Если хочешь остаться невидимым, надо следовать общей тенденции. — Разумеется, не навечно, — оговорился он, не желая лишаться особенностей хамелеона. — Какое-нибудь колечко в ухо, пару смывающихся татуировок...
— По-моему, у тебя что-то было на пальцах.
— Не забыла?
Картинки в стиле тюремных наколок, выполненные несмываемыми чернилами, однажды понадобились для опасного дела, после чего рассвирепевшие члены банды с Брайтон-Бич прочесали пять районов в поисках парня с наколкой «крутой вираж» на костяшках. Смыть удалось не скоро.
— Нет, думаю, нужно что-то большое и красочное.
— Скажем, сердце, оплетенное розами, с моим именем в центре?
— Предпочитаю зеленый череп с оранжевым пламенем, вырывающимся из глазниц.
— Высокий класс, — мурлыкнула Джиа, хлебнув вина.
— Еще бы. Шлепнуть такую картинку на одном плече, на другом разъяренного красного черта на танке, надеть майку на узких бретельках — и полный порядок.
— Серьгу не забудь.
— Точно, висячую, с логотипом «Металлик».
— Ты помешан на тяжелом металле.
Джек вздохнул:
— Украшения, аксессуары... Мне внушали, что настоящий мужчина о моде не думает.
— Мне тоже, — кивнула Джиа. — Впрочем, у меня есть оправдание: я росла в сельской Айове. А ты на северо-востоке...
— Правда, но взрослые мужчины, которых я знал в детстве, — отец, его знакомые, — одевались очень просто. Почти все воевали в Корее. По случаю принаряжались — на свадьбу, на похороны, — а вообще ходили в удобной одежде. Без всяких прибамбасов. Перед зеркалом надо стоять ровно столько, чтобы причесаться, побриться. Проторчи дольше — станешь павлином.
— Добро пожаловать в Город Павлинов двадцать первого века, — провозгласила Джиа.
Мимо снова проплыл Ник.
— Что он рисует? — полюбопытствовал Джек.
— Он не рисует. Ник — мастер перформанса. Под псевдонимом Гарри Адамский.
— Замечательно. — Джек ненавидел перформанс. — В чем это заключается?
Джиа прикусила верхнюю губу.
— По его выражению, художественное испражнение. Можно сказать, абсолютно интимная форма скульптуры... м-м-м... и на этом покончим.
Он уставился на нее. Неужели...
— Ох, черт. В самом деле?
Она кивнула.
— Господи! — не сдержавшись, воскликнул Джек. — Осталось на свете хоть что-нибудь, не объявленное искусством? Искусство войны, искусство торговли, искусство чистки ботинок, бывший представитель высокого искусства Принц...
— По-моему, он опять называется Принцем.
— ...искусство ремонта мотоциклов. Мажешь себя шоколадом — искусство, вешаешь унитаз на стенку — искусство...
— Хорошо, успокойся. Я надеялась, вечер в гостях поднимет тебе настроение. Возвращайся к жизни. В последнее время ты только ешь, спишь и смотришь кино. Ничего не делаешь, не работаешь, никому даже не перезваниваешь. Кейт наверняка не хотела бы, чтобы ты до конца дней хандрил.
Он отвел глаза, признавая ее правоту, увидел направлявшуюся в их сторону гибкую тоненькую блондинку лет двадцати пяти, с бокалом для мартини в руках, наполненным красноватой жидкостью, кажется «Космо». Низ короткой, полосатой, как зебра, блузки не доходил до верха облегающей леопардовой мини-юбки. В пупке между ними поблескивал крупный бриллиант.
— Может, пупок проколоть? — задумался Джек.
— Отлично, только мне на глаза не показывайся, пока живот не побреешь.
— Или в язык колечко продеть?
Джиа на него покосилась со сладострастной улыбкой.
— Вот это уже интересно. — Она подняла глаза на блондинку. — Ох, вот и Джуни Мун, почетная гостья.
— Имя настоящее?
— Не уверена. Но сколько я ее знаю, она так представляется. Пробивалась наряду со всеми, а в прошлом году Натан Лейн купил одну ее абстрактную картину, начал расхваливать. Теперь она жутко модная.
— Сколько стоят оригинальные произведения Джуни Мун?
— От двадцати тысяч и выше.
Джек прищурился:
— Двадцать штук? Хорошая художница?
— Между модной и хорошей большая разница, хотя ее работы мне нравятся. Уникальное сочетание жара и холода. Смесь Де Кунинга с Мондрианом, если можно себе такое представить.
Невозможно, не помня ни одной картины ни того ни другого художника.
— Кажется, ты за нее рада.
— И правда. Хорошая девочка. Я почти на десяток лет старше, и она в последние годы взяла меня как бы в приемные матери. Пару раз в неделю звонит поболтать, посоветоваться.
— Ничуть не завидуешь ее успеху?
— Ни капельки. Не скажу, конечно, будто не хотела бы такой удачи, но если кому-то должно повезти, то хорошо, что Джуни. У глупышки есть талант, и я ее люблю.
Тут вся Джиа. Попечительница без капли ревности. За это среди многого прочего он ее любит. Впрочем, даже если это ничуть ее не задевало, Джек раздраженно смотрел на дерьмо, вывешенное в галереях, на выставках, куда она его постоянно таскает, когда ее собственные холсты пылятся в мастерской.
— Спорю, ее работы гораздо хуже твоих.
— Мои совсем другие.
Джиа зарабатывала на жизнь коммерческим искусством, занималась рекламой, за долгие годы заработала среди художественных редакторов городских издательств репутацию талантливой и обязательной художницы. На прошлой неделе водила его к «Барнсу и Ноблу», показав пяток своих твердых и мягких обложек.
Симпатичные картинки не имели ничего общего с написанными для себя картинами, которые очень нравились Джеку. Он не сильно разбирался в искусстве, но кое-чего нахватался, сопровождая Джиа в походах по выставкам и музеям. Ее городские пейзажи с крышами напоминают работы Эдварда Хоппера — одного из немногих художников, привлекших его внимание.
Джуни втиснулась на диван рядом с Джиа, расплескав свой напиток. Веки, подкрашенные голубыми тенями, слегка опустились. Сколько ж для этого надо принять?
— Привет.
Она чмокнула Джиа в щеку, та представила ее Джеку, они пожали друг другу руки. Джуни тоже явно пребывала в унынии.
Джиа локтем ее подтолкнула:
— Чего куксишься? В твою честь праздник.
— Угу, поскорей надо праздновать. — Джуни хлебнула коктейля «Космополитен». — Пятнадцать минут скоро кончатся.
— Что это значит?
— Пропал мой счастливый браслет. Только он приносил мне успех.
— Думаете, украли? — спросил Джек, оглядывая ее запястья и руки гостей вечеринки. Ревнивцев тут наверняка немало. — Когда вы его видели в последний раз?
— Во вторник. Помню, сняла, закончив картину... приняла душ, пошла по магазинам... Назавтра хотела надеть перед новой работой и не нашла.
— Что-нибудь еще пропало? — расспрашивал он.
— Ничего. — Джуни залпом осушила бокал. — Браслет гроша не стоит. Старая рухлядь из лавки старьевщика. Кустарный — усыпан шариками из кошачьего глаза, представьте, — а мне почему-то понравился. Как только я его надела, возник спрос на картины... Благодаря браслету.
— Да ну?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
— По-моему, у тебя что-то было на пальцах.
— Не забыла?
Картинки в стиле тюремных наколок, выполненные несмываемыми чернилами, однажды понадобились для опасного дела, после чего рассвирепевшие члены банды с Брайтон-Бич прочесали пять районов в поисках парня с наколкой «крутой вираж» на костяшках. Смыть удалось не скоро.
— Нет, думаю, нужно что-то большое и красочное.
— Скажем, сердце, оплетенное розами, с моим именем в центре?
— Предпочитаю зеленый череп с оранжевым пламенем, вырывающимся из глазниц.
— Высокий класс, — мурлыкнула Джиа, хлебнув вина.
— Еще бы. Шлепнуть такую картинку на одном плече, на другом разъяренного красного черта на танке, надеть майку на узких бретельках — и полный порядок.
— Серьгу не забудь.
— Точно, висячую, с логотипом «Металлик».
— Ты помешан на тяжелом металле.
Джек вздохнул:
— Украшения, аксессуары... Мне внушали, что настоящий мужчина о моде не думает.
— Мне тоже, — кивнула Джиа. — Впрочем, у меня есть оправдание: я росла в сельской Айове. А ты на северо-востоке...
— Правда, но взрослые мужчины, которых я знал в детстве, — отец, его знакомые, — одевались очень просто. Почти все воевали в Корее. По случаю принаряжались — на свадьбу, на похороны, — а вообще ходили в удобной одежде. Без всяких прибамбасов. Перед зеркалом надо стоять ровно столько, чтобы причесаться, побриться. Проторчи дольше — станешь павлином.
— Добро пожаловать в Город Павлинов двадцать первого века, — провозгласила Джиа.
Мимо снова проплыл Ник.
— Что он рисует? — полюбопытствовал Джек.
— Он не рисует. Ник — мастер перформанса. Под псевдонимом Гарри Адамский.
— Замечательно. — Джек ненавидел перформанс. — В чем это заключается?
Джиа прикусила верхнюю губу.
— По его выражению, художественное испражнение. Можно сказать, абсолютно интимная форма скульптуры... м-м-м... и на этом покончим.
Он уставился на нее. Неужели...
— Ох, черт. В самом деле?
Она кивнула.
— Господи! — не сдержавшись, воскликнул Джек. — Осталось на свете хоть что-нибудь, не объявленное искусством? Искусство войны, искусство торговли, искусство чистки ботинок, бывший представитель высокого искусства Принц...
— По-моему, он опять называется Принцем.
— ...искусство ремонта мотоциклов. Мажешь себя шоколадом — искусство, вешаешь унитаз на стенку — искусство...
— Хорошо, успокойся. Я надеялась, вечер в гостях поднимет тебе настроение. Возвращайся к жизни. В последнее время ты только ешь, спишь и смотришь кино. Ничего не делаешь, не работаешь, никому даже не перезваниваешь. Кейт наверняка не хотела бы, чтобы ты до конца дней хандрил.
Он отвел глаза, признавая ее правоту, увидел направлявшуюся в их сторону гибкую тоненькую блондинку лет двадцати пяти, с бокалом для мартини в руках, наполненным красноватой жидкостью, кажется «Космо». Низ короткой, полосатой, как зебра, блузки не доходил до верха облегающей леопардовой мини-юбки. В пупке между ними поблескивал крупный бриллиант.
— Может, пупок проколоть? — задумался Джек.
— Отлично, только мне на глаза не показывайся, пока живот не побреешь.
— Или в язык колечко продеть?
Джиа на него покосилась со сладострастной улыбкой.
— Вот это уже интересно. — Она подняла глаза на блондинку. — Ох, вот и Джуни Мун, почетная гостья.
— Имя настоящее?
— Не уверена. Но сколько я ее знаю, она так представляется. Пробивалась наряду со всеми, а в прошлом году Натан Лейн купил одну ее абстрактную картину, начал расхваливать. Теперь она жутко модная.
— Сколько стоят оригинальные произведения Джуни Мун?
— От двадцати тысяч и выше.
Джек прищурился:
— Двадцать штук? Хорошая художница?
— Между модной и хорошей большая разница, хотя ее работы мне нравятся. Уникальное сочетание жара и холода. Смесь Де Кунинга с Мондрианом, если можно себе такое представить.
Невозможно, не помня ни одной картины ни того ни другого художника.
— Кажется, ты за нее рада.
— И правда. Хорошая девочка. Я почти на десяток лет старше, и она в последние годы взяла меня как бы в приемные матери. Пару раз в неделю звонит поболтать, посоветоваться.
— Ничуть не завидуешь ее успеху?
— Ни капельки. Не скажу, конечно, будто не хотела бы такой удачи, но если кому-то должно повезти, то хорошо, что Джуни. У глупышки есть талант, и я ее люблю.
Тут вся Джиа. Попечительница без капли ревности. За это среди многого прочего он ее любит. Впрочем, даже если это ничуть ее не задевало, Джек раздраженно смотрел на дерьмо, вывешенное в галереях, на выставках, куда она его постоянно таскает, когда ее собственные холсты пылятся в мастерской.
— Спорю, ее работы гораздо хуже твоих.
— Мои совсем другие.
Джиа зарабатывала на жизнь коммерческим искусством, занималась рекламой, за долгие годы заработала среди художественных редакторов городских издательств репутацию талантливой и обязательной художницы. На прошлой неделе водила его к «Барнсу и Ноблу», показав пяток своих твердых и мягких обложек.
Симпатичные картинки не имели ничего общего с написанными для себя картинами, которые очень нравились Джеку. Он не сильно разбирался в искусстве, но кое-чего нахватался, сопровождая Джиа в походах по выставкам и музеям. Ее городские пейзажи с крышами напоминают работы Эдварда Хоппера — одного из немногих художников, привлекших его внимание.
Джуни втиснулась на диван рядом с Джиа, расплескав свой напиток. Веки, подкрашенные голубыми тенями, слегка опустились. Сколько ж для этого надо принять?
— Привет.
Она чмокнула Джиа в щеку, та представила ее Джеку, они пожали друг другу руки. Джуни тоже явно пребывала в унынии.
Джиа локтем ее подтолкнула:
— Чего куксишься? В твою честь праздник.
— Угу, поскорей надо праздновать. — Джуни хлебнула коктейля «Космополитен». — Пятнадцать минут скоро кончатся.
— Что это значит?
— Пропал мой счастливый браслет. Только он приносил мне успех.
— Думаете, украли? — спросил Джек, оглядывая ее запястья и руки гостей вечеринки. Ревнивцев тут наверняка немало. — Когда вы его видели в последний раз?
— Во вторник. Помню, сняла, закончив картину... приняла душ, пошла по магазинам... Назавтра хотела надеть перед новой работой и не нашла.
— Что-нибудь еще пропало? — расспрашивал он.
— Ничего. — Джуни залпом осушила бокал. — Браслет гроша не стоит. Старая рухлядь из лавки старьевщика. Кустарный — усыпан шариками из кошачьего глаза, представьте, — а мне почему-то понравился. Как только я его надела, возник спрос на картины... Благодаря браслету.
— Да ну?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108