Если мы хорошо подготовимся и убедим судью, что он что-то знает, у него есть право приказать ребенку говорить. Если ребенок отказывается, его можно привлечь за оскорбление суда.
– Положим, привлекли. А дальше?
– Сейчас трудно сказать. Ему только одиннадцать лет, но судья может в крайнем случае засадить ребенка в детский приемник при суде, пока он не передумает.
– Иными словами – пока он не заговорит.
Объяснять что-то Фолтриггу было все равно, что кормить ребенка с ложки.
– Совершенно верно. Имейте в виду, что это самый жесткий способ, к которому может прибегнуть судья. Нам еще нужно найти прецедент, когда одиннадцатилетнего ребенка задерживали за оскорбление суда. Мы проверили уже много штатов, но пока безуспешно.
– Так далеко не придется заходить, – спокойно предсказал Фолтригг. – Если мы подадим петицию в качестве заинтересованной стороны, вручим повестку его матери и вытащим маленького поганца вместе с его адвокатом в суд, он так перепугается, что все расскажет. Как ты думаешь, Томас?
– Угу, может сработать. А если нет? Какие у этого пути недостатки?
– Есть небольшой риск, – пояснил Бобби. – Суд по делам несовершеннолетних проводит только закрытые слушания. Мы можем даже попросить, чтобы наша петиция хранилась в секрете. Если ее не примут за недостаточностью оснований, никто ничего не узнает. Если же дело дойдет до слушания и мальчик заговорит, но при этом выяснится, что он ничего не знает, или судья откажется заставлять его говорить, мы ничего не потеряем. А если парень со страху или под угрозой обвинения в оскорблении суда заговорит, мы получим то, чего добиваемся. Если, конечно, он знает о Бойетте.
– Он знает, – отчеканил Фолтригг.
– Все окажется не слишком симпатичным, если слушание будет открытым. Если мы проиграем, у нас будет бледный вид. С моей точки зрения, это сможет здорово подорвать наши шансы в суде, здесь, в Новом Орлеане.
Открылась дверь, и Уолли Бокс, только что удачно припарковавший “универсал”, вошел в комнату с таким видом, как будто он обиделся, что они начали без него. Он сел рядом с Фолтриггом.
– Но вы уверены, что это можно удержать в тайне? – спросил Финк.
– Так сказано в законе. Не знаю, как они там решат в Мемфисе, но в законе прямо говорится о конфиденциальности. Даже оговорены наказания за нарушения.
– Нам потребуется советник на месте, кто-нибудь из конторы Орда, – обратился Фолтригг к Финку, как если бы решение уже было принято. Затем повернулся к собравшимся. – Мне эта идея нравится. Вероятно, сейчас мальчишка и его адвокат думают, что отделались от нас. Мы их этой петицией расшевелим. Они поймут, что с нами не стоит шутить. Что мы потащим их в суд. Мы втолкуем адвокату, что не отвяжемся, пока не узнаем правду. Нет, мне определенно нравится. Риска совсем немного. Все произойдет за три сотни миль отсюда, вдалеке от этих уродов с фотоаппаратами, которых у нас здесь полным-полно. Если же у нас ничего не получится, не страшно. Никто не узнает. Мне нравится, что не будет ни фотоаппаратов, ни репортеров. – Он впал в глубокую задумчивость – фельдмаршал, обозревающий равнину и решающий, куда направить танки.
Все, кроме Бокса и Фолтригга, получали огромное наслаждение от ситуации. Сама мысль о том, что прокурор что-то планирует без учета фотоаппаратов и репортеров, была неслыханной. Сам он этого, разумеется, не понимал. Он закусил губу и закачал головой. Да-да, так будет лучше всего. Обязательно сработает.
– Есть еще один путь, – откашлялся Бобби, – мне он не по душе, но я должен о нем упомянуть. Тут все наугад. Если вы считаете, что мальчик знает...
– Он знает.
– Благодарю вас. Так вот, предполагая, что он знает и рассказал об этом адвокату, мы можем попытаться обвинить ее в том, что она препятствует правосудию. Не мне вам говорить, как трудно добиться нарушения тайны между адвокатом и клиентом. Практически невозможно. Обвинение может только напугать ее и заставить пойти с нами на сделку. Право, не знаю. Как я сказал, тут почва зыбкая.
Фолтригг секунду пожевал губами, но его ум был так одержим первым планом, что был совершенно неспособен переварить и второй.
– Трудно будет добиться приговора, – вставил Финк.
– Точно, – согласился Бобби. – Но нам-то вовсе и не нужен приговор. Ей предъявят обвинение здесь, далеко от дома. Я думаю, для нее это будет унизительным. Плохая пресса. Сами понимаете, этого не утаишь. Ей придется нанять адвоката. Мы можем растянуть это на месяцы.
Можно даже просто сказать ей, что вы собираетесь предъявить ей обвинение, и предложить договориться в обмен на то, что вы не дадите ему ход. Просто мысль такая пришла в голову.
– Мне нравится, – заявил Фолтригг, не удивив этим никого. Тут он мог проявить свою власть, так что стратегия такого рода всегда была ему по душе. – И мы можем в любой момент отказаться от обвинения.
Ну, разумеется! Рой Фолтригг во всей красе! Предъявить обвинение, собрать пресс-конференцию, размазать обвиняемого по стенке с помощью всяких угроз, заключить сделку, а потом по-тихому, эдак через годик, отказаться от обвинения. За семь лет он такое проделывал сотню раз. Были, правда, случаи, когда Фолтриггу пришлось умыться, то есть когда обвиняемый или его адвокат отказывались идти на сделку и требовали суда. В этих случаях Фолтригг всегда бывал слишком занят более важными делами и посылал в суд своего помощника, который неизменно получал хорошего, пинка под зад. И неизменно Фолтригг всю вину за неудачу перекладывал на этого заместителя. Он однажды даже одного уволил, когда тот проиграл процесс, затеянный самим же Фолтриггом.
– Этот второй вариант пока оставим про запас, – сказал он, отлично владея ситуацией. – По первому – завтра же утром подаем петицию в суд по делам несовершеннолетних. Сколько времени надо, чтобы ее подготовить?
– Час, – ответил Тэнк Мозинго, коренастый помощник прокурора, носящий пышное имя Терстон Аломар Мозинго и известный просто как Тэнк. – У нас уже есть болванка такой петиции. Просто добавим фактов и заполним пустые места.
– Сделайте. – Прокурор повернулся к Финку. – Томас, займитесь этим. Позвоните Орду и попросите его нам помочь. Я хочу, чтобы мы подали эту петицию завтра же утром, сразу после вашего разговора с судьей. Скажите ему, что дело срочное.
Зашуршали бумаги, присутствующие начали собирать все со стола. Их работа была закончена. Финн сложил записи, а Бокс потянулся за блокнотом. Фолтригг сыпал инструкциями, как царь Соломон, диктующий своим писцам:
– Попросите судью ускорить слушание. Объясните, сколь велико давление. Попросите полной секретности, включая петицию и все другие заявления. Сделайте на этом особый упор, поняли? Я буду у телефона в случае чего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
– Положим, привлекли. А дальше?
– Сейчас трудно сказать. Ему только одиннадцать лет, но судья может в крайнем случае засадить ребенка в детский приемник при суде, пока он не передумает.
– Иными словами – пока он не заговорит.
Объяснять что-то Фолтриггу было все равно, что кормить ребенка с ложки.
– Совершенно верно. Имейте в виду, что это самый жесткий способ, к которому может прибегнуть судья. Нам еще нужно найти прецедент, когда одиннадцатилетнего ребенка задерживали за оскорбление суда. Мы проверили уже много штатов, но пока безуспешно.
– Так далеко не придется заходить, – спокойно предсказал Фолтригг. – Если мы подадим петицию в качестве заинтересованной стороны, вручим повестку его матери и вытащим маленького поганца вместе с его адвокатом в суд, он так перепугается, что все расскажет. Как ты думаешь, Томас?
– Угу, может сработать. А если нет? Какие у этого пути недостатки?
– Есть небольшой риск, – пояснил Бобби. – Суд по делам несовершеннолетних проводит только закрытые слушания. Мы можем даже попросить, чтобы наша петиция хранилась в секрете. Если ее не примут за недостаточностью оснований, никто ничего не узнает. Если же дело дойдет до слушания и мальчик заговорит, но при этом выяснится, что он ничего не знает, или судья откажется заставлять его говорить, мы ничего не потеряем. А если парень со страху или под угрозой обвинения в оскорблении суда заговорит, мы получим то, чего добиваемся. Если, конечно, он знает о Бойетте.
– Он знает, – отчеканил Фолтригг.
– Все окажется не слишком симпатичным, если слушание будет открытым. Если мы проиграем, у нас будет бледный вид. С моей точки зрения, это сможет здорово подорвать наши шансы в суде, здесь, в Новом Орлеане.
Открылась дверь, и Уолли Бокс, только что удачно припарковавший “универсал”, вошел в комнату с таким видом, как будто он обиделся, что они начали без него. Он сел рядом с Фолтриггом.
– Но вы уверены, что это можно удержать в тайне? – спросил Финк.
– Так сказано в законе. Не знаю, как они там решат в Мемфисе, но в законе прямо говорится о конфиденциальности. Даже оговорены наказания за нарушения.
– Нам потребуется советник на месте, кто-нибудь из конторы Орда, – обратился Фолтригг к Финку, как если бы решение уже было принято. Затем повернулся к собравшимся. – Мне эта идея нравится. Вероятно, сейчас мальчишка и его адвокат думают, что отделались от нас. Мы их этой петицией расшевелим. Они поймут, что с нами не стоит шутить. Что мы потащим их в суд. Мы втолкуем адвокату, что не отвяжемся, пока не узнаем правду. Нет, мне определенно нравится. Риска совсем немного. Все произойдет за три сотни миль отсюда, вдалеке от этих уродов с фотоаппаратами, которых у нас здесь полным-полно. Если же у нас ничего не получится, не страшно. Никто не узнает. Мне нравится, что не будет ни фотоаппаратов, ни репортеров. – Он впал в глубокую задумчивость – фельдмаршал, обозревающий равнину и решающий, куда направить танки.
Все, кроме Бокса и Фолтригга, получали огромное наслаждение от ситуации. Сама мысль о том, что прокурор что-то планирует без учета фотоаппаратов и репортеров, была неслыханной. Сам он этого, разумеется, не понимал. Он закусил губу и закачал головой. Да-да, так будет лучше всего. Обязательно сработает.
– Есть еще один путь, – откашлялся Бобби, – мне он не по душе, но я должен о нем упомянуть. Тут все наугад. Если вы считаете, что мальчик знает...
– Он знает.
– Благодарю вас. Так вот, предполагая, что он знает и рассказал об этом адвокату, мы можем попытаться обвинить ее в том, что она препятствует правосудию. Не мне вам говорить, как трудно добиться нарушения тайны между адвокатом и клиентом. Практически невозможно. Обвинение может только напугать ее и заставить пойти с нами на сделку. Право, не знаю. Как я сказал, тут почва зыбкая.
Фолтригг секунду пожевал губами, но его ум был так одержим первым планом, что был совершенно неспособен переварить и второй.
– Трудно будет добиться приговора, – вставил Финк.
– Точно, – согласился Бобби. – Но нам-то вовсе и не нужен приговор. Ей предъявят обвинение здесь, далеко от дома. Я думаю, для нее это будет унизительным. Плохая пресса. Сами понимаете, этого не утаишь. Ей придется нанять адвоката. Мы можем растянуть это на месяцы.
Можно даже просто сказать ей, что вы собираетесь предъявить ей обвинение, и предложить договориться в обмен на то, что вы не дадите ему ход. Просто мысль такая пришла в голову.
– Мне нравится, – заявил Фолтригг, не удивив этим никого. Тут он мог проявить свою власть, так что стратегия такого рода всегда была ему по душе. – И мы можем в любой момент отказаться от обвинения.
Ну, разумеется! Рой Фолтригг во всей красе! Предъявить обвинение, собрать пресс-конференцию, размазать обвиняемого по стенке с помощью всяких угроз, заключить сделку, а потом по-тихому, эдак через годик, отказаться от обвинения. За семь лет он такое проделывал сотню раз. Были, правда, случаи, когда Фолтриггу пришлось умыться, то есть когда обвиняемый или его адвокат отказывались идти на сделку и требовали суда. В этих случаях Фолтригг всегда бывал слишком занят более важными делами и посылал в суд своего помощника, который неизменно получал хорошего, пинка под зад. И неизменно Фолтригг всю вину за неудачу перекладывал на этого заместителя. Он однажды даже одного уволил, когда тот проиграл процесс, затеянный самим же Фолтриггом.
– Этот второй вариант пока оставим про запас, – сказал он, отлично владея ситуацией. – По первому – завтра же утром подаем петицию в суд по делам несовершеннолетних. Сколько времени надо, чтобы ее подготовить?
– Час, – ответил Тэнк Мозинго, коренастый помощник прокурора, носящий пышное имя Терстон Аломар Мозинго и известный просто как Тэнк. – У нас уже есть болванка такой петиции. Просто добавим фактов и заполним пустые места.
– Сделайте. – Прокурор повернулся к Финку. – Томас, займитесь этим. Позвоните Орду и попросите его нам помочь. Я хочу, чтобы мы подали эту петицию завтра же утром, сразу после вашего разговора с судьей. Скажите ему, что дело срочное.
Зашуршали бумаги, присутствующие начали собирать все со стола. Их работа была закончена. Финн сложил записи, а Бокс потянулся за блокнотом. Фолтригг сыпал инструкциями, как царь Соломон, диктующий своим писцам:
– Попросите судью ускорить слушание. Объясните, сколь велико давление. Попросите полной секретности, включая петицию и все другие заявления. Сделайте на этом особый упор, поняли? Я буду у телефона в случае чего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120