Ну отнес я туда, там тоже принимать ни в какую не хотели, но я пригрозил, что весь институт им разорю, если они моего "соню" не пробудят. Они, ясное дело, перепугались за казенную обстановку – отвели меня в лабораторию. Там Леха, хороший парень, трудится, все поражался, что я покойника своим ходом в трамвае привез. Подключил он к нему штучки-дрючки, посмотрел в телевизор, послушал и говорит, что жизнь хоть в нем и имеется, но это все обман, потому что такая жизнь в каждом покойнике до сорокового дня наблюдается. Якобы только на сороковой день жизнь в покойнике прекращается окончательно, бесповоротно. И что теоретически до сорокового дня покойника оживить можно. Но это только теоретически, потому что практически это никому на фиг не нужно. Он говорил, что бывало, когда после клинической смерти оживали, так были как марионетки: ходят, двигаются, а ни фига не соображают, чего-то у них в мозгу отмирает. А в институте они оживлением не занимаются. Это надо в Москву ехать, там целый институт оживлением занимается. А моего "соню" назвал обычным покойником, в котором жизни столько же, сколько и в других трупах. Потом я к нему еще приносил, для проверки, но он ни одного летаргика не выявил. А того (первого) потом Казимир в два счета пробудил, как огурчик стал – выспался за двое-то суток. В Новгороде теперь живет, письма мне пишет. Но это все "сони" мелкие. Наш "соня" с Казимиром впереди. Такой "соня"!!.. А это все шушера.
– А как Казимир Платоныч отличал тогда, если даже приборы не фиксируют? – спросил Николай.
– Приметы особые имеются. Тут долго объяснять. Если бы Казимир знал, что я "сонь" в институт для проверки таскаю, он бы меня убил. Совсем науку не признает. А я что, серый? Я человек прогрессивный – медик как-никак.
Захарий выше поднял свою взъерошенную голову с изъеденным оспой лицом.
– Ну так что же с бедным Собирателем делать, так и бросить? Так и оставить его на сожжение?! – воскликнул Владимир Иванович.
– Нет, оставить его никак нельзя, – Захарий чихнул на стол с посудой и продолжал. – Тут другим способом действовать нужно. Есть у меня планчик… – Он понизил голос.
– Фонарик у меня имеется. Вот где лежит, запамятовал, – в задумчивости проговорил Владимир Иванович, выслушав план Захария. – Худая у меня память в последнее время сделалась. Только вот, – он вытянул из кармана завязанный в узел платок, – платки и спасают. Так бы ничего не запомнил… – он остановился, недоверчиво глядя на платок. – А по какому я его поводу?..
– Плюнь на платок, – сказал свое грубое слово Захарий. – Фонарь ищи.
Владимир Иванович засунул в карман неопознанный завязанный платок, бросился к серванту и, опустившись на корточки, стал рыться в его нижних ящиках, выставляя пустые банки, бутылки, коробочки…
Николай сидел, глядя на Владимира Ивановича. Захарий с большим чувством грыз ногти на руках и поплевывал ими куда попало.
– А в окошко покойник пролезет? – спросил Николай, бросив взгляд на увлеченного карлика.
– Как миленький пролезет. Лишь бы фонарик разыскался.
– Нету его здесь! Где я его видел?! – в сердцах воскликнул Владимир Иванович. – Ума не приложу.
– Без фонарика дело поганое – в таком скопище трупов на ощупь лазать – конечности себе переломаешь, – не отрываясь от маникюра, сказал Захарий. – Ежели бы не Амвросий дежурил, свет бы включили, а Амвросий – отставник, порядок, стервец, любит, чтоб, коли уж ты покойник и в морге находишься, вел себя подобающе: лежал смирно. Был как-то случай в его дежурство. Залез один мужик нетрезвый в покойницкую и уснул. А ночью, проснувшись, стал искать выход – впотьмах фиг что найдешь – грохоту наделал, Амвросия разбудил. Тот входит в отделение, зажигает свет и видит, что кто-то по трупам лазает. Мужик, протрезвев, покойников перепугался, к Амвросию как к родному. А тот непорядок узрел (раз труп, так лежать должен), треснул ему для порядка по лбу и чуть не насмерть, потом реаниматологи откачали… Поторапливаться надо – полночь уже.
Владимир Иванович, засыпанный узловатыми платками, рылся в шкафу, где на полках у него хранилось не только белье, но и кастрюли, книги и прочие неожиданные для бельевого шкафа вещи.
– Не нашел, – через некоторое время сказал он и с обреченной полуулыбкой опустился на табуретку.
– Та-ак. Со спичками не найдем. Придется соседей тревожить.
– Точно! – обрадовавшись, Владимир Иванович вскочил. – У Валентина есть наверняка.
– Это тебе, Колян, идти нужно, тебе он все что угодно отдаст, – съязвил Захарий.
Валентина Николай застал в кухне за чтением. Валентин был в своем выходном китайском халате, напудренный и пахнущий духами. Увидев Николая, он вскочил и ослепительно улыбнулся.
– Я вас ждал. Очень правильно, что вы оставили этого противного карлика. У меня бутылка портвейна в комнате…
– Да нет, к сожалению, мне идти нужно. Я хотел спросить, нет ли у вас фонарика.
Алчный взгляд Валентина по-хозяйски изучал тело Николая, и ему было неудобно и неприятно это ощущение беззащитности. Нахальный взгляд Валентина, лапая за срамные места, срывал с него все, что на нем имелось, вплоть до нижнего белья…
– О-о-о-о-о!!!
Грудь Валентина интенсивно вздымалась.
– Я стихи о любви почитаю, выпьем, поговорим…
– Хорошо, – сказал Николай. – Только завтра, а сегодня мне фонарик нужен очень.
– Хорошо. Завтра так завтра, не обмани, – игриво погрозил пальцем Валентин и, качая бедрами, направился в комнату.
Николай опустился на его место, машинально взял в руки книгу. Книжка была сочинена Оскаром Уайльдом. Николай положил ее на место, встал и, подойдя к окну, уставился во двор. В неосвещенной тьме двор показался ему знакомым, и если бы вниз на асфальт запустить дворничиху с идиотом, то он ничем бы не отличался от того, который он видел из окна кухни Казимира Платоныча.
Дверь неожиданно скрипнула, Николай обернулся. Перед ним стоял идиотского вида человек: заспанный, в трусах и в майке, без тапок. Очень похожий на инвалида, которого не хватало во дворе.
Инвалид по уму посмотрел на Николая, подошел к газовой плите, снял с нее чайник, громко и жадно произвел из носика несколько глотков. Напившись, оглушительно зевнул, потом рыгнул и безмолвный вышел из кухни вон. Николай проводил его недоуменным взглядом. В кухню вошел Валентин, и Николай тут же забыл об идиоте.
– Вот, еле нашел, – улыбнулся Валентин, протягивая фонарь.
Николай взял его, но Валентин, лукаво и зазывно глядя ему в глаза, не отпускал фонаря.
– Так завтра, я помню.
– Завтра, завтра, – заверил его Николай, насильно вырывая фонарь.
– Буду ждать, – вслед ему нежно проворковал Валентин.
"Как же, жди!" – со злобой думал Николай, направляясь в комнату. Он опять чувствовал себя совершенно голым, и ему было тошно и омерзительно, как будто он, раздевшись, взяв шайку, мочалку и мыло, оказался вдруг не в банном отделении, а в дамском привокзальном туалете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78