Генерал погиб в битве с Небесными Детьми...
– Для меня это великая честь, госпожа. Я мог бы простым воином...
– Ты все-таки уездный каллиграф, – впервые за все время разговора Фэйянь позволила себе улыбнуться. – Такой чин в армии равен генеральскому... Довольно с тебя. Я должна идти.
Фейянь шагнула к выходу, но задержалась на миг: Не удивляйся, когда увидишь в нашем лагере дракона. Это и есть мой муж.
... А обо всем, что случилось далее, вам станет известно из следующей главы. Читаем, читаем, не задерживаемся!
Глава двадцать первая
ИЕРОГЛИФ «ЛЮБОВЬ»
Слышу, как ручей поет,
Как грустит бамбук...
Сердце вещее мое
Помнит каждый звук:
Поминальных четок звон,
Звон прощальных чаш,
Шелест боевых знамен
В час последний наш.
Нас преследуют враги,
Нам покоя нет.
Топчут наши сапоги
Землю сотни лет.
Нас самих уж нет давно,
Но остался он:
Звук печально неземной,
Поминальный звон.
Над императорским дворцом снова простерла свой томный покров весна. Башни, чайные павильоны, дворцовые покои, галереи, навесные мостики – все было окутано серебристо-розовой дымкой цветущих слив, персиков и вишен. Такой красоты давно здесь не видали. А самое удивительное было то, что ни сливы, ни вишни, ни персики давным-давно не росли в дворцовых садах.
Стены Непревзойденного дворца, доселе обугленные, уродливые, ветхие, теперь сияли золотом, драгоценными камнями и самоцветами. Над залой Яшмового престола матово светился потолок из дымчатого кварца, нефритовые и яшмовые стены были покрыты искусной резьбой... Но если бы кто-то решился коснуться рукой этих восхитительных стен, то сильно изумился бы тому, что рука его нащупывает все то же обугленное дерево и искрошившийся мрамор...
Впрочем, во дворце некому было выказывать удивление по этому поводу. Потому что дворцовый комплекс был пуст. Если не считать сидящей на престоле феи Цюнсан и самозабвенно пристроившегося у ее ног каллиграфа Ян Синя.
Фея снова сменила свой облик и сейчас выглядела очаровательно нежной, как куколка с фарфоровым личиком. Если бы не многослойный наряд из кисеи, шелка и батиста, фарфоровость Цюнсан ощущалась бы гораздо сильнее. И всякому стороннему наблюдателю стало бы ясно, что женского в этой женщине не больше, чем милосердия в палаче.
Но Ян Синь, неотрывно глядящий на свою фею, не видел этого. Он был счастлив – безраздельно, безумно, бесконечно. В, его глазах всякий жест Цюнсан был откровением, слово – рождением нового мира, взгляд – всесильным божеством... Ян смотрел только на фею и перестал смотреть на себя. Хотя, если бы и посмотрел, то вряд ли бы заметил, что тело его стало телом изможденного старика, лицо изрезано морщинами, длинные волосы, когда-то черные и блестящие, стали седыми и призрачными, как парящая в небе паутина. Когда Ян говорил, его голос напоминал скрип колодезного ворота или клекот стервятника, но он этого не замечал. К чему? Ведь есть голос его феи – мелодичный, завораживающий и волшебный, как шелест серебряной травы под хрустальным дождем...
– Ян!
–Моя государыня?
– Не скучно ли тебе со мной? – В ослепительных глазах феи мелькнула насмешка, словно змея в траве.
– Мне не может быть скучно с вами, моя госпожа, – проговорил Ян. Его глаза наполнились слезами. Ян теперь часто плакал, потому что фее нравилось, когда он плачет. Ведь плачущий мужчина – это такое I возвышающее душу зрелище. – Вы знаете, что любовь к вам снедает меня и не оставляет места ни для чего больше...
Фея усмехнулась:
– Ты готов отдать за меня жизнь, если понадобится?
– Не может быть иначе, моя государыня. Повелевайте, я хоть сейчас готов умереть.
– Сейчас не надо. – Голос феи звучал как нежная флейта. – Но у меня есть дурные предчувствия.
– Какие, моя государыня? – Ян говорил с феей словно во сне. Он не помнил о том, что такие разговоры – с точно теми же словами – изо дня в день происходили между феей и им. И после каждого такого разговора фея становилась прекраснее, а Ян – слабее и беспомощнее.
– Предчувствия... – повторила фея. – Проклятые Небесные Чиновники, похоже, помогли твоему брату добраться до принцессы Фэйянь.
– Проклятия на голову моего брата, проклятия на голову принцессы Фэйянь, – ровно сказал Ян.
– Возможно, они уже направляются сюда, в Тэнкин. Хотят захватить дворец и покончить со мной. Как ты думаешь, они смогут победить меня, Ян?
– Нет, моя государыня. – Голос Яна был по-прежнему ровен и печален, как воды омута.
– А почему, мой Ян? – вкрадчиво спросила фея.
– Потому, что я своим телом заслоню вас, моя государыня, – сказал Ян. – Я подставлю им свое сердце.
– И что же, мой Ян?
– Они не посмеют убить меня, они меня пожалеют. И тогда вы воспользуетесь промедлением и убьете их.
– Верно, мой дорогой Ян. Ты все очень хорошо запомнил. А теперь идем. Я хочу выпить чаю, но в одиночку это скучно.
– Благодарю вас, моя государыня, – склонил голову Ян.
– За что? – снова мелькнула змея в траве.
– Вы не оставляете меня. Вы позволяете мне любить вас. Вы позволяете мне умереть за вас. Разве это не прекрасно?
– О да. Идем.
Фея соскользнула с престола бесшумно, как шелковый платок с зеркала. Взяла Яна за руку:
– Вставай, мой друг.
Они вышли из дворца и направились к ажурному чайному павильону. Кругом парили облака из цветов и ароматов. Но стороннему наблюдателю было бы понятно, что эти цветы, ароматы, мостики над озерами и сами озера – не более чем призрак, чары, наведенные на здешние места изворотливым умом. А самый наблюдательный наблюдатель понял бы, что и этот изворотливый ум – сам по себе призрак.
В чайном павильоне все сверкало лаком, позолотой, начищенной бронзой, фарфоровой белизной. Глубокие кувшины, заполненные весенними цветами, вызывали головокружение своей красотой. Это бывает – иногда от грез кружится голова...
Фея коснулась кончиками пальцев прозрачной воды в глубокой фарфоровой чаше и сказала Яну:
– Подай мне чайник, дорогой Ян. Да, да, вот этот. Ах, как у тебя дрожат руки! Это, наверное, тоже от любовного томления?
– Да, моя государыня...
– Потерпи, Ян. Придет время, я щедро награжу тебя.
Фея наклонила чашу с водой, подставив под струю бронзовый пузатый чайник. Вода полилась с неожиданно громким звуком, напоминающим звон монастырского колокола или голос боевой трубы. От этого звука лицо феи на миг исказилось, будто пошло трещинами, но потом снова стало очаровательным и мило-всепрощающим.
– Показалось, – пробормотала фея. Наполнив чайник водой, фея повесила его над очагом. Ни дров, ни угля в очаге не было, но через некоторое время чайник заворчал, вода в нем стала нагреваться и шипеть.
– Подай чашки, Ян.
– Да, моя государыня.
Фея взяла протянутые чашки, поставила перед собой на столик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
– Для меня это великая честь, госпожа. Я мог бы простым воином...
– Ты все-таки уездный каллиграф, – впервые за все время разговора Фэйянь позволила себе улыбнуться. – Такой чин в армии равен генеральскому... Довольно с тебя. Я должна идти.
Фейянь шагнула к выходу, но задержалась на миг: Не удивляйся, когда увидишь в нашем лагере дракона. Это и есть мой муж.
... А обо всем, что случилось далее, вам станет известно из следующей главы. Читаем, читаем, не задерживаемся!
Глава двадцать первая
ИЕРОГЛИФ «ЛЮБОВЬ»
Слышу, как ручей поет,
Как грустит бамбук...
Сердце вещее мое
Помнит каждый звук:
Поминальных четок звон,
Звон прощальных чаш,
Шелест боевых знамен
В час последний наш.
Нас преследуют враги,
Нам покоя нет.
Топчут наши сапоги
Землю сотни лет.
Нас самих уж нет давно,
Но остался он:
Звук печально неземной,
Поминальный звон.
Над императорским дворцом снова простерла свой томный покров весна. Башни, чайные павильоны, дворцовые покои, галереи, навесные мостики – все было окутано серебристо-розовой дымкой цветущих слив, персиков и вишен. Такой красоты давно здесь не видали. А самое удивительное было то, что ни сливы, ни вишни, ни персики давным-давно не росли в дворцовых садах.
Стены Непревзойденного дворца, доселе обугленные, уродливые, ветхие, теперь сияли золотом, драгоценными камнями и самоцветами. Над залой Яшмового престола матово светился потолок из дымчатого кварца, нефритовые и яшмовые стены были покрыты искусной резьбой... Но если бы кто-то решился коснуться рукой этих восхитительных стен, то сильно изумился бы тому, что рука его нащупывает все то же обугленное дерево и искрошившийся мрамор...
Впрочем, во дворце некому было выказывать удивление по этому поводу. Потому что дворцовый комплекс был пуст. Если не считать сидящей на престоле феи Цюнсан и самозабвенно пристроившегося у ее ног каллиграфа Ян Синя.
Фея снова сменила свой облик и сейчас выглядела очаровательно нежной, как куколка с фарфоровым личиком. Если бы не многослойный наряд из кисеи, шелка и батиста, фарфоровость Цюнсан ощущалась бы гораздо сильнее. И всякому стороннему наблюдателю стало бы ясно, что женского в этой женщине не больше, чем милосердия в палаче.
Но Ян Синь, неотрывно глядящий на свою фею, не видел этого. Он был счастлив – безраздельно, безумно, бесконечно. В, его глазах всякий жест Цюнсан был откровением, слово – рождением нового мира, взгляд – всесильным божеством... Ян смотрел только на фею и перестал смотреть на себя. Хотя, если бы и посмотрел, то вряд ли бы заметил, что тело его стало телом изможденного старика, лицо изрезано морщинами, длинные волосы, когда-то черные и блестящие, стали седыми и призрачными, как парящая в небе паутина. Когда Ян говорил, его голос напоминал скрип колодезного ворота или клекот стервятника, но он этого не замечал. К чему? Ведь есть голос его феи – мелодичный, завораживающий и волшебный, как шелест серебряной травы под хрустальным дождем...
– Ян!
–Моя государыня?
– Не скучно ли тебе со мной? – В ослепительных глазах феи мелькнула насмешка, словно змея в траве.
– Мне не может быть скучно с вами, моя госпожа, – проговорил Ян. Его глаза наполнились слезами. Ян теперь часто плакал, потому что фее нравилось, когда он плачет. Ведь плачущий мужчина – это такое I возвышающее душу зрелище. – Вы знаете, что любовь к вам снедает меня и не оставляет места ни для чего больше...
Фея усмехнулась:
– Ты готов отдать за меня жизнь, если понадобится?
– Не может быть иначе, моя государыня. Повелевайте, я хоть сейчас готов умереть.
– Сейчас не надо. – Голос феи звучал как нежная флейта. – Но у меня есть дурные предчувствия.
– Какие, моя государыня? – Ян говорил с феей словно во сне. Он не помнил о том, что такие разговоры – с точно теми же словами – изо дня в день происходили между феей и им. И после каждого такого разговора фея становилась прекраснее, а Ян – слабее и беспомощнее.
– Предчувствия... – повторила фея. – Проклятые Небесные Чиновники, похоже, помогли твоему брату добраться до принцессы Фэйянь.
– Проклятия на голову моего брата, проклятия на голову принцессы Фэйянь, – ровно сказал Ян.
– Возможно, они уже направляются сюда, в Тэнкин. Хотят захватить дворец и покончить со мной. Как ты думаешь, они смогут победить меня, Ян?
– Нет, моя государыня. – Голос Яна был по-прежнему ровен и печален, как воды омута.
– А почему, мой Ян? – вкрадчиво спросила фея.
– Потому, что я своим телом заслоню вас, моя государыня, – сказал Ян. – Я подставлю им свое сердце.
– И что же, мой Ян?
– Они не посмеют убить меня, они меня пожалеют. И тогда вы воспользуетесь промедлением и убьете их.
– Верно, мой дорогой Ян. Ты все очень хорошо запомнил. А теперь идем. Я хочу выпить чаю, но в одиночку это скучно.
– Благодарю вас, моя государыня, – склонил голову Ян.
– За что? – снова мелькнула змея в траве.
– Вы не оставляете меня. Вы позволяете мне любить вас. Вы позволяете мне умереть за вас. Разве это не прекрасно?
– О да. Идем.
Фея соскользнула с престола бесшумно, как шелковый платок с зеркала. Взяла Яна за руку:
– Вставай, мой друг.
Они вышли из дворца и направились к ажурному чайному павильону. Кругом парили облака из цветов и ароматов. Но стороннему наблюдателю было бы понятно, что эти цветы, ароматы, мостики над озерами и сами озера – не более чем призрак, чары, наведенные на здешние места изворотливым умом. А самый наблюдательный наблюдатель понял бы, что и этот изворотливый ум – сам по себе призрак.
В чайном павильоне все сверкало лаком, позолотой, начищенной бронзой, фарфоровой белизной. Глубокие кувшины, заполненные весенними цветами, вызывали головокружение своей красотой. Это бывает – иногда от грез кружится голова...
Фея коснулась кончиками пальцев прозрачной воды в глубокой фарфоровой чаше и сказала Яну:
– Подай мне чайник, дорогой Ян. Да, да, вот этот. Ах, как у тебя дрожат руки! Это, наверное, тоже от любовного томления?
– Да, моя государыня...
– Потерпи, Ян. Придет время, я щедро награжу тебя.
Фея наклонила чашу с водой, подставив под струю бронзовый пузатый чайник. Вода полилась с неожиданно громким звуком, напоминающим звон монастырского колокола или голос боевой трубы. От этого звука лицо феи на миг исказилось, будто пошло трещинами, но потом снова стало очаровательным и мило-всепрощающим.
– Показалось, – пробормотала фея. Наполнив чайник водой, фея повесила его над очагом. Ни дров, ни угля в очаге не было, но через некоторое время чайник заворчал, вода в нем стала нагреваться и шипеть.
– Подай чашки, Ян.
– Да, моя государыня.
Фея взяла протянутые чашки, поставила перед собой на столик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89