— Кто же она? — спросил я.
— Откуда мне знать, — ответила Танаквиль, пожимая плечами. — Таких, как она, покупают детьми и воспитывают при храме. Думаю, выросла она в Карфагене и, совершенствуясь, объездила много стран. Храмы часто обмениваются такими способными жрицами. Но той, которая попала в Эрикс, выше уже не подняться. Она обречена жить жизнью богини и вкушать все наслаждения богини, тюка у нее не иссякнут силы или она не тронется умом. Не думай о ней, Турмс, не трать зря время! На самом деле она — распоследняя распутница из всех, кого я знаю. Летом она любит скрасить жизнь морякам, погонщикам ослов и пастухам. Нет, Турмс, забудь о ней. Уж на что я опытная и бывалая женщина — так она намного опытнее и хитрее меня.
Ее слова насторожили меня, но я понял, что она нарочно говорит так об Арсиное, чтобы отпугнуть меня и самой выпутаться из затруднительного положения, в которое я ее поставил.
— Танаквиль, — сказал я, — перестань хитрить, а лучше ступай и приведи ее сюда. Именем богини заклинаю тебя сделать это — не то берегись, как бы она от тебя не отвернулась!
Эта угроза смутила Танаквиль. Как женщина она куда лучше меня знала нрав богини и не на шутку испугалась, что и впрямь попадет к ней в немилость.
— Будь по-твоему, — вздохнула она, — но только при условии, что эта женщина сама захочет встретиться с тобой при свете дня. Хотя, по правде говоря, мне в это не верится…
Танаквиль причесалась, накрасилась и, бренча ожерельями, направилась в храм. С новыми зубами она сделалась намного самоувереннее: держалась прямее и шла с высоко поднятой головой. В скором времени она вернулась с гостьей; одетая с ног до головы, как финикийка, та защищала лицо от солнца зонтиком с бахромой. Это был мой подарок Арсиное в честь нашего знакомства, который я передал с Танаквиль. Не прерывая беседы, они быстро прошли через дом на террасу, а оттуда в сад. При виде их я почувствовал, будто всего меня заливает горячая волна. Танаквиль подвела свою спутницу к каменной скамье и тут же с готовностью предложила принести ей вина и какое-нибудь угощение.
— Турмс, — позвала она меня, — иди сюда и проследи, чтобы никто из слуг не мешал жрице храма. Я сама буду прислуживать ей как дорогой гостье.
Я едва одолел те несколько шагов, которые отделяли меня от Арсинои. Тело мое словно одеревенело, и губы не слушались меня. Цвет с деревьев опадал прямо мне под ноги. Далеко внизу рокотало беспокойное море. Женщина на скамье отложила зонтик и, подняв голову, посмотрела мне в глаза.
Я узнал эти высокие дугообразные брови, но как же изменилось ее лицо, глаза и губы, которые от помады сделались тонкими и злыми!
— Арсиноя… — прошептал я и протянул руку, не смея прикоснуться к ней.
Гостья нетерпеливо наморщила свой высокий лоб и сказала:
— У меня от солнца разболелась голова, и я плохо выспалась. Если бы не мое уважение к Танаквиль, я ни за что не встала бы так рано, чтобы прийти сюда. А тебя я не знаю. Это ты со мной говорил? Чего ты от меня хочешь?
Ее прищуренные глаза превратились в узкие щелочки, от которых разбежались мелкие морщинки. Но чем дольше я смотрел на нее, тем отчетливее вставал передо мной, проступая сквозь размалеванные ее черты, тот образ, в котором она явилась мне ночью.
— Арсиноя… — прошептал я вновь, — ты все еще меня не узнала?
Уголки ее губ дрогнули. Уже без лукавства она взглянула на меня, и глаза ее улыбались.
— Турмс, о Турмс! — воскликнула она. — Так это правда, что ты и при свете дня разглядел мое настоящее лицо? Ты и впрямь робеешь, будто смущенный юнец? О Турмс, если бы ты знал, как мне и самой было страшно!
И, вскочив со скамьи, она стремительно бросилась в мои объятия. Я прижал ее к себе чувствуя, как дрожит под одеждой ее тело.
— Арсиноя, Арсиноя… — шептал я. — Это ты, ты, я узнал тебя!
Лицо ее сияло, и мне казалось, будто обнимаю самое богиню. Над нами простиралось огромное синее небо, а в ушах у меня стучала кровь.
— Арсиноя, — сказал я, — вот ради чего я явился на свет и жил, вот о чем были все мои сны! Никакое покрывало не мешает мне видеть твое лицо. Ты открыла его. Теперь я готов хоть умереть.
Арсиноя, — продолжал я, — мимо нас вихрем несется время, наполняя звоном мои уши. Но даже из праха, даже из-под земли я восстал бы, чтобы заключить тебя в свои объятия!
Эрикс будет стоять вечно, — говорил я. — И так же вечно, как обнимают подножие здешней горы море и ласковые долины, так я желал бы обнимать тебя!
Она положила руку мне на грудь.
— Ты размазал мне помаду по губам и испортил прическу… — попеняла она мне.
И, помолчав, добавила:
— А я ведь и не ложилась этой ночью. Я выкупалась и долго причесывалась, выбирала наряды и драгоценности, чтобы предстать перед тобой красивой. И я очень боялась — вдруг ты подумаешь, что все это тебе только приснилось.
Стрела пронзила мое сердце, — говорила она, — и вся я так и дрожу, стоит тебе взглянуть на меня, Турмс. А когда я вижу на твоем лице улыбку богов, у меня подгибаются колени. Какие сильные, какие прекрасные у тебя руки! Держи меня крепче, чтобы я не упала… И я еще думала, будто неуязвима, если служу богине!
Она впилась губами в мою шею, а потом укусила меня в грудь, так извиваясь в моих объятиях, что пряжка, скрепляющая одежду у нее на плече, расстегнулась и полетела на землю. Поднялся ветер и завертел вокруг нас сорванные с цветущих деревьев лепестки — но нас не могла бы оторвать друг от друга никакая на свете сила. В этот миг нас обоих легко было проткнуть насквозь копьем — мы даже не заметили бы этого. Наконец она издала слабый стон, потом заморгала и, расслабившись, легла и застыла без движения. Только тогда я опомнился и огляделся по сторонам. Ветер все так же рвал ветви деревьев, а рядом с нами стояла Танаквиль в развевающейся одежде и ошеломленно смотрела на нас.
— Вы оба сошли с ума! — завопила она визгливым от страха голосом. — Вам даже не пришло в голову спрятаться в кустах, как это делают приличные люди!
Дрожащими руками она помогла Арсиное встать и одеться. Ветер усилился: сорванные с деревьев ветки кружились в безумном вихре вместе с пучками соломы с городских крыш. Морские волны глубоко внизу покрылись пеной, а со стороны горизонта на Эрике надвигались громады туч.
— Своим непристойным поведением вы навлекли на себя гнев бессмертных, — отчитывала нас Танаквиль, и в черных ее глазах блестела зависть. — Но богиня смилостивилась над вами, набросив на вас свой покров. Затуманила она и мои глаза, так что я видела вас, словно сквозь дымку. И о чем вы только думали?
— Будет буря, — сказал я, весь дрожа. — Впрочем, оно и понятно. Это буря, которая клокочет внутри меня, несется на Эрике.
Арсиноя, словно девочка, уличенная в шалости, взяла Танаквиль за руку и взмолилась:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147