— спросил он.
Вид старика не внушал особого доверия, но он был первым из жителей города, заговорившим со мной, и я вежливо ответил:
— Я только что прибыл сюда и жду благоприятного знамения.
Он сразу же оживился, так что посох задрожал в его руке, и сказал:
— И я не ошибся, когда решил, что ты грек. Правда, внешность твоя обманчива, но стоит присмотреться к твоей жене, чтобы понять, откуда ты родом. Если хочешь, я могу погадать тебе по полетам птиц или же отвести тебя к одному из моих собратьев, который также занимается предсказаниями. Он принесет в жертву овцу и прочтет твою судьбу по ее печени. Но это будет стоить дороже, чем гадание по птицам.
Он говорил на ломаном греческом языке, поэтому я предложил:
— Давай говорить на твоем языке, тогда я лучше пойму тебя.
Но его язык показался мне таким же жестким и грубым, каким подобало быть истинным римлянам. Я покачал головой и сказал:
— Я не понимаю ни слова, давай лучше перейдем на древний, правильный язык. Я его немного знаю.
Беседы с тирреном пошли мне на пользу, да и знания, полученные от Ларса Альсира в Гимере, также не пропали даром. Мне иногда чудилось, что когда-то давным-давно я знал язык этрусков, но потом почему-то забыл его. Я так легко находил нужные слова, что тиррен, сам того не замечая, вскоре отказался от смешанного портового жаргона и перешел на этрусский.
Старец стал еще более доброжелательным и сказал:
— Ты необычный грек, раз знаешь священный язык. Я этруск и настоящий авгур, а не какой-нибудь там проходимец, бессмысленно вызубривший заклинания. Не надо относиться ко мне пренебрежительно из-за того, что глаза мои помутнели и мне самому приходится зарабатывать на жизнь, а также из-за того, что во мне никто больше не нуждается так, как раньше.
Глядя на меня, он то и дело прикрывал глаза ладонью и наклонялся к самому моему лицу, и я понял, что он плохо видит. Он спросил меня:
— Где я видел тебя раньше? Ты мне знаком.
Это обычный прием прорицателей во всем мире, но старик произнес свои слова таким почтительным голосом, что я поверил ему. Впрочем, виду я не подал, не желая показывать ему, что именно здесь и именно сейчас он выступает как посланник богов. Я только сказал шутливо, обращаясь к Арсиное:
— Гадальщик по полету птиц определил, что я знаком ему.
Арсиноя оживилась, повернула к старику свое красивое лицо и спросила:
— А меня ты узнаешь? Если нет, значит, ты не настоящий авгур.
Прорицатель, опять приложив ладонь козырьком к глазам, внимательно посмотрел на Арсиною и, задрожав, ответил:
— Конечно же, я узнаю тебя, и дни моей молодости встают у меня перед глазами. Не Кальпурния ли ты, которую я однажды встретил в лесу у родника?
Он задумался, потом отрицательно покачал головой и добавил:
— Нет, ты не можешь быть Кальпурнией. Она была бы уже старушкой, если бы жила. Но в твоем изменяющемся лице, чужеземка, я вижу всех женщин, которые на протяжении моей жизни заставляли мое сердце учащенно биться. Не богиня ли ты, переодетая в платье смертной?
Арсиноя пришла в восторг, засмеялась и, дотронувшись до плеча старика, сказала:
— Мне нравится этот старец. Он наверняка настоящий авгур. Прикажи ему истолковать знамение, которое тебе послано, Турмс.
Авгур посмотрел на меня и снова спросил по-этрусски:
— Где же я тебя видел раньше? Мне кажется, на тебя очень похожа одна улыбающаяся статуя в каком-то из наших священных городов.
Я засмеялся:
— Ты ошибаешься, старый. Никогда в жизни не бывал я в этрусских городах. Если мое лицо тебе и впрямь знакомо, то возможно, ты видел его в вещем сне, напророчившем нашу встречу.
Старик бессильно уронил руки, отвернулся и негромко и как-то покорно проговорил:
— Пусть так, если ты этого хочешь. Мое гадание, разумеется, ничего не будет тебе стоить. Но видишь ли, в последние дни мне пришлось голодать, так что гороховый суп подкрепил бы мои силы, а глоток вина развеселил бы старика. Только не думай, что перед тобой надоедливый нищий, который даже не стесняется признаться в своем убожестве.
Я ответил:
— Не беспокойся, гадальщик. Твой труд будет вознагражден, ибо не пристало мне пользоваться чьей-то услугой задаром. Я раздатчик даров.
— Раздатчик даров?.. — повторил он и испуганно прижал к губам ладонь. — Откуда ты знаешь эти слова, и как ты осмеливаешься называть себя так? Может быть, ты вовсе не грек?
Увидев его взволнованное лицо, я вдруг понял, что бессознательно произнес вслух тайное имя одного из этрусских богов. И откуда только всплыли в моей памяти эти слова? Я рассмеялся:
— Я плохо говорю на твоем языке и знаю мало слов. Клянусь, что я вовсе не собирался обидеть тебя и твою веру.
— Нет-нет, — возразил он, — слова были как раз те, какие надо, но вот сказаны они не к месту. Это священные слова лукумонов. В плохое же время мы живем, если чужестранец осмеливается повторять священные слова, как ворона, которая научилась говорить!
Я не обиделся на него, но удивленно спросил:
— Кто такой лукумон? Ответь мне, чтобы я не повторил ошибки и не употреблял не к месту правильные слова.
Он бросил на меня гневный взгляд и заявил:
— Лукумоны — это древние правители этрусков. В наши дни истинные лукумоны рождаются очень редко.
Арсиноя нетерпеливо спросила:
— О чем это вы разговариваете? Пойдемте лучше прогуляемся по городу, пускай старик нас проводит. Только говорите по-гречески, чтобы мне было понятно. А когда я устану, вы сможете любоваться птицами, сколько вашей душе будет угодно.
Как ни странно, мне вовсе не хотелось беседовать со старым авгуром по-гречески. Должно быть, потому, что я все лучше и лучше понимал древний язык, и мне даже иногда казалось, что я заранее знаю, о чем старец собирается говорить. Из-за этого я предпочел бы переводить Арсиное наши слова; впрочем, прогулка по людным центральным улицам сулила столько любопытного, что, я надеялся, она попросту не захочет нас слушать.
Когда мы проходили по улице, вымощенной широкими каменными плитами, старец сказал, что это этрусская часть города, а улица называется Викус Тускус, так как римляне зовут этрусков тусками. Здесь жили самые богатые купцы, умелые ремесленники и родовитые римские этруски. Среди местной знати они составляли третью часть, и примерно так же обстояло дело в римской армии.
Вдруг авгур остановился, оглянулся по сторонам и сказал:
— После нашего разговора у меня устали ноги и пересохло во рту.
Я спросил его:
— Как ты думаешь, не согласится ли какой-нибудь этруск приютить меня и мою семью, несмотря на то, что я чужестранец?
Не успел я закончить, как он постучал своей кривой палкой в ярко разрисованную дверь; она отворилась, и он провел нас в атрий с деревянными колоннами, маленьким бассейном с дождевой водой посередине и с домашними богами на алтарях у стен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147
Вид старика не внушал особого доверия, но он был первым из жителей города, заговорившим со мной, и я вежливо ответил:
— Я только что прибыл сюда и жду благоприятного знамения.
Он сразу же оживился, так что посох задрожал в его руке, и сказал:
— И я не ошибся, когда решил, что ты грек. Правда, внешность твоя обманчива, но стоит присмотреться к твоей жене, чтобы понять, откуда ты родом. Если хочешь, я могу погадать тебе по полетам птиц или же отвести тебя к одному из моих собратьев, который также занимается предсказаниями. Он принесет в жертву овцу и прочтет твою судьбу по ее печени. Но это будет стоить дороже, чем гадание по птицам.
Он говорил на ломаном греческом языке, поэтому я предложил:
— Давай говорить на твоем языке, тогда я лучше пойму тебя.
Но его язык показался мне таким же жестким и грубым, каким подобало быть истинным римлянам. Я покачал головой и сказал:
— Я не понимаю ни слова, давай лучше перейдем на древний, правильный язык. Я его немного знаю.
Беседы с тирреном пошли мне на пользу, да и знания, полученные от Ларса Альсира в Гимере, также не пропали даром. Мне иногда чудилось, что когда-то давным-давно я знал язык этрусков, но потом почему-то забыл его. Я так легко находил нужные слова, что тиррен, сам того не замечая, вскоре отказался от смешанного портового жаргона и перешел на этрусский.
Старец стал еще более доброжелательным и сказал:
— Ты необычный грек, раз знаешь священный язык. Я этруск и настоящий авгур, а не какой-нибудь там проходимец, бессмысленно вызубривший заклинания. Не надо относиться ко мне пренебрежительно из-за того, что глаза мои помутнели и мне самому приходится зарабатывать на жизнь, а также из-за того, что во мне никто больше не нуждается так, как раньше.
Глядя на меня, он то и дело прикрывал глаза ладонью и наклонялся к самому моему лицу, и я понял, что он плохо видит. Он спросил меня:
— Где я видел тебя раньше? Ты мне знаком.
Это обычный прием прорицателей во всем мире, но старик произнес свои слова таким почтительным голосом, что я поверил ему. Впрочем, виду я не подал, не желая показывать ему, что именно здесь и именно сейчас он выступает как посланник богов. Я только сказал шутливо, обращаясь к Арсиное:
— Гадальщик по полету птиц определил, что я знаком ему.
Арсиноя оживилась, повернула к старику свое красивое лицо и спросила:
— А меня ты узнаешь? Если нет, значит, ты не настоящий авгур.
Прорицатель, опять приложив ладонь козырьком к глазам, внимательно посмотрел на Арсиною и, задрожав, ответил:
— Конечно же, я узнаю тебя, и дни моей молодости встают у меня перед глазами. Не Кальпурния ли ты, которую я однажды встретил в лесу у родника?
Он задумался, потом отрицательно покачал головой и добавил:
— Нет, ты не можешь быть Кальпурнией. Она была бы уже старушкой, если бы жила. Но в твоем изменяющемся лице, чужеземка, я вижу всех женщин, которые на протяжении моей жизни заставляли мое сердце учащенно биться. Не богиня ли ты, переодетая в платье смертной?
Арсиноя пришла в восторг, засмеялась и, дотронувшись до плеча старика, сказала:
— Мне нравится этот старец. Он наверняка настоящий авгур. Прикажи ему истолковать знамение, которое тебе послано, Турмс.
Авгур посмотрел на меня и снова спросил по-этрусски:
— Где же я тебя видел раньше? Мне кажется, на тебя очень похожа одна улыбающаяся статуя в каком-то из наших священных городов.
Я засмеялся:
— Ты ошибаешься, старый. Никогда в жизни не бывал я в этрусских городах. Если мое лицо тебе и впрямь знакомо, то возможно, ты видел его в вещем сне, напророчившем нашу встречу.
Старик бессильно уронил руки, отвернулся и негромко и как-то покорно проговорил:
— Пусть так, если ты этого хочешь. Мое гадание, разумеется, ничего не будет тебе стоить. Но видишь ли, в последние дни мне пришлось голодать, так что гороховый суп подкрепил бы мои силы, а глоток вина развеселил бы старика. Только не думай, что перед тобой надоедливый нищий, который даже не стесняется признаться в своем убожестве.
Я ответил:
— Не беспокойся, гадальщик. Твой труд будет вознагражден, ибо не пристало мне пользоваться чьей-то услугой задаром. Я раздатчик даров.
— Раздатчик даров?.. — повторил он и испуганно прижал к губам ладонь. — Откуда ты знаешь эти слова, и как ты осмеливаешься называть себя так? Может быть, ты вовсе не грек?
Увидев его взволнованное лицо, я вдруг понял, что бессознательно произнес вслух тайное имя одного из этрусских богов. И откуда только всплыли в моей памяти эти слова? Я рассмеялся:
— Я плохо говорю на твоем языке и знаю мало слов. Клянусь, что я вовсе не собирался обидеть тебя и твою веру.
— Нет-нет, — возразил он, — слова были как раз те, какие надо, но вот сказаны они не к месту. Это священные слова лукумонов. В плохое же время мы живем, если чужестранец осмеливается повторять священные слова, как ворона, которая научилась говорить!
Я не обиделся на него, но удивленно спросил:
— Кто такой лукумон? Ответь мне, чтобы я не повторил ошибки и не употреблял не к месту правильные слова.
Он бросил на меня гневный взгляд и заявил:
— Лукумоны — это древние правители этрусков. В наши дни истинные лукумоны рождаются очень редко.
Арсиноя нетерпеливо спросила:
— О чем это вы разговариваете? Пойдемте лучше прогуляемся по городу, пускай старик нас проводит. Только говорите по-гречески, чтобы мне было понятно. А когда я устану, вы сможете любоваться птицами, сколько вашей душе будет угодно.
Как ни странно, мне вовсе не хотелось беседовать со старым авгуром по-гречески. Должно быть, потому, что я все лучше и лучше понимал древний язык, и мне даже иногда казалось, что я заранее знаю, о чем старец собирается говорить. Из-за этого я предпочел бы переводить Арсиное наши слова; впрочем, прогулка по людным центральным улицам сулила столько любопытного, что, я надеялся, она попросту не захочет нас слушать.
Когда мы проходили по улице, вымощенной широкими каменными плитами, старец сказал, что это этрусская часть города, а улица называется Викус Тускус, так как римляне зовут этрусков тусками. Здесь жили самые богатые купцы, умелые ремесленники и родовитые римские этруски. Среди местной знати они составляли третью часть, и примерно так же обстояло дело в римской армии.
Вдруг авгур остановился, оглянулся по сторонам и сказал:
— После нашего разговора у меня устали ноги и пересохло во рту.
Я спросил его:
— Как ты думаешь, не согласится ли какой-нибудь этруск приютить меня и мою семью, несмотря на то, что я чужестранец?
Не успел я закончить, как он постучал своей кривой палкой в ярко разрисованную дверь; она отворилась, и он провел нас в атрий с деревянными колоннами, маленьким бассейном с дождевой водой посередине и с домашними богами на алтарях у стен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147