" Я стал приглядываться к нему внимательнее. Да нет, почудилось! Просто испорченная мебель, сложившись в замысловатую конструкцию, образовала силуэт человека. Я вздохнул облегченно и пошел обратно в комнату Владимира Ивановича. В коридоре я подобрал палку и не без удивления узнал в ней бамбуковую трость Казимира Платоныча, конец ее был обломан. В моих хождениях по хорошо знакомой мне квартире меня преследовала мысль о беспощадном побоище, разыгравшемся в "квадрате" двора. Ломаная мебель, вмятины на стенах, явно скоропостижное бегство жильцов дома – все это будоражило фантазию, и я представлял уже нашествие неизвестно кого… На палку Казимира Платоныча я закрыл входную дверь, повернулся, чтобы идти в комнату, и тут же отпрянул в испуге. Из стены, на уровне моей головы, торчал железный лом, и, резко повернувшись, я чуть не ударился о него лицом.
К стене ломом, словно визитная карточка, была пригвождена пластмассовая кукла. Железное острие, проломив ей грудь, вонзилось глубоко в стену.
Я с сожалением глядел на это зрелище. Мне было печально, оттого что безжалостный лом прошел через чью-то мечту о радости будущего материнства, и я вспомнил старуху с серпом за поясом, владевшую ломом. Следы на стенах и мебели были безусловно от этого орудия труда. То ли проникли сюда чужаки, от нашествия которых оберегала священная старуха "квадрат" двора, и она, защищая от инородцев рубежи, пала на поле брани, и "квадрат" подвергся разорению, то ли сама старуха, внезапно проснувшись и озверев от реальности, раздолбала мебель ломом и прогнала люд на веки вечные… Это, пожалуй, выглядело правдоподобнее. И я вдруг отчетливо представил себе картину гибели двора, священную старуху, устроившую безжалостную кровавую сечу. Она предстала передо мной с искаженным лютой ненавистью лицом, наперевес, как копье, державшей лом и размахивая зазубренным орудием сельскохозяйственного труда – нарубить, натоптать, натешиться пред смертью!..
И жалко мне стало попавшихся под серп и лом священной старухи людей. С трудом мне удалось выдернуть из стены лом. Покалеченную куклу я усадил к стене и, вздохнув, принялся за работу.
Первым делом я открыл во всей квартире форточки, для выветривания тяжелого затхлого запаха безлюдья, перетащил в комнату Владимира Ивановича более или менее пригодную мебель и по своему вкусу расставил ее, у дивана Ленинца-Вани отломал оставшиеся две ноги – получился низкий диван, а закрывшая дыру в матрасе тряпка придала ему вполне сносный вид. Во всей квартире у меня был зажжен свет, больше в необитаемом дворе не горело ни единого окна. Мое будущее, представлявшееся поначалу лишенным всякого интереса, приобретало для меня общий вид. Спал этой ночью я в одежде, но выспался чудесно.
Следующий день я потратил на очистку квартиры от мусора и поиски во дворе уцелевшей мебели. Обставлял я только комнату Владимира Ивановича, выбрав ее для жизни. В квартире был свет, газ, работал телефон, правда, номер мне был неизвестен, зато я сам мог звонить, кому захочется. Два дня я трудился как каторжный, и квартира, наконец, приобрела вполне приличный вид. В двух редакциях за мои рассказы, наконец-то, выплатили гонорары, и я стал жить совсем хорошо. Готовил я себе сам и целыми днями сидел за пишущей машинкой, перепечатывая роман. Мой быт вполне благоустроился, я смог полностью погрузиться в работу над романом.
Пришла осень, включили отопление, перепечатывать мне осталось уже немного. Очень хотелось закончить работу поскорее. Я уже привык к необитаемости дома и не чувствовал своего одиночества. Но однажды вечером, готовя себе ужин, к своему сильному изумлению, я увидел, что одно из окон на противоположной стене освещено. Было это окно Марии Петровны. Я долго всматривался, но через зашторенные окна ничего так и не увидел. На следующий вечер оно снова зажглось. Кто-то поселился в пустом доме.
Только через несколько дней, утром, я увидел женщину, моющую стекла. Была это Мария Петровна. По двору со смехом, перемахивая через кучи мусора, бежали двое мальчишек, в одном из них я признал негритенка Джоржа. На другой вечер к освещенному окну Марии Петровны прибавилось еще два, на последнем этаже; на следующий вечер засветились еще четыре окна; днем во дворе можно было увидеть людей, выбирающих из гор ломаной мебели свои уцелевшие вещи. Двор оживал. А однажды рано утром я услышал, как по коридору кто-то протопал. Сначала я перепугался, но потом по шагам узнал Ленинца-Ваню и обрадовался – теперь не будет одиноко. А когда вышел в кухню готовить завтрак, увидел в окно сгребающую мусор лопатой тетю Катю, ей помогал Ленинец-Ваня.
С тех пор тетя Катя и Ленинец-Ваня проводили во дворе все время, только рано утром и поздно вечером я слышал их поступь. Однажды увидел в окно Валентина и Леночку, они шли под руку и о чем-то беседовали. За ними плелся небольшого ростика старичок с лысиной, очень похожий… Может быть, он и вправду проснулся, пристает ко всем и рассказывает, как ему жилось когда-то, но его уже мало кто слушает, разве что последний на планете Земля член коммунистической партии Советского Союза Ленинец-Ваня.
Все больше окон загоралось вечерами, жители мешками выносили из квартир мусор, привозили новую мебель… Люди возвращались. Поначалу плохо одетые, угрюмые и злые, но все чаще слышался смех, и все чаще во двор приходил праздник. У жителей двора начиналась новая жизнь, а я допечатывал роман об их прошлой жизни.
А сейчас они заново учатся жить. Они зашпаклюют и заклеют обоями рубцы на стенах и забудут о них, но вмятины будут выглядывать порой из-под слоя бумаги, из-за свежей краски – напоминая. Зарубцуются вмятины, раны в душах людей, и они забудут… Забудут, если даже очень постараются не забывать (не помогут даже узлы на платках), о прошлой жизни и том побоище, разыгравшемся в "квадрате" двора. Они забудут, потому что они уже возвращаются, и потому что они живы.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78