Они наблюдали за ним с вежливым, но неослабным вниманием — они были более готовы к неприятностям, чем он.
Абивард заставил себя собраться. Столько серебра в его сокровищнице имелось. Если Смердис намерен использовать его для защиты царства, то может оказаться, что деньги будут потрачены с пользой, хотя расставаться с ними все равно жалко. Он сказал:
— Надеюсь, что Смердис, Царь Царей, употребит мое серебро, равно как и то, что он получит у других дихганов, чтобы набрать новых воинов в свое войско и заказать у кузнецов доспехи и оружие.
Прославленный Мургаб безмолвствовал. Озадаченный Абивард посмотрел на предводителя воинов. Полководец заерзал в седле, выжидая, когда ответит Мургаб, но, не услышав ответа, сказал:
— Смердис, Царь Царей, повелевает собрать столько серебра на выплату огромной дани хаморам, чтобы они удалились за Дегирд и оставались на своем берегу.
— Что? — взвыл Абивард, забыв об окруживших его воинах Смердиса. — Но это же безумие!
— Как повелевает Смердис, Царь Царей, так тому и быть, — нараспев произнес Мургаб. — Кто ты такой, чтобы оспаривать волю Царя Царей?
Что ж, если так ставить вопрос, Абивард никто и прекрасно знал это. Не отвечая Мургабу, он обратился к начальнику отряда:
— Но разве ты не понимаешь, доблестный воин, что платить дань кочевникам, когда мы слабы и не можем защищаться, все равно что пригласить их к нам за новой грудой серебра на будущий год и еще через год?
— Как повелевает Смердис, Царь Царей, так тому и быть, — монотонно пробубнил командир. Хотя слова его в точности повторяли слова Мургаба, тон и выражение лица говорили, что он отнюдь не в восторге от политики, которую ему велено проводить. Мургаб сказал:
— Вышеназванная сумма подлежит незамедлительной уплате. Не трать время даже на то, чтобы почесать в затылке. Ты, конечно же, не хочешь, чтобы тебя заподозрили в сопротивлении Царю Царей?
Если бы Абивард сам не запустил лис в курятник, он мог бы всерьез подумать о сопротивлении — лучше уж выбросить свое серебро в ганат, чем отдавать его хаморам. Но в данной ситуации… Проглотив досаду, он сказал:
— Не спеши, о достославный Мургаб. — Он не мог удержаться и произнес почетный эпитет весьма язвительно. — Я принесу тебе требуемое — на радость Смердису, Царю Царей, а заодно и хаморам.
Годарс был рачительным и аккуратным хозяином. Серебро в сокровищнице крепости хранилось в кожаных мешках, по тысяче аркетов в каждом. Абивард взял в обе руки по мешку и, покряхтывая от натуги, вынес их через коридоры и жилую часть во двор, где положил перед конем Мургаба. Этот путь он повторил трижды.
— Погоди еще немного, о достославный, — сказал он, принеся восемь тысяч аркетов.
Он вернулся в сокровищницу. Там оставалось лишь три мешка с монетами, и несколько пустых, аккуратно сложенных дожидались, когда их наполнят. Абивард взял один из них и стал пересыпать в него звенящие серебряные монеты до тех пор, пока мешок не стал весить примерно столько же, сколько тот, из которого он брал деньги. Абивард вздохнул — отнюдь не так намеревался Годарс использовать этот мешок. Он хотел, чтобы в него клали серебро, а не забирали. Но сейчас Абивард ничего не мог поделать. Он вынес наполовину заполненный мешок и положил его рядом с остальными.
— Здесь может быть на двадцать-тридцать аркетов больше или меньше. Это тебя устроит, или нужно пересчитать все в точности?
Мургаб недовольно надул губы.
— В указе Царя Царей, да продлятся его дни, сказано точно: восемь тысяч пятьсот аркетов, не больше и, уж конечно, не меньше. Поэтому я полагаю…
— Этого достаточно, о повелитель, — вмешался командир отряда царских воинов. — Ты выполнил нашу просьбу весьма любезно и великодушно.
«А что еще мне оставалось делать, когда вы уже в моей крепости?» — подумал Абивард. Все же воин хотя бы придерживался хороших манер, столь милых сердцу макуранца. Абивард, стараясь не выдать гнева, вызванного столь наглым вымогательством, поклонился:
— Оказать услугу Царю Царей в любом виде, угодном ему, — большая честь. Могу ли я узнать твое имя, дабы при случае воздать тебе хвалу перед Царем Царей за то, как ты исполняешь свой долг?
— Ты оказываешь мне честь, превышающую мои заслуги, — отозвался воин.
Абивард покачал головой. Он предпочел бы не знать имени достославного Мургаба.
Но сказать об этом вслух не мог, хотя ему показалось, что предводитель отряда догадывается о его чувствах. Тот добавил:
— Коли уж ты спросил меня, о повелитель, я зовусь Заль.
— Заль, — повторил Абивард, накрепко запечатлев это имя в памяти. Теперь он его не забудет. Не забудет и достославного Мургаба, как бы ему этого ни хотелось. — Чем еще могу быть полезен?
— Да все, пожалуй. — Заль отсалютовал Абиварду. По его приказу двое воинов спешились и погрузили серебро надела Век-Руд на многострадальную спину вьючной лошади.
Без явной иронии Заль сказал:
— Дай Господь твоему наделу дальнейшего процветания.
«Зачем? Чтобы вы могли вернуться и снова ободрать меня как липку? Не иначе», — решил Абивард. Но второй раз заплатить такую возмутительную подать он не сможет… И теперь-то уж не станет распахивать ворота перед людьми Смердиса.
В следующий раз, когда они вздумают явиться за данью, придется им за нее побороться.
* * *
В опочивальне дихгана одно окно выходило на восток, давая ее обитателю возможность созерцать весь надел. Это же окно пропускало лучи раннего утреннего солнца, чтобы дихган не особенно долго нежился в постели. Если бы здесь не жили многие поколения дихганов до Годарса, Абивард подумал бы, что так задумал его отец. Кто бы до этого ни додумался в те отдаленные дни, когда возводили крепость, хитрость срабатывала до сих пор.
Один из солнечных лучей заставил его раскрыть глаза. Он сел и потянулся.
Рошнани лежала, подставив солнцу спину, и поэтому еще спала. Он улыбнулся и нежно положил ладонь на ее обнаженное бедро. Его кожа, прожаренная солнцем многих лет, была значительно темнее, чем у нее.
«Жене дихгана и пристало быть светлокожей, — подумал он. — Это знак того, что ей нет надобности покидать пределы женской половины и работать, как какой-нибудь простолюдинке». Даже после грабежа, совершенного по указу Смердиса, до такого позора его надел еще не опустился.
Рошнани шевельнулась на пуховой перине. Абивард отдернул руку; он не хотел будить ее. От движения лицо ее попало в луч света. Она попробовала отвернуться, но слишком поздно: глаза ее раскрылись.
Увидев Абиварда, она улыбнулась:
— Доброе утро, о свет в моем окошке. Может быть, на этот раз ты посеял во мне мальчика. — Она положила руку на живот чуть повыше черного треугольника.
— Может быть, — ответил он. — А если и нет, кто нам мешает повторить попытку?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
Абивард заставил себя собраться. Столько серебра в его сокровищнице имелось. Если Смердис намерен использовать его для защиты царства, то может оказаться, что деньги будут потрачены с пользой, хотя расставаться с ними все равно жалко. Он сказал:
— Надеюсь, что Смердис, Царь Царей, употребит мое серебро, равно как и то, что он получит у других дихганов, чтобы набрать новых воинов в свое войско и заказать у кузнецов доспехи и оружие.
Прославленный Мургаб безмолвствовал. Озадаченный Абивард посмотрел на предводителя воинов. Полководец заерзал в седле, выжидая, когда ответит Мургаб, но, не услышав ответа, сказал:
— Смердис, Царь Царей, повелевает собрать столько серебра на выплату огромной дани хаморам, чтобы они удалились за Дегирд и оставались на своем берегу.
— Что? — взвыл Абивард, забыв об окруживших его воинах Смердиса. — Но это же безумие!
— Как повелевает Смердис, Царь Царей, так тому и быть, — нараспев произнес Мургаб. — Кто ты такой, чтобы оспаривать волю Царя Царей?
Что ж, если так ставить вопрос, Абивард никто и прекрасно знал это. Не отвечая Мургабу, он обратился к начальнику отряда:
— Но разве ты не понимаешь, доблестный воин, что платить дань кочевникам, когда мы слабы и не можем защищаться, все равно что пригласить их к нам за новой грудой серебра на будущий год и еще через год?
— Как повелевает Смердис, Царь Царей, так тому и быть, — монотонно пробубнил командир. Хотя слова его в точности повторяли слова Мургаба, тон и выражение лица говорили, что он отнюдь не в восторге от политики, которую ему велено проводить. Мургаб сказал:
— Вышеназванная сумма подлежит незамедлительной уплате. Не трать время даже на то, чтобы почесать в затылке. Ты, конечно же, не хочешь, чтобы тебя заподозрили в сопротивлении Царю Царей?
Если бы Абивард сам не запустил лис в курятник, он мог бы всерьез подумать о сопротивлении — лучше уж выбросить свое серебро в ганат, чем отдавать его хаморам. Но в данной ситуации… Проглотив досаду, он сказал:
— Не спеши, о достославный Мургаб. — Он не мог удержаться и произнес почетный эпитет весьма язвительно. — Я принесу тебе требуемое — на радость Смердису, Царю Царей, а заодно и хаморам.
Годарс был рачительным и аккуратным хозяином. Серебро в сокровищнице крепости хранилось в кожаных мешках, по тысяче аркетов в каждом. Абивард взял в обе руки по мешку и, покряхтывая от натуги, вынес их через коридоры и жилую часть во двор, где положил перед конем Мургаба. Этот путь он повторил трижды.
— Погоди еще немного, о достославный, — сказал он, принеся восемь тысяч аркетов.
Он вернулся в сокровищницу. Там оставалось лишь три мешка с монетами, и несколько пустых, аккуратно сложенных дожидались, когда их наполнят. Абивард взял один из них и стал пересыпать в него звенящие серебряные монеты до тех пор, пока мешок не стал весить примерно столько же, сколько тот, из которого он брал деньги. Абивард вздохнул — отнюдь не так намеревался Годарс использовать этот мешок. Он хотел, чтобы в него клали серебро, а не забирали. Но сейчас Абивард ничего не мог поделать. Он вынес наполовину заполненный мешок и положил его рядом с остальными.
— Здесь может быть на двадцать-тридцать аркетов больше или меньше. Это тебя устроит, или нужно пересчитать все в точности?
Мургаб недовольно надул губы.
— В указе Царя Царей, да продлятся его дни, сказано точно: восемь тысяч пятьсот аркетов, не больше и, уж конечно, не меньше. Поэтому я полагаю…
— Этого достаточно, о повелитель, — вмешался командир отряда царских воинов. — Ты выполнил нашу просьбу весьма любезно и великодушно.
«А что еще мне оставалось делать, когда вы уже в моей крепости?» — подумал Абивард. Все же воин хотя бы придерживался хороших манер, столь милых сердцу макуранца. Абивард, стараясь не выдать гнева, вызванного столь наглым вымогательством, поклонился:
— Оказать услугу Царю Царей в любом виде, угодном ему, — большая честь. Могу ли я узнать твое имя, дабы при случае воздать тебе хвалу перед Царем Царей за то, как ты исполняешь свой долг?
— Ты оказываешь мне честь, превышающую мои заслуги, — отозвался воин.
Абивард покачал головой. Он предпочел бы не знать имени достославного Мургаба.
Но сказать об этом вслух не мог, хотя ему показалось, что предводитель отряда догадывается о его чувствах. Тот добавил:
— Коли уж ты спросил меня, о повелитель, я зовусь Заль.
— Заль, — повторил Абивард, накрепко запечатлев это имя в памяти. Теперь он его не забудет. Не забудет и достославного Мургаба, как бы ему этого ни хотелось. — Чем еще могу быть полезен?
— Да все, пожалуй. — Заль отсалютовал Абиварду. По его приказу двое воинов спешились и погрузили серебро надела Век-Руд на многострадальную спину вьючной лошади.
Без явной иронии Заль сказал:
— Дай Господь твоему наделу дальнейшего процветания.
«Зачем? Чтобы вы могли вернуться и снова ободрать меня как липку? Не иначе», — решил Абивард. Но второй раз заплатить такую возмутительную подать он не сможет… И теперь-то уж не станет распахивать ворота перед людьми Смердиса.
В следующий раз, когда они вздумают явиться за данью, придется им за нее побороться.
* * *
В опочивальне дихгана одно окно выходило на восток, давая ее обитателю возможность созерцать весь надел. Это же окно пропускало лучи раннего утреннего солнца, чтобы дихган не особенно долго нежился в постели. Если бы здесь не жили многие поколения дихганов до Годарса, Абивард подумал бы, что так задумал его отец. Кто бы до этого ни додумался в те отдаленные дни, когда возводили крепость, хитрость срабатывала до сих пор.
Один из солнечных лучей заставил его раскрыть глаза. Он сел и потянулся.
Рошнани лежала, подставив солнцу спину, и поэтому еще спала. Он улыбнулся и нежно положил ладонь на ее обнаженное бедро. Его кожа, прожаренная солнцем многих лет, была значительно темнее, чем у нее.
«Жене дихгана и пристало быть светлокожей, — подумал он. — Это знак того, что ей нет надобности покидать пределы женской половины и работать, как какой-нибудь простолюдинке». Даже после грабежа, совершенного по указу Смердиса, до такого позора его надел еще не опустился.
Рошнани шевельнулась на пуховой перине. Абивард отдернул руку; он не хотел будить ее. От движения лицо ее попало в луч света. Она попробовала отвернуться, но слишком поздно: глаза ее раскрылись.
Увидев Абиварда, она улыбнулась:
— Доброе утро, о свет в моем окошке. Может быть, на этот раз ты посеял во мне мальчика. — Она положила руку на живот чуть повыше черного треугольника.
— Может быть, — ответил он. — А если и нет, кто нам мешает повторить попытку?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124