— Да-да, — сказал сапожник. — Прошу, дай мне взглянуть на целую сандалию, чтобы я мог подобрать такую же пряжку или похожую.
— Я, кажется, не взял ее с собой. — Абивард почувствовал себя глупо и рассердился на себя. Хотя Годарс остался в крепости, он ощущал на себе взгляд отца. — Придется вернуться за ней.
— Не беда, о сын дихгана. Иди сюда и выбери самую подходящую. Все равно совершенно такую же не подобрать. — Сапожник показал на плошку, полную медных пряжек.
Абивард принялся, позвякивая, перебирать их, пока не нашел ту, которая ему приглянулась.
Пальцы сапожника проворно прикрепили ее к сандалии. Но при всем проворстве они были покрыты шрамами от шила и ножа, иглы и гвоздей. «Нет простых ремесел, — говаривал Годарс, — хотя простакам кажется, что есть». Абивард подумал о том, сколько же боли пришлось перенести сапожнику, чтобы стать мастером своего дела.
С сапожником он не торговался, как с продавцом айвы. Семья сапожника жила здесь с незапамятных времен, обслуживая и жителей деревни, и дихганов. Он заслуживал поддержки вышестоящих.
Абивард уже мог возвращаться в крепость с починенной сандалией и пересидеть самую жару в жилых помещениях. Но он вернулся на базар и купил себе еще одну айву. Он стоял, откусывая по чуть-чуть и делая вид, будто засмотрелся на товары, выложенные на продажу. На самом же деле он смотрел на молодых женщин, которые расхаживали по рядам в поисках того, что им надо.
Женщины, принадлежащие к купеческой или крестьянской касте, пользовались большей свободой, чем благороднорожденные. Да, некоторые богатые купцы, подражая обычаям знати, держали своих жен и дочерей взаперти, но большинству женщин из низших каст приходилось выходить в мир — надо же семью кормить.
Абивард был помолвлен с Рошнани, дочерью Папака, дихгана, чья крепость располагалась в нескольких фарсангах на юго-запад от крепости Годарса. В свое время их отцы сочли такой брак взаимовыгодным, и союз был делом решенным, когда ни он, ни она еще не вступили в отроческий возраст. Абивард никогда не видел своей невесты. И не увидит до самого дня свадьбы.
Поэтому, когда выдавалась возможность, он пялился на девушек — служанок в крепости и здесь, на рыночной площади. Высмотрев среди них хорошенькую, он вооображал, что Рошнани похожа на нее. Если же он находил какую-то девушку малопривлекательной, то надеялся, что его нареченная совсем не такая.
Абивард дожевал айву и облизал пальцы. Подумал, не купить ли третью тогда у него будет резон еще немного пооколачиваться на площади. Но он не забывал о чувстве собственного достоинства, а если бы и забыл, Годарс не преминул бы ему быстренько напомнить.
И все же ему не очень хотелось возвращаться в крепость… И тут его осенило, он даже прищелкнул липкими пальцами. Годарс сегодня поведал ему много интересного. Почему бы не выяснить, какое будущее предречет ему старик Таншар, прорицатель?
Дополнительным доводом в пользу такого решения служило то, что дом Таншара выходил как раз на рыночную площадь. Абивард заметил, что ставни в доме старика открыты настежь. Можно зайти, попросить старика погадать ему и при этом продолжать разглядывать женщин, нисколько не роняя своего достоинства.
Дом Таншара находился на другой стороне площади. Подобно ставням, дверь была распахнута, чтобы показать, что лавочка открыта, и одновременно отловить малейший ветерок, который соблаговолит послать Господь.
Одно можно было сказать с полной определенностью — Таншар не воспользовался провидческим даром в целях личного обогащения. В доме у него царили безупречный порядок и чистота, но из мебели имелись лишь видавший виды низенький столик да пара плетеных стульев. Абивард подозревал, что, если бы не забота об удобстве посетителей, старик не обзавелся бы и этим.
Лишь отдельные волоски в бороде Таншара сохранили черноту, отчего она походила на снег в прожилках сажи. Левый глаз прорицателя был закрыт катарактой, но правый видел прекрасно. Таншар низко поклонился:
— Твой приход — большая честь для моего дома, о сын дихгана.
Он указал Абиварду на стул, имевший более приличный вид, и, не принимая отказа, подал чашу с вином и пирожки с финиками, щедро политые медом и присыпанные фисташками. Лишь когда Абивард выпил и закусил, Таншар спросил:
— Чем могу служить тебе?
Абивард пересказал то, что услышал от Годарса, и спросил:
— Как эти известия отразятся на моей жизни?
— Так. Сначала узнаем, удостоит ли нас Господь ответом. — Таншар придвинул свой стул поближе к стулу, на котором сидел Абивард. Он засучил правый рукав кафтана и снял серебряный наплечный браслет, стоивший, скорее всего, не меньше, чем его дом со всем содержимым. Прорицатель протянул браслет Абиварду:
— Держи за этот конец, я же возьмусь за другой. Посмотрим, дадут ли мне Четыре Пророка частичку своей силы.
Браслет украшали поясные изображения Четырех Пророков: юного Нарсе с едва пробивающейся бородкой; воина, Гимиллу, чье волевое лицо покрывали шрамы; Шивини — воплощение материнской любви и доброты; и Фраортиша Старейшего, глаза которого сверкали черным янтарем. Хотя Таншар только что снял серебряную цепь со своего плеча, она была прохладной, почти холодной на ощупь.
Прорицатель встал и поднял глаза на соломенную кровлю своего домика.
Абивард тоже посмотрел наверх. Он увидел лишь солому, но у него возникло странное ощущение, будто взор Таншара проникает сквозь крышу до самого дома Господнего по ту сторону небес.
— О прозрении молю, — пробормотал Таншар. — Вашей волею о прозрении молю… — Глаза его широко раскрылись и застыли, тело напряженно замерло.
В левой руке Абиварда, которой он держал цепь, закололо, будто он отлежал ее. Он опустил глаза. По образам Пророков пробежала золотая искорка. Она остановилась на лице Фраортиша Старейшего, и его немигающие янтарные глаза словно ожили на мгновение и посмотрели в глаза Абиварду.
Сильным, повелительным голосом, ничуть не похожим на собственный, Таншар произнес:
— О сын дихгана, зрю я широкое поле, но оно не есть широкое поле, зрю башню на холме, где утратится и обретется честь, и щит серебряный, сияющий над узким морем.
Серебристый свет в глазах Фраортиша померк. Таншар, похоже, приходящий в себя, тяжело опустился на стул. Когда Абивард решил, что прорицатель окончательно вернулся в мир колченогих плетеных стульев и умопомрачительного разнообразия ароматов с базарной площади, он спросил:
— Что же все это значит… то, что ты сказал?
Возможно, Таншар не совсем еще вернулся в реальный мир: его здоровый глаз смотрел так же бессмысленно, как и тот, что затуманила катаракта.
— Я изрек пророчество? — спросил он робким, срывающимся голосом.
— Да, да, — нетерпеливо сказал Абивард, повторяя слова, как отец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124