приличнее – они депортировали немцев из Пруссии, вывозили их за пределы новых границ Польши. Вывозили варварскими методами, в их эшелонах смертность была чудовищная, но все же задача ставилась иная – вывезти, а не истребить. А вот советскую территорию от немцев очищали гораздо проще. Я не могу утверждать, что ВСЕ советские части, наступавшие на Восточную Пруссию, получали такой приказ, – таких данных у меня нет. Но мне доводилось говорить с несколькими из бывших участников очистки Восточной Пруссии от ее немецкого населения, и все они рассказывали одно и то же: мол, был такой приказ – стрелять по всему, что еще шевелится.
А в начале 1970-х судьба свела меня с одном немцем… Немец приехал из ГДР к моему знакомому; он немного говорил по-русски, но очень, очень плохо. И меня попросили переводить.
Было страшно браться, но и невероятно интересно. А вышло еще интереснее. Герхард был длинный, с костистым лицом и с оловянными глазами цвета промокашки, – очень «немецкий» и уже поэтому невероятно интересный. И вообще какой-то странный… странный и немного несерьезный. Мы все жили все какими-то большими, глобальными делами и проблемами – наукой, политикой (в масштабах Европы, не меньше), судьбами человечества, серьезными разговорами о жизни, о литературе… Так жили и мы, наше поколение, и все старшие, которых я знал. А Герхард никогда не говорил о чем-то величественном или сверхважном. Если он начинал разговор, то разговаривал, например, о том, как надо есть колбасу, что в ГДР колбаса вкуснее, чем в СССР.
Или спрашивал: «Liebst du Musik?» – и начинал играть на губной гармошке. Для меня тогда немец, играющий на гармошке, ассоциировался… ну, понятно с чем. Но мы знали, что Герхард состоит в каком-то международном антифашистском комитете, расследует преступления немецко-фашистских захватчиков и вроде даже оказал содействие при разоблачении каких-то преступных личностей.
А если я расспрашивал его о науке, Герхард рассказывал, как в заповеднике считали кабанов, а старший егерь напился, пошел на четырех конечностях по лесу и вместе с кабанами нечаянно сосчитали и главного егеря… Наверное, он честно хотел мне ответить, но получалось как-то несерьезно. Там, где должен быть пафос и зверски важные и деловые подходы, у Герхарда было… но нет, все же явно не легкомыслие. Он ведь был серьезный ученый, член кучи комитетов и комиссий…
И вообще Герхард обнаруживал иногда совершенно удивительные познания, и явно более точные, чем наши. Например, он удивлялся самому слову «фашист». В Германии почти не было фашистов, объясняет Герхард. Были «нацисты». А «нацисты» – это вовсе не фашисты, это такие социалисты…
Вообще было неясно, сколько ему лет. Молодой он? Молодой, потому что играет на гармошке, живот у него впалый, а ходит он так же энергично, как люди нашего возраста. Старый – потому что в голове есть седые пряди. И дочке у него десять лет, – и она приносит «единицы» – то есть у них это пятерки… И войну он помнил хорошо. А мы привыкли, что войну помнят только те, кто намного нас старше.
Кроме всего прочего, Герхард попросил провезти его от Калининграда на запад, в сторону Польши. Почему-то он очень хотел поехать именно туда. Ну, Герхард нанял машину, и мы с ним и еще одним человеком поехали. Мне было очень странно уже то, что можно вот так взять и нанять машину и поехать туда, куда считаешь нужным…
…На второй день мы ехали за Калининградом, на запад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Хозяйская дочь рассказывала так: мол, сразу после полуночи кто-то вошел в комнату и опустился возле нее на пол. Девушка ждала подругу и потому не обратила на происшествие особого внимания, разве что автоматически отметила время, когда легла подружка. Ну и удивилась – та же говорила, что будет долго работать… Времени, когда к ней пришла настоящая подруга, она не отметила – спала крепко, ничего не слышала.
С тех пор подруга как-то не оставалась ночевать в этой квартире…
А вот снимавшая комнату офицерская жена как-то раз проснулась и обнаружила возле своей кровати маленького зверька… Зверька, который больше всего походил на огромного хомяка, размером чуть ли не с кошку, или на «Чебурашку, только без ушей», как выразилась эта женщина. Вернее уши были, но маленькие и острые, а не как у Чебурашки. Зверек сидел возле ее кровати, и увидев, что женщина проснулась, тут же прыгнул на нее. Это было вполне материальное существо, оно имело вес; причем зверек был гораздо тяжелее, чем можно было бы предполагать по его размерам. И этот зверек вцепился ей в горло, стал душить квартирантку. Выпростав из-под одеяла руки, женщина вцепилась в его шерсть – вполне материальную, совершенно обычную шерсть, какая и впрямь могла бы быть у кошки или у хомяка, и стала отрывать его от себя. Удалось ей это не сразу, но наконец она оторвала от себя зверька и с силой отбросила его прочь. Зверек тут же исчез, как растворился.
Когда восстановилось дыхание, женщина и сама подумала: а вдруг ей все это мерещится?! Но на шее у нее остались черные следы от пальцев, а состояние было совершенно ужасное, разбитое. Женщина кое-как оделась и доплелась до своей работы. Ее состояние вызвало много вопросов, но о происшедшем рассказала она только своей близкой подруге.
– Это тебя домовой невзлюбил! – уверенно сказала подруга. – Домовой гонит тебя из квартиры. И все происходящее знаешь к чему? Что вы с мужем получите новую квартиру.
Самое интересное, что супругам буквально через три дня и правда дали новую квартиру, уже без хозяйки.
В этой истории, на мой взгляд, два пласта: этой странной зверушки, «Чебурашки без ушей», и города Калининграда.
Что касается зверушки, то вообще домового очень часто представляют себе именно в таком виде – в виде маленькой пушистой зверушки. Представляют его, правда, и в виде маленького уродливого человечка, и в виде какой-то призрачной сущности. Словом, за домовым не зафиксирован какой-то раз и навсегда определенный образ.
Итак, домовой…
Что же касается Калининграда… Не сомневаясь в абсолютной просвещенности моих читателей, я все-таки осмелюсь напомнить, что до 4 июля 1946 года этот город назывался несколько иначе – Кёнигсберг, то есть «королевская гора». Это была столица Восточной Пруссии. По решениям Потсдамской конференции 1945 года, Кёнигсберг и примерно третья часть Восточной Пруссии отходили к СССР, и уже 7 апреля 1946 года была создана Калининградская область. Восточная Пруссия оказалась стерта с лица земли; не было больше места, которое бы так называлось.
Но земля землей, а ведь в Кёнигсберге жило до 400 тысяч человек, во всей Восточной Пруссии порядка 6 миллионов. Чтобы стереть с лица земли Пруссию и построить на ее месте Калининградскую область, этих людей предстояло уничтожить.
Поляки, отдадим им должное, все же вели себя приличнее – они депортировали немцев из Пруссии, вывозили их за пределы новых границ Польши. Вывозили варварскими методами, в их эшелонах смертность была чудовищная, но все же задача ставилась иная – вывезти, а не истребить. А вот советскую территорию от немцев очищали гораздо проще. Я не могу утверждать, что ВСЕ советские части, наступавшие на Восточную Пруссию, получали такой приказ, – таких данных у меня нет. Но мне доводилось говорить с несколькими из бывших участников очистки Восточной Пруссии от ее немецкого населения, и все они рассказывали одно и то же: мол, был такой приказ – стрелять по всему, что еще шевелится.
А в начале 1970-х судьба свела меня с одном немцем… Немец приехал из ГДР к моему знакомому; он немного говорил по-русски, но очень, очень плохо. И меня попросили переводить.
Было страшно браться, но и невероятно интересно. А вышло еще интереснее. Герхард был длинный, с костистым лицом и с оловянными глазами цвета промокашки, – очень «немецкий» и уже поэтому невероятно интересный. И вообще какой-то странный… странный и немного несерьезный. Мы все жили все какими-то большими, глобальными делами и проблемами – наукой, политикой (в масштабах Европы, не меньше), судьбами человечества, серьезными разговорами о жизни, о литературе… Так жили и мы, наше поколение, и все старшие, которых я знал. А Герхард никогда не говорил о чем-то величественном или сверхважном. Если он начинал разговор, то разговаривал, например, о том, как надо есть колбасу, что в ГДР колбаса вкуснее, чем в СССР.
Или спрашивал: «Liebst du Musik?» – и начинал играть на губной гармошке. Для меня тогда немец, играющий на гармошке, ассоциировался… ну, понятно с чем. Но мы знали, что Герхард состоит в каком-то международном антифашистском комитете, расследует преступления немецко-фашистских захватчиков и вроде даже оказал содействие при разоблачении каких-то преступных личностей.
А если я расспрашивал его о науке, Герхард рассказывал, как в заповеднике считали кабанов, а старший егерь напился, пошел на четырех конечностях по лесу и вместе с кабанами нечаянно сосчитали и главного егеря… Наверное, он честно хотел мне ответить, но получалось как-то несерьезно. Там, где должен быть пафос и зверски важные и деловые подходы, у Герхарда было… но нет, все же явно не легкомыслие. Он ведь был серьезный ученый, член кучи комитетов и комиссий…
И вообще Герхард обнаруживал иногда совершенно удивительные познания, и явно более точные, чем наши. Например, он удивлялся самому слову «фашист». В Германии почти не было фашистов, объясняет Герхард. Были «нацисты». А «нацисты» – это вовсе не фашисты, это такие социалисты…
Вообще было неясно, сколько ему лет. Молодой он? Молодой, потому что играет на гармошке, живот у него впалый, а ходит он так же энергично, как люди нашего возраста. Старый – потому что в голове есть седые пряди. И дочке у него десять лет, – и она приносит «единицы» – то есть у них это пятерки… И войну он помнил хорошо. А мы привыкли, что войну помнят только те, кто намного нас старше.
Кроме всего прочего, Герхард попросил провезти его от Калининграда на запад, в сторону Польши. Почему-то он очень хотел поехать именно туда. Ну, Герхард нанял машину, и мы с ним и еще одним человеком поехали. Мне было очень странно уже то, что можно вот так взять и нанять машину и поехать туда, куда считаешь нужным…
…На второй день мы ехали за Калининградом, на запад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113