Одежда кандидата была вида не больничного: кургузый пиджачишко, неглаженый, старомодного пошива был мал обширному его телу.
– Значит так, и порнуху, порнуху по телеку… – между тем бубнил кандидат свою предвыборную программу. Но тут поезд затормозил резко, и он повалился на сидение. – Пойду проверю, что случилось, – проговорил он, поднимаясь и выходя в кулуар.
Дождавшись ухода кандидата, Николай посмотрел в окно. Метрах в ста от поезда покосился прогнившим корпусом домишко, возле крыльца, глядя бесстрастно на застывший поезд, стояла такая же скособоченная, как избушка, старуха-колхозница. Она была последней жительницей умирающего здания, которое еще не рухнуло только из жалости к кособокой хозяйке. Поезд передернуло всеми его сочленениями, и он медленно двинулся с места. Колхозная старуха смотрела на сменяющиеся перед глазами вагоны без интереса и энтузиазма – ей был безразличен любой ландшафт, глаза смотрели по привычке, сами, и видели недалеко.
Все еще находясь в недоумении по поводу исчезновения попутчиков и появления кандидата, Николай спустился вниз, надел ботинки, открыл дверь купе и выглянул в коридор. По коридору взад-вперед ходили озабоченные мужчины в мятых костюмах. Один из них, проходя мимо выглянувшего из купе Николая, остановился против него и высунул язык. Николай посмотрел внимательно и закрыл перед ним дверь.
"Что за ерунда? – стоя перед дверью с привинченным зеркалом, думал Николай. – Откуда они здесь? Померещилось, наверное…"
Он подмигнул отражению, улыбнулся для смелости и открыл дверь купе. Мужчина со старательно высунутым языком стоял у двери и смотрел в глаза Николаю. Тот снова задвинул дверь и расстроенный уселся на нижнюю полку.
За окном мелькали домики доживающих перестроечный век колхозников. Пейзажи за окном не подняли Николаю настроение, то, что по коридору блуждают черт знает как очутившиеся здесь сумасшедшие, не вселяло радости.
Дверь вдруг дернулась и робко приоткрылась. Николай от неожиданности вскочил. В купе просунулась женская голова.
– Милые, обедать идите.
Голова исчезла, дверь закрылась.
– Да что такое?.. – пробурчал Николай. – Тут и медперсонал переодетый. Что за шпионские игры?..
Ему очень хотелось в туалет. Но выходить он не решался. Некоторое время наблюдая неприглядную жизнь села, мелькавшую за грязными стеклами, и все больше успокаиваясь, Николай, наконец, набрался решимости и медленно открыл дверь. Почему-то он ожидал, что дурачок с высунутым языком все так же стоит возле его купе, но возле купе, да и вообще в коридоре, никого не было. Вероятно, умалишенные отправились на обед в вагон-ресторан.
Напротив туалета на помойном ящике сидел заросший дремучей бородой старичок в костюме явно с чужого плеча, кирзовых сапогах и что-то старательно и громко сосал во рту. Увидев Николая, он подмигнул ему и сказал, показывая полную горсть разноцветных таблеток:
– Если таблетки есть не будешь, мне отдавай.
Николай на это ничего не ответил, а зашел в туалет и заперся.
"Что за дурдом, – думал он, справляя нужду. – Где Захарий, где Эсстерлис? Может, их дурики в окно вытолкали?"
Мимо сосущего таблетки старичка Николай вышел в коридор. В коридоре появились четверо блуждающих по лабиринтам своих забот мужчин. Николай, не вглядываясь в лица, подошел к купе и быстренько шмыгнул за дверь.
– Куда же Захарий делся? – пробормотал он, в одиночестве уселся, поставил локти на столик и уставился в окно.
Вдоль железнодорожного полотна проходило шоссе, по нему катили грузовики и легковушки. Но одна из машин иностранной марки, идущая наравне с поездом, привлекла внимание Николая. Из ее окошка кто-то глядел на него в бинокль, да и сама машина показалась ему знакомой. Наблюдатель убрал бинокль от лица и, высунувшись в окошко, помахал Николаю рукой. Это была японская машина, в которой он, тресни тогда Эсстерлиса по голове, мог бы заниматься с Леночкой любовью, а эта махавшая и была сама соблазнительная Леночка. Он помахал в ответ, в нем снова взбаламутились былые чувства. Ведь столько дней воздержания!.. Но тут шоссе повернуло в сторону, и машина любви скрылась за деревьями. Возбужденный Николай еще долго глядел в окно, думая о Леночке.
Перестук колес, сменяющиеся пейзажи убаюкивали, и Николай закрыл глаза, но заснуть ему не дали. Дверь с визгом открылась, в купе вошли Захарий и Казимир Платоныч.
– Ты, Колян, проснулся? А мы тут с Казимиром делом занимались, как каторжные придурков охраняли.
– Откуда они здесь? – спросил зевая Николай.
– Экономят все. А если кто из них в окно выкинется. Вот стоп-кран-то уже сорвали, – пробурчал недовольный Казимир Платоныч, усаживаясь напротив Николая и раскрывая газету.
– Да уж, экономят, – подтвердил Захарий. – Давайте поедим. Жрать охота.
Он снял докторский халат, выдвинул из-под стола большой старый чемодан и, открыв его, стал выкладывать оттуда съестные припасы. Оказались у запасливого Захария и вареная курица, и огурцы, яйца…
– Эх, чаю бы хорошо, – любовно окинув продукты взглядом, сказал Захарий. – Да проводника теперь никакими калачами из купе не выманишь. Заперся – никому не открывает. Бздит от страха. Придется всухомятку. Налетай, народ.
Казимир Платоныч отложил газетку, и все трое принялись за еду.
В середине трапезы их побеспокоила заглянувшая в купе женщина, судя по ласковому голосу, санитарка.
– Дорогие, нужно бы милых поохранять, а то у меня глаз за ними не хватает, разбрелись по всей электричке, падлы такие.
– Погоди, мамаша, наедимся, соберем твоих придурков.
– Откуда они здесь? – когда санитарка удалилась, спросил Николай, хрустя огурцом.
– А ты чего, не знал? Указа президента не читал? – Захарий хлопнул себя по коленкам. – Всех сумасшедших в мать-перемать городов русских – Москву свезти велено. Теперь Ленинград – свободная зона. Москва – центр психического здоровья. Вокруг Кремля их расселят. И будет, что в Кремле – что вокруг. Красотища!
– А лечить будут? – улыбнувшись, спросил Николай. – Или в здоровой политической среде сами выздоровеют?
– А тех, кто в Кремле заседает, лечат? Вот и этих не будут.
– Экономят все, – Казимир Платоныч вытер руки полотенцем. – На симпозиум их везут. Должны были самолетом отправить, да экономят.
– На симпозиум, – Захарий ухмыльнулся, – по обмену опытом. Из Московского дурдома в Ленинград делегацию прислали, а из Ленинграда в Москву. Новые веяния перестройки. Так они сэкономить решили и послали дуриков поездом, теперь медперсонал с ног сбился. Меня, как медика, на помощь мобилизовали. Вообще-то, этот вагон психбольница закупила, только три места налево продали. Вот мы и оказались…
– А вы зачем в Москву-то едете? – спросил Николай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
– Значит так, и порнуху, порнуху по телеку… – между тем бубнил кандидат свою предвыборную программу. Но тут поезд затормозил резко, и он повалился на сидение. – Пойду проверю, что случилось, – проговорил он, поднимаясь и выходя в кулуар.
Дождавшись ухода кандидата, Николай посмотрел в окно. Метрах в ста от поезда покосился прогнившим корпусом домишко, возле крыльца, глядя бесстрастно на застывший поезд, стояла такая же скособоченная, как избушка, старуха-колхозница. Она была последней жительницей умирающего здания, которое еще не рухнуло только из жалости к кособокой хозяйке. Поезд передернуло всеми его сочленениями, и он медленно двинулся с места. Колхозная старуха смотрела на сменяющиеся перед глазами вагоны без интереса и энтузиазма – ей был безразличен любой ландшафт, глаза смотрели по привычке, сами, и видели недалеко.
Все еще находясь в недоумении по поводу исчезновения попутчиков и появления кандидата, Николай спустился вниз, надел ботинки, открыл дверь купе и выглянул в коридор. По коридору взад-вперед ходили озабоченные мужчины в мятых костюмах. Один из них, проходя мимо выглянувшего из купе Николая, остановился против него и высунул язык. Николай посмотрел внимательно и закрыл перед ним дверь.
"Что за ерунда? – стоя перед дверью с привинченным зеркалом, думал Николай. – Откуда они здесь? Померещилось, наверное…"
Он подмигнул отражению, улыбнулся для смелости и открыл дверь купе. Мужчина со старательно высунутым языком стоял у двери и смотрел в глаза Николаю. Тот снова задвинул дверь и расстроенный уселся на нижнюю полку.
За окном мелькали домики доживающих перестроечный век колхозников. Пейзажи за окном не подняли Николаю настроение, то, что по коридору блуждают черт знает как очутившиеся здесь сумасшедшие, не вселяло радости.
Дверь вдруг дернулась и робко приоткрылась. Николай от неожиданности вскочил. В купе просунулась женская голова.
– Милые, обедать идите.
Голова исчезла, дверь закрылась.
– Да что такое?.. – пробурчал Николай. – Тут и медперсонал переодетый. Что за шпионские игры?..
Ему очень хотелось в туалет. Но выходить он не решался. Некоторое время наблюдая неприглядную жизнь села, мелькавшую за грязными стеклами, и все больше успокаиваясь, Николай, наконец, набрался решимости и медленно открыл дверь. Почему-то он ожидал, что дурачок с высунутым языком все так же стоит возле его купе, но возле купе, да и вообще в коридоре, никого не было. Вероятно, умалишенные отправились на обед в вагон-ресторан.
Напротив туалета на помойном ящике сидел заросший дремучей бородой старичок в костюме явно с чужого плеча, кирзовых сапогах и что-то старательно и громко сосал во рту. Увидев Николая, он подмигнул ему и сказал, показывая полную горсть разноцветных таблеток:
– Если таблетки есть не будешь, мне отдавай.
Николай на это ничего не ответил, а зашел в туалет и заперся.
"Что за дурдом, – думал он, справляя нужду. – Где Захарий, где Эсстерлис? Может, их дурики в окно вытолкали?"
Мимо сосущего таблетки старичка Николай вышел в коридор. В коридоре появились четверо блуждающих по лабиринтам своих забот мужчин. Николай, не вглядываясь в лица, подошел к купе и быстренько шмыгнул за дверь.
– Куда же Захарий делся? – пробормотал он, в одиночестве уселся, поставил локти на столик и уставился в окно.
Вдоль железнодорожного полотна проходило шоссе, по нему катили грузовики и легковушки. Но одна из машин иностранной марки, идущая наравне с поездом, привлекла внимание Николая. Из ее окошка кто-то глядел на него в бинокль, да и сама машина показалась ему знакомой. Наблюдатель убрал бинокль от лица и, высунувшись в окошко, помахал Николаю рукой. Это была японская машина, в которой он, тресни тогда Эсстерлиса по голове, мог бы заниматься с Леночкой любовью, а эта махавшая и была сама соблазнительная Леночка. Он помахал в ответ, в нем снова взбаламутились былые чувства. Ведь столько дней воздержания!.. Но тут шоссе повернуло в сторону, и машина любви скрылась за деревьями. Возбужденный Николай еще долго глядел в окно, думая о Леночке.
Перестук колес, сменяющиеся пейзажи убаюкивали, и Николай закрыл глаза, но заснуть ему не дали. Дверь с визгом открылась, в купе вошли Захарий и Казимир Платоныч.
– Ты, Колян, проснулся? А мы тут с Казимиром делом занимались, как каторжные придурков охраняли.
– Откуда они здесь? – спросил зевая Николай.
– Экономят все. А если кто из них в окно выкинется. Вот стоп-кран-то уже сорвали, – пробурчал недовольный Казимир Платоныч, усаживаясь напротив Николая и раскрывая газету.
– Да уж, экономят, – подтвердил Захарий. – Давайте поедим. Жрать охота.
Он снял докторский халат, выдвинул из-под стола большой старый чемодан и, открыв его, стал выкладывать оттуда съестные припасы. Оказались у запасливого Захария и вареная курица, и огурцы, яйца…
– Эх, чаю бы хорошо, – любовно окинув продукты взглядом, сказал Захарий. – Да проводника теперь никакими калачами из купе не выманишь. Заперся – никому не открывает. Бздит от страха. Придется всухомятку. Налетай, народ.
Казимир Платоныч отложил газетку, и все трое принялись за еду.
В середине трапезы их побеспокоила заглянувшая в купе женщина, судя по ласковому голосу, санитарка.
– Дорогие, нужно бы милых поохранять, а то у меня глаз за ними не хватает, разбрелись по всей электричке, падлы такие.
– Погоди, мамаша, наедимся, соберем твоих придурков.
– Откуда они здесь? – когда санитарка удалилась, спросил Николай, хрустя огурцом.
– А ты чего, не знал? Указа президента не читал? – Захарий хлопнул себя по коленкам. – Всех сумасшедших в мать-перемать городов русских – Москву свезти велено. Теперь Ленинград – свободная зона. Москва – центр психического здоровья. Вокруг Кремля их расселят. И будет, что в Кремле – что вокруг. Красотища!
– А лечить будут? – улыбнувшись, спросил Николай. – Или в здоровой политической среде сами выздоровеют?
– А тех, кто в Кремле заседает, лечат? Вот и этих не будут.
– Экономят все, – Казимир Платоныч вытер руки полотенцем. – На симпозиум их везут. Должны были самолетом отправить, да экономят.
– На симпозиум, – Захарий ухмыльнулся, – по обмену опытом. Из Московского дурдома в Ленинград делегацию прислали, а из Ленинграда в Москву. Новые веяния перестройки. Так они сэкономить решили и послали дуриков поездом, теперь медперсонал с ног сбился. Меня, как медика, на помощь мобилизовали. Вообще-то, этот вагон психбольница закупила, только три места налево продали. Вот мы и оказались…
– А вы зачем в Москву-то едете? – спросил Николай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78