У нас был четкий приказ применять оружие «только для самозащиты».
Значит, мы будем одновременно и приманкой, и охотниками. Не скажу, чтобы мне сильно нравилась такая ситуация. В провинции Гуанакасте партизан было так много, что они вполне могли устроить свою собственную демонстрацию силы. Оставалось только надеяться, что наше начальство учло эту маленькую деталь.
Мы запаслись кое-каким дополнительным снаряжением из того, что применяют для разгона демонстраций – газовые гранаты и специальные устройства для спутывания ног. Эти штуки выстреливают пучки прочной клейкой паутины, которая липнет ко всему, на что попадет, и надежно связывает человека, так что он не может сдвинуться с места. А через десять минут эта паутина распадается и исчезает. Нам выдали еще по несколько акустических гранат, хотя лично я считал, что это не очень подходящее оружие против мирных жителей. Мы взрываем ему барабанные перепонки и хотим, чтобы он сказал спасибо, что с ним не сделали чего похуже – так, что ли, получается? Все остальные средства подавления массовых демонстраций тоже далеко не сахар, но эти акустические гранаты, по-моему, самая паршивая штука – они причиняют необратимые телесные повреждения. Конечно, при применении любого из этих средств возможны случаи со смертельным исходом. Например, если человека ослепить слезоточивым газом, он может побежать, сам не зная куда, и случайно угодить под гусеницы бронетранспортера. А попробовав тошнотворного газа, можно случайно захлебнуться собственной рвотной массой.
Мы медленно пролетели над городом на высоте верхушек деревьев, даже ниже некоторых высотных здании. Грузовой вертолет и два летуна группы сопровождения шли плотным строем, пронзительно завывая, словно баньши. На мой взгляд, это была неплохая тактика – мы показывали, что совсем их не боимся, и походу дела били им оконные стекла. И снова я подумал – а не послали ли нас сюда в качестве заманчивой мишени, лакомого кусочка, против которого трудно устоять? Если сейчас кто-нибудь вдруг в нас выстрелит – через несколько секунд в небе над городом станет темно от летунов-истребителей. Враги, наверное, тоже это понимали.
Оказавшись на земле, вне вертолета, двадцать девять солдатиков запросто могли сровнять с землей весь город даже без поддержки с воздуха. Программа нашего парада включала в себя и упражнение в стиле «городской службы по благоустройству» – мы должны были разрушить квартал старых многоквартирных домов. Посредством этой благотворительной миссии мы сэкономим местному городскому бюджету кучу денег, которые пошли бы на строительство – вернее, на снос обветшавших домов. Мы просто пройдем там и все разрушим.
Вертолет мягко опустился на городской площади. Летуны зависли в воздухе над нами. Мы выгрузились в парадном порядке – десять рядов по трое, минус один. Из местных жителей почти никто не любовался тем, как мы выгружаемся – что ж, ничего удивительного. Только парочка любопытных детишек, несколько не в меру самостоятельных подростков и старики, жившие в городском парке. Полицейских было совсем немного. Как потом выяснилось, основные силы полиции поджидали нас дальше – в том районе, где мы планировали устроить представление.
Площадь окружали старые, выстроенные в колониальном архитектурном стиле дома. Они смотрелись весьма изящно и элегантно, особенно на фоне нависавших над ними современных высотных коробок из стекла и металла. За темными солнцезащитными окнами этих порождений цивилизации могло скрываться полгорода зрителей, а может – и снайперов. Пока мы строевым шагом маршировали по улицам, я яснее чем когда бы то ни было сознавал, что на самом деле нахожусь далеко-далеко, в паре сотен миль оттуда, в безопасном месте, и, как кукловод, просто дергаю за ниточки своего металлического солдатика. Если сейчас в каждом окне появятся снайперы и в нас начнут стрелять – на самом деле не будет убито ни одного человека. Пока мы не начнем стрелять в ответ.
Мы подошли к старому мосту и сменили четкий, размеренный шаг на беспорядочную, мягкую поступь – нельзя было идти в ногу, а то от резонансных колебаний мост мог разрушиться, и мы попадали бы в зловонную канаву. Перейдя мост, мы снова пошли маршевым шагом. Ритмичный грохот наших металлических подошв должен был действовать на местное население весьма устрашающе. Я видел, как какая-то собака в панике убежала от нас. А местное население, если оно и устрашалось, то предпочитало делать это дома, за закрытой дверью.
Миновав безликую постмодернистскую деловую часть города, мы прошли несколько кварталов жилых особняков, окруженных высокими белеными стенами – очевидно, здесь обитали представители самых обеспеченных слоев населения. Заслышав наши шаги, сторожевые собаки подняли жуткий вой, а в нескольких местах нас даже засняли на видеокамеры охранных систем.
А потом мы вступили в трущобные районы. Я всегда чувствовал расположение и симпатию к людям, которым приходится жить в таких диких условиях – и здесь, и у нас в Техасе, в негритянских гетто, куда я не попал только случайно: мои родители были людьми образованными и обеспеченными. Я так никогда и не узнал ого особого семейного духа добрососедства, который был свойствен таким поселениям. Но я не настолько сентиментален и не считаю, что потерял слишком много – обретя взамен мою нынешнюю жизнь, жизнь более высокого уровня.
Мне пришлось уменьшить чувствительность обонятельных рецепторов – настолько сильны были зловонные испарения застоявшихся испражнений и нечистот, разогретых утренним солнцем. К этим сомнительным ароматам примешивались запахи жареной кукурузы и пряностей, а где-то поджаривали курицу – наверное, собирались что-то праздновать. В таких районах курица, как правило, не входила в обычное повседневное меню.
Шум толпы стал слышен за несколько кварталов до того места, где мы собирались устроить демонстрацию. Нас встретил отряд из двух десятков полицейских на лошадях. Полицейские окружили нашу колонну, выстроившись буквой V, или U.
Интересно, кто здесь что демонстрирует? Никто даже не пытается делать вид, что правящая партия действительно выражает интересы народа. Либерия – самое что ни на есть классическое полицейское государство, и совершенно ясно, чью сторону мы поддерживаем. Тем не менее делу не повредит, если мы время от времени будем об этом напоминать.
Вокруг места, выбранного для демонстрации, собралась огромная толпа народу – наверное, около двух тысяч человек. Я понял, что мы ввязываемся в очень непростую политическую ситуацию. Над толпой мелькали плакаты с надписями: «Здесь живут настоящие люди» и «Роботы – марионетки богачей», и прочими в том же духе, на английском и на испанском.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
Значит, мы будем одновременно и приманкой, и охотниками. Не скажу, чтобы мне сильно нравилась такая ситуация. В провинции Гуанакасте партизан было так много, что они вполне могли устроить свою собственную демонстрацию силы. Оставалось только надеяться, что наше начальство учло эту маленькую деталь.
Мы запаслись кое-каким дополнительным снаряжением из того, что применяют для разгона демонстраций – газовые гранаты и специальные устройства для спутывания ног. Эти штуки выстреливают пучки прочной клейкой паутины, которая липнет ко всему, на что попадет, и надежно связывает человека, так что он не может сдвинуться с места. А через десять минут эта паутина распадается и исчезает. Нам выдали еще по несколько акустических гранат, хотя лично я считал, что это не очень подходящее оружие против мирных жителей. Мы взрываем ему барабанные перепонки и хотим, чтобы он сказал спасибо, что с ним не сделали чего похуже – так, что ли, получается? Все остальные средства подавления массовых демонстраций тоже далеко не сахар, но эти акустические гранаты, по-моему, самая паршивая штука – они причиняют необратимые телесные повреждения. Конечно, при применении любого из этих средств возможны случаи со смертельным исходом. Например, если человека ослепить слезоточивым газом, он может побежать, сам не зная куда, и случайно угодить под гусеницы бронетранспортера. А попробовав тошнотворного газа, можно случайно захлебнуться собственной рвотной массой.
Мы медленно пролетели над городом на высоте верхушек деревьев, даже ниже некоторых высотных здании. Грузовой вертолет и два летуна группы сопровождения шли плотным строем, пронзительно завывая, словно баньши. На мой взгляд, это была неплохая тактика – мы показывали, что совсем их не боимся, и походу дела били им оконные стекла. И снова я подумал – а не послали ли нас сюда в качестве заманчивой мишени, лакомого кусочка, против которого трудно устоять? Если сейчас кто-нибудь вдруг в нас выстрелит – через несколько секунд в небе над городом станет темно от летунов-истребителей. Враги, наверное, тоже это понимали.
Оказавшись на земле, вне вертолета, двадцать девять солдатиков запросто могли сровнять с землей весь город даже без поддержки с воздуха. Программа нашего парада включала в себя и упражнение в стиле «городской службы по благоустройству» – мы должны были разрушить квартал старых многоквартирных домов. Посредством этой благотворительной миссии мы сэкономим местному городскому бюджету кучу денег, которые пошли бы на строительство – вернее, на снос обветшавших домов. Мы просто пройдем там и все разрушим.
Вертолет мягко опустился на городской площади. Летуны зависли в воздухе над нами. Мы выгрузились в парадном порядке – десять рядов по трое, минус один. Из местных жителей почти никто не любовался тем, как мы выгружаемся – что ж, ничего удивительного. Только парочка любопытных детишек, несколько не в меру самостоятельных подростков и старики, жившие в городском парке. Полицейских было совсем немного. Как потом выяснилось, основные силы полиции поджидали нас дальше – в том районе, где мы планировали устроить представление.
Площадь окружали старые, выстроенные в колониальном архитектурном стиле дома. Они смотрелись весьма изящно и элегантно, особенно на фоне нависавших над ними современных высотных коробок из стекла и металла. За темными солнцезащитными окнами этих порождений цивилизации могло скрываться полгорода зрителей, а может – и снайперов. Пока мы строевым шагом маршировали по улицам, я яснее чем когда бы то ни было сознавал, что на самом деле нахожусь далеко-далеко, в паре сотен миль оттуда, в безопасном месте, и, как кукловод, просто дергаю за ниточки своего металлического солдатика. Если сейчас в каждом окне появятся снайперы и в нас начнут стрелять – на самом деле не будет убито ни одного человека. Пока мы не начнем стрелять в ответ.
Мы подошли к старому мосту и сменили четкий, размеренный шаг на беспорядочную, мягкую поступь – нельзя было идти в ногу, а то от резонансных колебаний мост мог разрушиться, и мы попадали бы в зловонную канаву. Перейдя мост, мы снова пошли маршевым шагом. Ритмичный грохот наших металлических подошв должен был действовать на местное население весьма устрашающе. Я видел, как какая-то собака в панике убежала от нас. А местное население, если оно и устрашалось, то предпочитало делать это дома, за закрытой дверью.
Миновав безликую постмодернистскую деловую часть города, мы прошли несколько кварталов жилых особняков, окруженных высокими белеными стенами – очевидно, здесь обитали представители самых обеспеченных слоев населения. Заслышав наши шаги, сторожевые собаки подняли жуткий вой, а в нескольких местах нас даже засняли на видеокамеры охранных систем.
А потом мы вступили в трущобные районы. Я всегда чувствовал расположение и симпатию к людям, которым приходится жить в таких диких условиях – и здесь, и у нас в Техасе, в негритянских гетто, куда я не попал только случайно: мои родители были людьми образованными и обеспеченными. Я так никогда и не узнал ого особого семейного духа добрососедства, который был свойствен таким поселениям. Но я не настолько сентиментален и не считаю, что потерял слишком много – обретя взамен мою нынешнюю жизнь, жизнь более высокого уровня.
Мне пришлось уменьшить чувствительность обонятельных рецепторов – настолько сильны были зловонные испарения застоявшихся испражнений и нечистот, разогретых утренним солнцем. К этим сомнительным ароматам примешивались запахи жареной кукурузы и пряностей, а где-то поджаривали курицу – наверное, собирались что-то праздновать. В таких районах курица, как правило, не входила в обычное повседневное меню.
Шум толпы стал слышен за несколько кварталов до того места, где мы собирались устроить демонстрацию. Нас встретил отряд из двух десятков полицейских на лошадях. Полицейские окружили нашу колонну, выстроившись буквой V, или U.
Интересно, кто здесь что демонстрирует? Никто даже не пытается делать вид, что правящая партия действительно выражает интересы народа. Либерия – самое что ни на есть классическое полицейское государство, и совершенно ясно, чью сторону мы поддерживаем. Тем не менее делу не повредит, если мы время от времени будем об этом напоминать.
Вокруг места, выбранного для демонстрации, собралась огромная толпа народу – наверное, около двух тысяч человек. Я понял, что мы ввязываемся в очень непростую политическую ситуацию. Над толпой мелькали плакаты с надписями: «Здесь живут настоящие люди» и «Роботы – марионетки богачей», и прочими в том же духе, на английском и на испанском.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114