Катерина умнеет. Она быстро-быстро учится понимать, что не следует навязываться, всюду таскаться за Максом хвостиком, пытаться хитрить или взбрыкивать: от этого ему делается скучно.
Закончив, Вилли направляется обратно мимо столика Коваля.
– Возвращайтесь! – говорит он.
– Если бы не уехал, кем бы ты сейчас был? – спра­шивает Катерина. – Демократом или кем еще?
– Я был бы олигархом.
Катерина строит гримаску:
– Они противные.
– Ты знакома с олигархами?
Девушка смеется.
– Я был бы разумным олигархом.
– Они разве дураки?
– Зря разбазаривают страну. Нельзя продавать сук, на котором сидишь… Впрочем, разговор для тебя неин­тересный.
– Почему это? Я все-таки понимаю. Был Советский Союз. Нас весь мир боялся. А что теперь?
– Ты в нем жила – в Союзе? – добродушно подсме­ивается Коваль.
– Конечно. До второго класса!
– Дурочка ты, Катя. Россия – чудесная страна. Здесь великие возможности. Все кипит, меняется.
Катерина таращится изумленно. Она не подозревала, что живет в чудесной стране.
– Макс, почему же ты уехал?!
– Так сложилось…
Оба замолкают, задумываются. Он против воли вспо­минает Веронику. Однажды они вот так же сидели в ресторане, и он пошел к роялю и играл для нее. Оркестр уловил мелодию, подхватил. Это было красиво. Вероника слушала, распахнув глаза, и отвернулась, когда подсту­пили слезы…
Катерине не нравится, что у Макса отсутствующий взгляд.
– По-моему, ты жалеешь, что уехал, – нарушает она затянувшуюся паузу. – Возвращайся скорей.
– Помолчи! – обрывает ее Коваль.
И Катерина умолкает. Без обиды. Нечего лезть, если человек задумался. С каждым днем она взрослеет.
Юрьев взял в архиве дело об убийстве девушки по имени Вероника, прочел от корки до корки, сделал для Пал Палыча закладки: протокол задержания подруги с описанием изъятых у нее, принадлежавших убитой, ве­щей; постановление о предъявлении обвинения А.Г. Марголиной, первые показания обвиняемой, приговор суда, кассационная жалоба адвоката. И еще несколько уже вбок торчащих листков с обозначением мест, которые привлек­ли его внимание: «2-й абзац», «пятая строка снизу».
«Хорошо с Юрьевым работать, надежно», – думает Знаменский, пока тот излагает свои новости:
– Беда, что около подъезда нет лавочки, Пал Палыч. Была бы лавочка, сидели бы пенсионерки и смотрели, кто к кому ходит. Сейчас не возникало бы проблем. А то я показываю фотографию Янова, мне говорят: «Что вы, сто лет прошло!» Только одна сказала: «Кажется, он». Кажется.
– А на суде его не видели?
– Нет, спрашивал.
– На похоронах?
– Не было похорон. Эта Вероника – убитая девуш­ка – она из Касимова. Туда и увезли… Да, еще деталь, возможно, не случайная. Любовник Вероники, как и Янов, ездил на белой «Волге».
Пал Палыч отмечает деталь.
– Больше в доме ничего приметного?
– У меня только на это убийство сердце ёкнуло.
– Так… Ну а что злодейка подруга?
– Отбыла срок, работает в торговой конторе курь­ером.
– Вы даже успели с ней поговорить? – изумляется Знаменский.
– Нет, Пал Палыч, когда же? Вызвана сегодня на четыре.
– У меня как раз окошечко, – закидывает удочку Знаменский.
– То есть… вы сами допросите?
– Мы с Томиным. Если не возражаете?
– Что вы, Пал Палыч, это ваш случай.
От Марголиной словоохотливости ждать не приходит­ся. Здесь нужно личное обаяние и умение разговорить хоть немного – как раз Пал Палычу карты в руки.
– Томину я вкратце сообщил результаты, – добавля­ет напоследок Юрьев.
– А он в министерстве?
– В буфете с Китаевой.
Полчаса назад они подсели за столик к Юрьеву, кончавшему обедать, и завели кокетливый разговор:
– Татьяна, я вами заинтригован.
– Да-а?
– Как получается, что к концу рабочей недели вы больше загорелая, чем после уикенда?
– Ах, вы ко мне приглядываетесь?
– А как же…
– Говорят, ухаживаешь за Прекрасной Татьяной? – встречает Томина Знаменский.
– А на что она еще годится.
Это одновременно комплимент и сожаление: женщина классная, но я бы предпочел классного эксперта. Избаловала их Зиночка на всю жизнь.
– Ладно, ухажер. Прочти быстро кассационную жало­бу и закладки.
Томин забирает дело. Вскоре Юрьев приводит Марголину.
Та хмуро окидывает взглядом кабинет и находящихся в нем людей. Она хорошо одета, но лицо потрепанное, нервное. Преждевременные морщины старят ее, она выг­лядит лет на тридцать пять – тридцать восемь. Сказыва­ются годы за решеткой.
– Здравствуйте, Анна Григорьевна, – приветствует Знаменский.
Женщина не отвечает.
– Проходите, садитесь.
Она садится на указанное место. Томин, коротко на нее глянув, продолжает читать дело.
– И что вы мне скажете? – агрессивно спрашивает женщина, чуть помолчав.
– Я надеюсь, вы нам кое-что скажете.
– Я все сказала десять лет назад. Зачем меня вызвали?
– По правилам следствия я не могу объяснить. Нам приходится снова интересоваться окружением убитой. И я прошу вас помочь.
– Мне только не хватало помогать органам!
– Вы были ближайшей подругой Вероники? – Пал Палыч как бы не замечает ее враждебного тона.
– Возьмите судебное дело, там все написано.
– Дело я смотрел. В нем нет, по-моему, многого нуж­ного. Я бы на месте судьи направил на доследование, – он ищет подход к раздраженной женщине, не очень, впрочем, кривя душой.
Та смотрит подозрительно: уловка или правда?
– А чего вам не хватает в деле? – испытывает она его.
– К примеру, я бы выяснил, не давала ли Вероника повода к ревности. Или не вызывала ли в тот день сантех­ника и электрика. Не помните, она не жаловалась, что телевизор барахлит? Раковина подтекает? – Знаменский спрашивает это, чтобы расположить Марголину к себе, и отчасти преуспевает.
– Нет, не жаловалась. Но это могло быть. Мой адвокат говорил то же самое… Не ходите вокруг да около! Вы нашли его, кто убил?
– Простите, дело прошлое, – подает голос Томин, – вы свое отсидели, разве не вы…
– Я чужое отсидела! – перебивает Марголина уже с жаром, с желанием оправдаться. – Конечно не я! Я это всегда твердила, только никому это было не нужно! Дескать, взяли с поличным, все ясно… Значит, не на­шли… Тогда к чему наш разговор?
– Действительно не вы? – Пал Палыч понижает го­лос и проникновенно смотрит Марголиной в глаза.
– Какой смысл перед вами притворяться? Теперь-то?
Вот те на! Как она это искренне сказала… Вдруг и впрямь судебная ошибка?! Вот и Томин заерзал на дива­не… Но даже если так – так трагично, – нельзя уходить от первоначальной цели допроса.
– Я допускаю, что вы говорите правду, – Пал Палыч несколько акцентирует свое волнение. – Никогда не по­здно пересмотреть приговор. Поверьте, наш разговор очень нужен. И нам, и вам. С кем еще общалась Вероника?
Контакт есть. Марголина готова разговаривать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27