Мы все вместе вышли во двор и увидели, что буря удаляется к Сегесте, ломая на своем пути леса. А над Эриксом уже светило солнце, хотя море все еще бурлило и кипело, а волны гудели и бились о прибрежные скалы так, что дрожали горы. Многие дома остались без крыш, у других не было стен, и тысячи птиц лишились жизни. Земля белела от цветков фруктовых деревьев. К счастью, горожане успели погасить огонь в своих очагах, так что не вспыхнуло ни одного пожара. Большинство людей направлялись к храму, неся на плечах или волоча за собой плачущих детей. На нас никто не обращал внимания. Богатые и бедные, купцы и пастухи, зажиточные горожане и рабы — все пребывали в большом замешательстве и громко разговаривали, перебивая друг друга. Танаквиль сказала:
— Если мы еще способны рассуждать здраво, нам надо тихо созвать наших слуг, собрать ослов и лошадей, оставить хозяину дома прощальные дары и немедленно покинуть Эрикс. Я и ты, Турмс, лучше других знаем, почему на город обрушилось такое страшное несчастье. А жители Эрикса и жрецы храма того и гляди догадаются об этом.
Ее слова были не лишены смысла, но, посмотрев на Арсиною, на ее мягкие губы и лучистые глаза, я понял, что не смогу отказаться от нее.
И я дерзко заявил:
— Да, мы уходим, но ты, Арсиноя, должна отправиться в путь вместе с нами. Возьми одежду Ауры и сделай ее лицо своим. Все, что произошло, закономерно и предначертано богами. Останки Ауры заменят тебя, а в этой неразберихе нам всем нетрудно будет незаметно выбраться отсюда.
Мои слова удивили Арсиною. Она нахмурила брови и возразила:
— Ты сам не знаешь, что говоришь, Турмс. Ты — Мужчина, и ты чужой мне. Как же я могу довериться тебе, если я не понимаю тебя? Я жрица Афродиты в Эриксе, и я занимаю высокое положение — ведь отнюдь не каждая женщина может такого добиться. И ты предлагаешь, чтобы я отказалась от жизни в роскоши, от драгоценностей и богатой одежды только потому, что измученная долгой зимой я поддалась тебе и упала в твои объятия? Да мне же надо бояться тебя, бежать от той силы, которой ты обладаешь и которая, сделав меня беспомощной, позволила тебе обладать мною!
Она умоляюще дотронулась до моей руки и попросила:
— О Турмс, не смотри на меня с упреком в раскосых глазах! Ты ведь знаешь, как тоскую я по тебе, как плачу. Но из-за моря вот-вот появится богиня, и весеннее праздничное шествие, множество веселых и радостных заезжих гостей увлекут меня. Будь же благоразумным и не разбивай мне сердце, предлагая то, чего я все равно не могу сделать.
Чувствуя, что мои щеки деревенеют от ярости, я сказал:
— Но ты же только что клялась мне именем богини, что не можешь жить без меня!
Арсиноя выглядела расстроенной, переступала с ноги на ногу и смотрела в землю.
— Только что — это только что, — сказала она, — а сейчас — это сейчас. Тогда я действительно так думала и вовсе не лгала тебе. Я и в самом деле не представляю себе, что смогу кого-то полюбить так, как полюбила тебя. Но теперь все кончено, и не надо ничего воскрешать. У меня до сих пор болит голова, жжет в глазах и больно дотронуться до грудей. О боги, да от одного твоего жуткого предложения меня выворачивает наизнанку.
И она быстрым шагом вышла из комнаты.
5
Я проснулся посреди ночи в страхе и с такой сильной головной болью, что мне показалось, будто меня укусила змея и выпустила яд в мою кровь. Не успел я толком проснуться, как опять принялся думать о том, что случилось. Я понимал, разумеется, что подпал под власть богини. Это она заставила меня полюбить легкомысленную женщину, слову которой нельзя верить и которая, возможно, даже телом своим обманывала меня.
Но независимо от того, что я о ней думал, я вновь и вновь видел перед собой ее изменчивое лицо-загадку, ее дугообразные брови и зрачки, которые сужались и чернели от моего взгляда. Возможно, я был ее тысячным мужчиной. Возможно, как утверждала Танаквиль, она была распутницей. Но стоило мне только подумать об Арсиное, как я начинал маяться от страсти, нежности и тоски; я чувствовал, что каждая минута, которую я вынужден прожить без нее, мертва и удивительно пуста.
Спотыкаясь, я вышел во двор и напился холодной воды из глиняного кувшина, висящего у двери. Город молчал, огни были погашены, на небе сияли звезды, и молодой месяц на краю небосвода пугал меня своим острым серпом.
Я пошел в конюшню и отыскал колышки от дорожного шатра Танаквиль. Потом при свете звезд я пробрался к воротам храма. Они были закрыты, но у стены не было стражников и никто не переговаривался внутри здания. Я шел вдоль стены, пока не отыскал подходящее место; вбив колышек между двумя камнями, я встал на него и забил другой колышек в следующую щель. Так я лез вверх ступенька за ступенькой и наконец взобрался на гребень стены. Я пополз на животе, чтобы не выделяться на фоне неба, и вскоре добрался до деревянной лестницы сторожа, по которой без труда спустился вниз.
Во дворе храма полно было мусора, нанесенного бурей, который еще не успели убрать. Я увидел мраморные колонны, темнеющие вокруг источника. На ощупь пробрался я к нему, бросился возле него на землю и стал молиться:
— О ты, рожденная из морской пены, позволь своему источнику залечить раны моей любви. Ты разожгла ее, и только ты сможешь погасить ее пламя!
Перегнувшись через бортик, я сумел дотянуться прутиком до зеркальной глади воды и таким образом выпить несколько капель. Осторожно бросил я в источник серебряную монету, и месяц стал светить ярче. Богиня Артемида с ненавистью смотрела на то, что я делаю, однако я ни о чем не жалел. Я не боялся ее смертельных стрел и носил на шее селенит, который берег меня от безумия.
— Приди ко мне, — молил я, — покажись, о прекраснейшая из богинь. Нам с тобой не нужны жрицы, не нужны земные женщины, и я мечтаю обратиться в пепел, сгореть от любви, едва увидев тебя!
В источнике послышался всплеск, как будто кто-то отвечал на мои слова. Я посмотрел в его глубину, и мне показалось, что по воде расходятся круги. У меня закружилась голова, я сел, протер глаза, боясь сойти с ума.
Долгое время ничего не происходило, а потом я увидел перед собой призрачную светлую фигуру. У нее были крылья, она была обнаженной и совершенно прозрачной, так что сквозь нее я мог видеть мраморные колонны. Эта женщина показалась мне прекраснее всех смертных женщин. Даже живая красота Арсинои была лишь слепком с этого светлого существа, выполненным в глине.
— Афродита, Афродита, — прошептал я, — ты ли это, богиня?
Она покачала головой, грустно посмотрела на меня и спросила:
— Так ты не узнаешь меня? — И сразу же добавила: — Да, я вижу, ты не узнаешь меня. Но когда-нибудь я сожму тебя в своих объятиях и унесу отсюда на сильных крыльях.
— Так кто же ты, раз я не могу тебя узнать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147