Значит, не позже, чем завтра, я задам ей этот вопрос, а там будь что будет.
Следующий день был воскресный, однако это не помешало Мюгетте в обычный час прийти к герцогине; как всегда, она несла с собой охапку цветов. Разумеется, она надела праздничное платье, отчего выглядела еще прелестней, чем всегда.
Удалившись к себе, ибо этот день был у него свободен, Вальвер из окна своей комнаты наблюдал за девушкой. Заметив, как она вышла из дворца и направилась к воротам, он стремительно сбежал с лестницы и бросился на улицу: решительный шаг должен был быть сделан сегодня. Вальвер нагнал девушку, когда та успела сделать всего несколько шагов вдоль улицы Сен-Никез.
Увидев рядом с собой Вальвера, Мюгетта нахмурилась, что являлось верным признаком ее недовольства.
Набравшись мужества, Вальвер робким, исполненным величайшей почтительности тоном, спросил:
— Не позволите ли вы мне проводить вас до улицы Сент-Оноре?
Чтобы попасть на улицу Сент-Оноре, надо было идти по улице Сен-Никез и никуда не сворачивать, так что отказ, в какой бы мягкой форме он ни был высказан, мог быть расценен только как нарочитая грубость. Поэтому она просто кивнула в знак согласия. Она видела, что молодой человек необычайно взволнован, и сразу же догадалась о причине его волнения. Будучи чистой и невинной девушкой, это прелестное дитя парижских улиц тем не менее отлично разбиралось во многих вещах (в которых, впрочем, зачастую знают толк даже воспитанницы суровых монастырских школ). Как мы уже говорили, улица Сен-Никез не принадлежала к числу оживленных; вот и сейчас она была пустынна и безлюдна. Внутренний голос безошибочно подсказал юной цветочнице, что именно на это и рассчитывал ее преследователь. Ускорив шаг, она мягко произнесла:
— Простите, но я тороплюсь.
И опрометчиво добавила:
— Видите ли, сегодня воскресенье, и я спешу за город. Там я провожу свои редкие часы отдыха, там меня ждут скромные радости, скрашивающие мое бедное существование, и я ни за что не пожелаю ни сократить эта счастливые часы, ни уж тем более вовсе отказаться от них.
Эти слова вырвались у нее против воли. Вальвер был в этом уверен, равно как и в том, что она говорила правду, которую почему-то имела причины скрывать: девушка тут же до крови закусила губу, видимо, горько сожалея о сказанном.
— А, так вы отправляетесь за город! Разумеется, к друзьям? — произнес Вальвер.
Она неопределенно махнула рукой и не ответила. Было ясно, что Вальвер задал свой вопрос просто так, лишь бы не молчать — ответ не слишком-то интересовал его. Они шагали по улице, и каждую секунду Одэ повторял себе: «Ну вот, сейчас я все скажу».
И не раскрывал рта. Улицу Сен-Никез никак нельзя было назвать короткой, однако Вальверу она показалась совсем крохотной. Улица Сент-Оноре находилась так близко… Улица, полная по-воскресному разряженных зевак, улица, где их непременно разъединит толпа — он не сумеет ничего сказать, и им придется расстаться. Напротив, Мюгетте казалось, что улица Сен-Никез внезапно стала удивительно длинной, самой длинной в Париже, так что они никогда не достигнут улицы Сент-Оноре, где ей удастся распрощаться с Вальвером и избежать таким образом объяснения.
В гробовом молчании они достигли приюта Кенз-Ван. Впереди уже мелькали разодетые прохожие, прогуливавшиеся по улице Сент-Оноре. Еще несколько шагов — и они будут у цели. Робость опять — в который уже раз! — подводила Вальвера. И он принял героическое решение.
Шагнув вперед, он остановился, преградив девушке путь. Не то, чтобы он все точно рассчитал: для этого он был слишком взволнован. Но тротуар был узок, а ему инстинктивно хотелось повернуться спиной к той шумной толпе, что прохаживалась по ненавистной улице Сент-Оноре.
Мюгетта тоже была вынуждена остановиться. Она увидела, как побледнел Вальвер, увидела крупные капли пота у него на лбу. Она все поняла и внезапно посуровела. Горестная складка прорезала ее лоб, а обычно лукавый взор стал холодным и сосредоточенным. Девушка решительно повела рукой, как будто желая оттолкнуть нахала.
Но Вальвер ничего не замечал. Собрав остатки мужества, он, стараясь совладать с обуревавшей его тревогой, выдавил из себя:
— Дозвольте мне просить вас об одной милости… величайшей милости.
Она снова сделала нетерпеливый жест и оглянулась по сторонам, словно ища пути к отступлению. Но бежать было некуда, и она вновь попыталась уклониться от предстоящего объяснения.
— Прошу вас, — произнесла она изменившимся голосом, — дайте мне пройти… Я уже сказала, что очень спешу.
Вальвер настаивал:
— Умоляю вас, выслушайте меня. Клянусь вам, что не задержу вас долго.
Она поняла, что деваться ей некуда.
— Говорите, только поскорее, — сухо бросила она.
От этих слов на Вальвера навалилась тоска. Он видел, что Мюгетта ведет себя с ним не как трепетная девушка, со страхом и надеждой ожидающая признания возлюбленного, но как истинная женщина, в чьих глазах читаются лишь безразличие и досада. Осознав это, он вдруг понял, что сейчас случится нечто страшное. Однако он слишком далеко зашел, чтобы идти на попятную. Поэтому он все же заговорил. Правда, ни одна из заранее приготовленных и сотни раз отрепетированных фраз не всплыла в его памяти. Глухим прерывистым голосом он произнес:
— Хотите стать моей женой?
Сраженный собственной дерзостью, Вальвер едва удержался на ногах. Но и Мюгетта чувствовала себя не лучше.
Девушка казалась оглушенной; она молчала, тяжело дыша и широко раскрыв глаза. Удивлению ее не было границ. Ясно было, что она приготовилась услышать все, кроме этих простых слов. Словно не веря своим ушам, она, заикаясь, прошептала:
— Что вы сказали?.. Повторите!..
Вальвер почувствовал некоторое облегчение. Конечно, ответ — если считать ответом шепот Мюгетты — был весьма невразумительным. Но он был искренним, и возвращал ему утраченную уже было надежду. Поведение девушки также резко изменилось: оно перестало быть враждебным. Всего лишь. Но эта малость немедленно приободрила Вальвера. Он повторил свое предложение и даже попытался кое-что добавить к нему.
— Я люблю вас, — произнес он с неописуемой нежностью, — люблю уже давно… Люблю с того самого дня, когда впервые увидел вас. Вы продавали цветы и были прекрасней и свежей самых прекрасных и самых свежих из них… Наверное, вы меня не заметили… но с тех пор я каждый день покупал у— вас цветок… Все цветы, которых касалась ваша рука, я храню до сих пор… засушенные, они лежат у меня в шкатулке. Ваш образ ни на минуту не покидает меня. С первого же взгляда я стал лелеять мечту, что вы станете спутницей моей жизни и я всю жизнь буду почитать и обожать вас. Но я был беден. Кроме своего имени и своего титула, мне нечего было вам предложить — разве только разделить со мной мою нищету.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
Следующий день был воскресный, однако это не помешало Мюгетте в обычный час прийти к герцогине; как всегда, она несла с собой охапку цветов. Разумеется, она надела праздничное платье, отчего выглядела еще прелестней, чем всегда.
Удалившись к себе, ибо этот день был у него свободен, Вальвер из окна своей комнаты наблюдал за девушкой. Заметив, как она вышла из дворца и направилась к воротам, он стремительно сбежал с лестницы и бросился на улицу: решительный шаг должен был быть сделан сегодня. Вальвер нагнал девушку, когда та успела сделать всего несколько шагов вдоль улицы Сен-Никез.
Увидев рядом с собой Вальвера, Мюгетта нахмурилась, что являлось верным признаком ее недовольства.
Набравшись мужества, Вальвер робким, исполненным величайшей почтительности тоном, спросил:
— Не позволите ли вы мне проводить вас до улицы Сент-Оноре?
Чтобы попасть на улицу Сент-Оноре, надо было идти по улице Сен-Никез и никуда не сворачивать, так что отказ, в какой бы мягкой форме он ни был высказан, мог быть расценен только как нарочитая грубость. Поэтому она просто кивнула в знак согласия. Она видела, что молодой человек необычайно взволнован, и сразу же догадалась о причине его волнения. Будучи чистой и невинной девушкой, это прелестное дитя парижских улиц тем не менее отлично разбиралось во многих вещах (в которых, впрочем, зачастую знают толк даже воспитанницы суровых монастырских школ). Как мы уже говорили, улица Сен-Никез не принадлежала к числу оживленных; вот и сейчас она была пустынна и безлюдна. Внутренний голос безошибочно подсказал юной цветочнице, что именно на это и рассчитывал ее преследователь. Ускорив шаг, она мягко произнесла:
— Простите, но я тороплюсь.
И опрометчиво добавила:
— Видите ли, сегодня воскресенье, и я спешу за город. Там я провожу свои редкие часы отдыха, там меня ждут скромные радости, скрашивающие мое бедное существование, и я ни за что не пожелаю ни сократить эта счастливые часы, ни уж тем более вовсе отказаться от них.
Эти слова вырвались у нее против воли. Вальвер был в этом уверен, равно как и в том, что она говорила правду, которую почему-то имела причины скрывать: девушка тут же до крови закусила губу, видимо, горько сожалея о сказанном.
— А, так вы отправляетесь за город! Разумеется, к друзьям? — произнес Вальвер.
Она неопределенно махнула рукой и не ответила. Было ясно, что Вальвер задал свой вопрос просто так, лишь бы не молчать — ответ не слишком-то интересовал его. Они шагали по улице, и каждую секунду Одэ повторял себе: «Ну вот, сейчас я все скажу».
И не раскрывал рта. Улицу Сен-Никез никак нельзя было назвать короткой, однако Вальверу она показалась совсем крохотной. Улица Сент-Оноре находилась так близко… Улица, полная по-воскресному разряженных зевак, улица, где их непременно разъединит толпа — он не сумеет ничего сказать, и им придется расстаться. Напротив, Мюгетте казалось, что улица Сен-Никез внезапно стала удивительно длинной, самой длинной в Париже, так что они никогда не достигнут улицы Сент-Оноре, где ей удастся распрощаться с Вальвером и избежать таким образом объяснения.
В гробовом молчании они достигли приюта Кенз-Ван. Впереди уже мелькали разодетые прохожие, прогуливавшиеся по улице Сент-Оноре. Еще несколько шагов — и они будут у цели. Робость опять — в который уже раз! — подводила Вальвера. И он принял героическое решение.
Шагнув вперед, он остановился, преградив девушке путь. Не то, чтобы он все точно рассчитал: для этого он был слишком взволнован. Но тротуар был узок, а ему инстинктивно хотелось повернуться спиной к той шумной толпе, что прохаживалась по ненавистной улице Сент-Оноре.
Мюгетта тоже была вынуждена остановиться. Она увидела, как побледнел Вальвер, увидела крупные капли пота у него на лбу. Она все поняла и внезапно посуровела. Горестная складка прорезала ее лоб, а обычно лукавый взор стал холодным и сосредоточенным. Девушка решительно повела рукой, как будто желая оттолкнуть нахала.
Но Вальвер ничего не замечал. Собрав остатки мужества, он, стараясь совладать с обуревавшей его тревогой, выдавил из себя:
— Дозвольте мне просить вас об одной милости… величайшей милости.
Она снова сделала нетерпеливый жест и оглянулась по сторонам, словно ища пути к отступлению. Но бежать было некуда, и она вновь попыталась уклониться от предстоящего объяснения.
— Прошу вас, — произнесла она изменившимся голосом, — дайте мне пройти… Я уже сказала, что очень спешу.
Вальвер настаивал:
— Умоляю вас, выслушайте меня. Клянусь вам, что не задержу вас долго.
Она поняла, что деваться ей некуда.
— Говорите, только поскорее, — сухо бросила она.
От этих слов на Вальвера навалилась тоска. Он видел, что Мюгетта ведет себя с ним не как трепетная девушка, со страхом и надеждой ожидающая признания возлюбленного, но как истинная женщина, в чьих глазах читаются лишь безразличие и досада. Осознав это, он вдруг понял, что сейчас случится нечто страшное. Однако он слишком далеко зашел, чтобы идти на попятную. Поэтому он все же заговорил. Правда, ни одна из заранее приготовленных и сотни раз отрепетированных фраз не всплыла в его памяти. Глухим прерывистым голосом он произнес:
— Хотите стать моей женой?
Сраженный собственной дерзостью, Вальвер едва удержался на ногах. Но и Мюгетта чувствовала себя не лучше.
Девушка казалась оглушенной; она молчала, тяжело дыша и широко раскрыв глаза. Удивлению ее не было границ. Ясно было, что она приготовилась услышать все, кроме этих простых слов. Словно не веря своим ушам, она, заикаясь, прошептала:
— Что вы сказали?.. Повторите!..
Вальвер почувствовал некоторое облегчение. Конечно, ответ — если считать ответом шепот Мюгетты — был весьма невразумительным. Но он был искренним, и возвращал ему утраченную уже было надежду. Поведение девушки также резко изменилось: оно перестало быть враждебным. Всего лишь. Но эта малость немедленно приободрила Вальвера. Он повторил свое предложение и даже попытался кое-что добавить к нему.
— Я люблю вас, — произнес он с неописуемой нежностью, — люблю уже давно… Люблю с того самого дня, когда впервые увидел вас. Вы продавали цветы и были прекрасней и свежей самых прекрасных и самых свежих из них… Наверное, вы меня не заметили… но с тех пор я каждый день покупал у— вас цветок… Все цветы, которых касалась ваша рука, я храню до сих пор… засушенные, они лежат у меня в шкатулке. Ваш образ ни на минуту не покидает меня. С первого же взгляда я стал лелеять мечту, что вы станете спутницей моей жизни и я всю жизнь буду почитать и обожать вас. Но я был беден. Кроме своего имени и своего титула, мне нечего было вам предложить — разве только разделить со мной мою нищету.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122