Общий жизненный опыт Двадцати намного превышал тысячу лет, и большую часть этого срока они провели в молчаливых размышлениях, в подключении.
У них не было того, что называется «групповым сознанием», но все же эти люди были гораздо ближе к такому состоянию, чем боевая группа Джулиана. Они никогда не спорили, разве что ради развлечения. Они были мягкими и спокойными. Они были человечными.. Но при всем при этом – можно ли было безоговорочно считать их людьми?
Этот вопрос не давал покоя Джулиану с тех самых пор, когда Марти впервые объяснил ему, что представляют собой эти Двадцать. Может быть, война – неизбежное порождение природы человека? Может быть, для того, чтобы избавиться от войн, нам придется стать не совсем людьми, а чем-то иным?
Остальные почувствовали, что его беспокоит, и ответили: «Нет, мы по-прежнему нормальные люди, с какой стороны ни посмотри. Человеческая природа изменчива, и сам факт того, что мы пользуемся рукотворным инструментом для направления этих изменений – это и есть самое главное доказательство нашей человечности». – «Если только мы – не единственная разумная раса во Вселенной, обладающая достаточными технологиями», – заметил Джулиан. «В таком случае у нас просто не может быть никаких доказательств обратного». – «Может быть, наше собственное существование и есть то самое доказательство? Мы – первые существа, поднявшиеся в своем развитии настолько, чтобы задействовать кнопку перенастройки Вселенной. Кто-то ведь должен сделать это первым».
Но ведь может быть и так, что первый одновременно окажется и последним.
Они почувствовали надежду, которую Джулиан пытался замаскировать пессимизмом. «Ты гораздо больший идеалист, чем все мы, – заметила Тайлер. – Большинство из нас совершали убийства, но никто не пытался убить себя из-за раскаяния в содеянном».
Конечно же, во всем этом было и множество других факторов, которые Джулиан был просто не в состоянии объяснить словами. Его со всех сторон окутывали мудрость и всепрощение – и внезапно он почувствовал непреодолимое желание уйти от всего этого!
Джулиан выдернул разъем и оказался в одиночестве, окруженный пятнадцатью людьми, сидевшими вокруг стола, устремив взгляды на полянку анемонов. Они смотрели в самих себя, в свою общую на всех душу.
Джулиан глянул на часы и страшно удивился – контакт длился всего каких-то двенадцать минут. А ему казалось, что прошло уже несколько бесконечных часов.
Они стали отключаться – один за другим. Мендес потер лицо руками и нахмурился.
– Вы почувствовали себя чужим?
– Отчасти… Как будто немного не в своей тарелке. Вы все так хорошо это умеете, у вас это происходит автоматически. А я… Не знаю даже, как так вышло – я сорвался.
– Мы никак не воздействовали на вас. Джулиан покачал головой.
– Я знаю. Вы были очень внимательны и осторожны. И все равно у меня возникло такое ощущение, будто меня затягивает в какую-то бездну. И мне… Мне даже самому этого захотелось. Не знаю, сколько времени мне надо пробыть в подключении с вами, для того чтобы в полной мере стать одним из вас.
– А это настолько плохо, по-вашему? – спросила Элли Фразер. Она была здесь самой младшей, примерно одних лет с Амелией. У нее были прекрасные волосы, преждевременно поседевшие.
– Если и плохо, то не для меня. Мне так кажется. Для меня лично, – Джулиан всмотрелся в ее спокойное красивое лицо, прекрасно зная, так же, как все остальные здесь присутствующие, насколько сильно она его желает. – Но пока я не могу этого сделать. Следующий этап нашего плана состоит в том, что мне надо будет вернуться обратно в Портобелло, с блоком фальшивых воспоминаний. Я должен буду внедриться в командный состав базы. И я не могу при этом… настолько отличаться от всех остальных, как вы.
– Мы это понимаем, – сказала она. – Но вы все равно можете провести с нами чуть больше времени.
– Элли, – мягко проговорил Мендес. – Позабудь на время о своих чертовых гормонах! Джулиан лучше знает, что ему нужно.
– На самом деле я не очень-то хорошо себе это представляю. А кто бы на моем месте знал все наперед? Никто и никогда еще не задумывал ничего подобного.
– Ты должен быть осторожен, – сказала Элли. Ее слова прозвучали и обнадеживающе, и возмутительно – мы, дескать, и так прекрасно знаем, что у тебя на уме, и хотя считаем, что ты не прав, но готовы с этим примириться.
Марк Лобелл, выдающийся шахматист и убийца своей жены, который не подключался вместе со всеми, а оставался на дежурстве, чтобы отвечать на телефонные звонки, с громким топотом перебежал через маленький мостик и, чуть не поскользнувшись, затормозил возле круглого стола.
– Там мужик в форме, – сказал он, переводя дыхание, – приехал повидаться с сержантом Классом.
– Кто он такой? – спросил Джулиан.
– Врач. Полковник Замат Джефферсон.
* * *
Мендес, облаченный во внушающую почтение черную сутану, вышел вместе со мной встретить полковника Джефферсона. Когда мы вошли в скромную, нищенски обставленную прихожую, тот медленно поднялся и отложил в сторону «Литературный сборник», которому было вполовину меньше лет, чем самому полковнику.
– Отец Мендес, полковник Джефферсон, – представил я их друг другу. – Вам пришлось немало потрудиться, чтобы разыскать меня здесь.
– Не скажите. Сюда было довольно трудно добраться – это верно, но разыскал я вас очень быстро – компьютер проследил все ваши передвижения за несколько секунд.
– До Фарго.
– Я знал, что вы взяли велосипед. В аэропорту велосипеды напрокат выдают только в одном месте, а вы оставили им адрес, по которому направлялись.
– У вас везде связи…
– Не среди гражданских. Им я просто показал свое удостоверение и объяснил, что я ваш личный врач. И то, и другое соответствует действительности.
– Со мной все в порядке. Вы можете ехать обратно. Джефферсон рассмеялся.
– Как вы ошибаетесь! Причем по обоим пунктам. Может быть, присядем, побеседуем?
– Я проведу вас, – сказал Мендес. – Идите за мной.
– Куда? – насторожился полковник.
– В комнату, где мы сможем присесть и побеседовать, – они пристально посмотрели друг другу в глаза, полковник помедлил и кивнул.
Пройдя через две двери вдоль коридора, мы свернули в комнату без таблички. Там оказался роскошный стол красного дерева, окруженный пышными мягкими креслами, и автоматический бар с напитками.
– Выпьете чего-нибудь?
Мыс Джефферсоном попросили себе вина и воды, Мендес заказал яблочного сока. Пока мы рассаживались, бар выдал наши заказы.
Мендес сложил руки на животе и спросил:
– Итак, можем ли мы чем-нибудь помочь друг другу?
– У меня есть кое-какие вопросы, которые сержант Класс, возможно, сумеет разъяснить, – Джефферсон испытующе посмотрел на меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
У них не было того, что называется «групповым сознанием», но все же эти люди были гораздо ближе к такому состоянию, чем боевая группа Джулиана. Они никогда не спорили, разве что ради развлечения. Они были мягкими и спокойными. Они были человечными.. Но при всем при этом – можно ли было безоговорочно считать их людьми?
Этот вопрос не давал покоя Джулиану с тех самых пор, когда Марти впервые объяснил ему, что представляют собой эти Двадцать. Может быть, война – неизбежное порождение природы человека? Может быть, для того, чтобы избавиться от войн, нам придется стать не совсем людьми, а чем-то иным?
Остальные почувствовали, что его беспокоит, и ответили: «Нет, мы по-прежнему нормальные люди, с какой стороны ни посмотри. Человеческая природа изменчива, и сам факт того, что мы пользуемся рукотворным инструментом для направления этих изменений – это и есть самое главное доказательство нашей человечности». – «Если только мы – не единственная разумная раса во Вселенной, обладающая достаточными технологиями», – заметил Джулиан. «В таком случае у нас просто не может быть никаких доказательств обратного». – «Может быть, наше собственное существование и есть то самое доказательство? Мы – первые существа, поднявшиеся в своем развитии настолько, чтобы задействовать кнопку перенастройки Вселенной. Кто-то ведь должен сделать это первым».
Но ведь может быть и так, что первый одновременно окажется и последним.
Они почувствовали надежду, которую Джулиан пытался замаскировать пессимизмом. «Ты гораздо больший идеалист, чем все мы, – заметила Тайлер. – Большинство из нас совершали убийства, но никто не пытался убить себя из-за раскаяния в содеянном».
Конечно же, во всем этом было и множество других факторов, которые Джулиан был просто не в состоянии объяснить словами. Его со всех сторон окутывали мудрость и всепрощение – и внезапно он почувствовал непреодолимое желание уйти от всего этого!
Джулиан выдернул разъем и оказался в одиночестве, окруженный пятнадцатью людьми, сидевшими вокруг стола, устремив взгляды на полянку анемонов. Они смотрели в самих себя, в свою общую на всех душу.
Джулиан глянул на часы и страшно удивился – контакт длился всего каких-то двенадцать минут. А ему казалось, что прошло уже несколько бесконечных часов.
Они стали отключаться – один за другим. Мендес потер лицо руками и нахмурился.
– Вы почувствовали себя чужим?
– Отчасти… Как будто немного не в своей тарелке. Вы все так хорошо это умеете, у вас это происходит автоматически. А я… Не знаю даже, как так вышло – я сорвался.
– Мы никак не воздействовали на вас. Джулиан покачал головой.
– Я знаю. Вы были очень внимательны и осторожны. И все равно у меня возникло такое ощущение, будто меня затягивает в какую-то бездну. И мне… Мне даже самому этого захотелось. Не знаю, сколько времени мне надо пробыть в подключении с вами, для того чтобы в полной мере стать одним из вас.
– А это настолько плохо, по-вашему? – спросила Элли Фразер. Она была здесь самой младшей, примерно одних лет с Амелией. У нее были прекрасные волосы, преждевременно поседевшие.
– Если и плохо, то не для меня. Мне так кажется. Для меня лично, – Джулиан всмотрелся в ее спокойное красивое лицо, прекрасно зная, так же, как все остальные здесь присутствующие, насколько сильно она его желает. – Но пока я не могу этого сделать. Следующий этап нашего плана состоит в том, что мне надо будет вернуться обратно в Портобелло, с блоком фальшивых воспоминаний. Я должен буду внедриться в командный состав базы. И я не могу при этом… настолько отличаться от всех остальных, как вы.
– Мы это понимаем, – сказала она. – Но вы все равно можете провести с нами чуть больше времени.
– Элли, – мягко проговорил Мендес. – Позабудь на время о своих чертовых гормонах! Джулиан лучше знает, что ему нужно.
– На самом деле я не очень-то хорошо себе это представляю. А кто бы на моем месте знал все наперед? Никто и никогда еще не задумывал ничего подобного.
– Ты должен быть осторожен, – сказала Элли. Ее слова прозвучали и обнадеживающе, и возмутительно – мы, дескать, и так прекрасно знаем, что у тебя на уме, и хотя считаем, что ты не прав, но готовы с этим примириться.
Марк Лобелл, выдающийся шахматист и убийца своей жены, который не подключался вместе со всеми, а оставался на дежурстве, чтобы отвечать на телефонные звонки, с громким топотом перебежал через маленький мостик и, чуть не поскользнувшись, затормозил возле круглого стола.
– Там мужик в форме, – сказал он, переводя дыхание, – приехал повидаться с сержантом Классом.
– Кто он такой? – спросил Джулиан.
– Врач. Полковник Замат Джефферсон.
* * *
Мендес, облаченный во внушающую почтение черную сутану, вышел вместе со мной встретить полковника Джефферсона. Когда мы вошли в скромную, нищенски обставленную прихожую, тот медленно поднялся и отложил в сторону «Литературный сборник», которому было вполовину меньше лет, чем самому полковнику.
– Отец Мендес, полковник Джефферсон, – представил я их друг другу. – Вам пришлось немало потрудиться, чтобы разыскать меня здесь.
– Не скажите. Сюда было довольно трудно добраться – это верно, но разыскал я вас очень быстро – компьютер проследил все ваши передвижения за несколько секунд.
– До Фарго.
– Я знал, что вы взяли велосипед. В аэропорту велосипеды напрокат выдают только в одном месте, а вы оставили им адрес, по которому направлялись.
– У вас везде связи…
– Не среди гражданских. Им я просто показал свое удостоверение и объяснил, что я ваш личный врач. И то, и другое соответствует действительности.
– Со мной все в порядке. Вы можете ехать обратно. Джефферсон рассмеялся.
– Как вы ошибаетесь! Причем по обоим пунктам. Может быть, присядем, побеседуем?
– Я проведу вас, – сказал Мендес. – Идите за мной.
– Куда? – насторожился полковник.
– В комнату, где мы сможем присесть и побеседовать, – они пристально посмотрели друг другу в глаза, полковник помедлил и кивнул.
Пройдя через две двери вдоль коридора, мы свернули в комнату без таблички. Там оказался роскошный стол красного дерева, окруженный пышными мягкими креслами, и автоматический бар с напитками.
– Выпьете чего-нибудь?
Мыс Джефферсоном попросили себе вина и воды, Мендес заказал яблочного сока. Пока мы рассаживались, бар выдал наши заказы.
Мендес сложил руки на животе и спросил:
– Итак, можем ли мы чем-нибудь помочь друг другу?
– У меня есть кое-какие вопросы, которые сержант Класс, возможно, сумеет разъяснить, – Джефферсон испытующе посмотрел на меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114